Чудесный рог: Народные баллады

В конце XVIII — в XIX веке собирание и систематизация баллад в Западной Европе шли параллельно (но не независимо!) в разных странах. Книга Перси поразила и взбудоражила не только его соотечественников, но и многих литераторов других стран. В Германии Иоганн Готфрид фон Гердер (1744–1803) выпустил в 1778–1779 гг. сборник «Народные песни», куда вошли образцы песенного фольклора разных народов; книга Гердера послужила мощным толчком для развития немецкой фольклористики, чье влияние на мировую науку неоспоримо. В Дании в 1812–1814 гг. была издана книга «Избранные датские песни времен средневековья», подготовленная Р. Нюэрупом и К. Л. Рабеком, которые были также вдохновлены примером Перси.

Но и принципы Чайльда возникли не сами по себе, а в результате активного восприятия идей и методов выдающегося датского фольклориста Свена Грундтвига (1824–1883). Начав с перевода на датский язык важнейших англо-шотландских баллад, с изучения сборников, выпущенных к тому времени в Германии (в частности, «Чудесного рога юноши»Ахима фон Арнима и Клеменса Брентано), Грундтвиг затем выработал фундаментальные принципы фольклористики, которые (во всяком случае, для балладного собирательства) не утратили своей важности до нынешнего времени.

Главным достижением Грундтвига было утверждение особенностей баллады именно как устного памятника: впервые сформулировав многие основополагающие положения текстологии и научного комментирования, он защитил балладу от косметического ретуширования, манерного приукрашивания, которому был не чужд даже такой широко мыслящий и основательный литератор, как Гердер.

И, читая баллады этой книги, не станем забывать, что это произведения устные, более того, созданные для пения. Вспомним еще раз любимую песню Пушкина, чтобы понять, как много теряет подобное произведение, лишившись музыки и живого чувства исполнителя.

Одна из сказительниц, с голоса которой записывал баллады Вальтер Скотт, написала потом с горечью поэту-собирателю: «Они (баллады. — А. П.) созданы для пения, а не для чтения; вы лишили их живой прелести…» [6]

Но, как любое великое произведение, лучшие баллады вбирают и в оторванные от музыки слова тот цельный художественный мир, который их породил и в них отразился. Мир этот многообразен и многолик — не станем разбирать подробно его содержание, потому что при внимательном чтении оно скажет само за себя. Содержание выступит рельефно, выпукло, потому что этот мир отличают естественная полнота чувств, беспощадная прямота и ясность высказывания, «величественная простота».

А. Парин

I

Английские и шотландские баллады

В переводах С. Маршака

Баллада о двух сестрах

К двум сестрам в терем над водой, Биннори, о Биннори, Приехал рыцарь молодой, У славных мельниц Биннори. Колечко старшей подарил, Биннори, о Биннори, Но больше младшую любил, У славных мельниц Биннори. И зависть старшую взяла, Биннори, о Биннори, Что другу младшая мила, У славных мельниц Биннори. Вот рано-рано поутру, Биннори, о Биннори, Сестра гулять зовет сестру, У славных мельниц Биннори. — Вставай, сестрица, мой дружок, Биннори, о Биннори, Пойдем со мной на бережок, У славных мельниц Биннори. Над речкой младшая сидит, Биннори, о Биннори, На волны быстрые глядит, У славных мельниц Биннори. А старшая подкралась к ней, Биннори, о Биннори, И в омут сбросила с камней, У славных мельниц Биннори. — Сестрица, сжалься надо мной, Биннори, о Биннори, Ты станешь рыцаря женой, У славных мельниц Биннори. Подай перчатку мне свою, Биннори, о Биннори, Тебе я друга отдаю, У славных мельниц Биннори. — Ступай, сестра моя, на дно, Биннори, о Биннори, Тебе спастись не суждено, У славных мельниц Биннори. Недолго младшая плыла, Биннори, о Биннори, Недолго старшую звала, У славных мельниц Биннори. В плотине воду отвели, Биннори, о Биннори, И тело девушки нашли, У славных мельниц Биннори. Девичий стан ее кругом, Биннори, о Биннори, Узорным стянут пояском, У славных мельниц Биннори. Не видно кос ее густых, Биннори, о Биннори, Из-за гребенок золотых, У славных мельниц Биннори. В тот день бродил у берегов, Биннори, о Биннори, Певец, желанный гость пиров, У славных мельниц Биннори. Он срезал прядь ее одну, Биннори, о Биннори, И свил упругую струну, У славных мельниц Биннори. Он взял две пряди золотых, Биннори, о Биннори, И две струны плетет из них, У славных мельниц Биннори. К ее отцу идет певец, Биннори, о Биннори, Он входит с арфой во дворец, У славных мельниц Биннори. Струна запела под рукой, Биннори, о Биннори, «Прощай, отец мой дорогой!», У славных мельниц Биннори. Другая вторит ей струна, Биннори, о Биннори, «Прощай, мой друг!» — поет она, У славных мельниц Биннори. Все струны грянули, звеня, Биннори, о Биннори, «Сестра, сгубила ты меня, У славных мельниц Биннори!»

Леди и кузнец

Леди у окошка Сидит, как снег, бела. Кузнец глядит в окошко, Черный, как смола. — Зачем в окно глядишь, кузнец? О чем, кузнец, поешь? Ты пой — не пой, а под венец Меня не поведешь! Сидеть мне лучше в девушках У матери-отца, Чем быть женою грязного, Такого неученого, Такого безобразного, Такого закопченного Невежи кузнеца! Девица стала уточкой, Плывет она под мост. А он веселым селезнем Поймал ее за хвост. Она лисой прикинулась, Бежит, не чуя ног. А он собакой гончею Лисицу подстерег. Девица стала мухою, Стал пауком кузнец И муху паутиною Опутал наконец. Он муху паутиною Опутал наконец. Ведет кузнец красавицу Невесту под венец.

Верный сокол

— Недаром речью одарен Ты, сокол быстрокрылый: Снеси письмо, а с ним поклон Моей подруге милой! — Я рад снести ей письмецо По твоему приказу. Но как мне быть? Ее в лицо Не видел я ни разу. — Легко ты милую мою Отыщешь, сокол ясный. Среди невест в ее краю Нет более прекрасной. Пред старым замком, сокол мой, Садись на дуб соседний. Сиди и пой, когда домой Придет она с обедни. Придет с подругами она — Их двадцать и четыре. Нет счету звездам, а луна Одна в полночном мире. Мою подругу ты найдешь Меж дев звонкоголосых По гребням, что сверкают сплошь В ее тяжелых косах.

*

Вот сокол к замку прилетел И сел на дуб соседний И песню девушкам запел, Вернувшимся с обедни. — За стол садитесь пить и есть, Красавицы девицы, А я хочу услышать весть От этой вольной птицы. — Свою мне песню вновь пропой, Мой сокол сизокрылый. Какую весточку с тобой Прислал сегодня милый? — Тебе я должен передать Короткое посланье. Твой друг не в силах больше ждать И молит о свиданье. — Скажи: пускай хлеба печет, Готовит больше солода И пусть меня на свадьбу ждет, Покуда пиво молодо. — Залога просит твой жених, Он чахнет в ожиданье. Кольцо и прядь кудрей твоих Пошли в залог свиданья! — Для друга прядь моих кудрей Возьми, о сокол ясный. Я шлю кольцо с руки моей И встретиться согласна. Пусть ждет в четвертой из церквей Шотландии прекрасной! К отцу с мольбой пошла она, Склонилась у порога. — Отец, мольба моя — одна. Исполни, ради бога! — Проси, проси, родная дочь,— Сказал отец сурово,— Но выкинь ты из сердца прочь Шотландца молодого! — О нет, я чую свой конец. Возьми мой прах безгласный И схорони его, отец, В Шотландии прекрасной. Там в первой церкви прикажи Бить в колокол печальный. В соседней церкви отслужи Молебен погребальный. У третьей дочку помяни Раздачей подаянья. А у четвертой схорони… Вот все мои желанья! В светлицу тихую пошла Красавица с поклоном, На ложе девичье легла С протяжным тихим стоном. Весь день, печальна и бледна, Покоилась в постели, А ночью выпила она Питье из сонных зелий. Исчезла краска нежных губ, Пропал румянец алый. Три дня недвижная, как труп, Красавица лежала… Сидела в замке у огня Столетняя колдунья. — Ох, есть лекарство у меня! — Промолвила ворчунья.— Огонь велите-ка раздуть, А я свинец расплавлю, Струей свинца ожгу ей грудь И встать ее заставлю! Ожгла свинцом колдунья грудь, Ожгла девице щеки, Но не встревожила ничуть Покой ее глубокий. Вот братья дуб в лесу густом Сестре на гроб срубили И гроб дубовый серебром Тяжелым обложили. А сестры старшие скорей Берутся за иголку И саван шьют сестре своей, Рубашку шьют из шелку…

*

— Спасибо, верный сокол мой, Мой вестник быстрокрылый. Вернулся рано ты домой. Ну, что принес от милой? — Принес я прядь ее кудрей, Кольцо и обещанье Прибыть к четвертой из церквей Шотландских на свиданье. — Скорее, паж, коня седлай, Дай меч мой и кольчугу. С тобой мы едем в дальний край Встречать мою подругу!

*

Родные тело в храм внесли И гулко отзвонили, К другому храму подошли И мессу отслужили. Вот в третьем храме беднякам Раздали подаянье. Потом пошли в четвертый храм, Где милый ждал свиданья. — Эй, расступитесь, дайте путь Вы, родичи и слуги. В последний раз хочу взглянуть В лицо моей подруги! Но лишь упала пелена С лица невесты милой, Она воспрянула от сна И с ним заговорила: — О, дай мне хлеба поскорей, О, дай вина немного. Ведь для тебя я столько дней В гробу постилась строго. Эй, братья! Вам домой пора. Погромче в рог трубите. Как обманула вас сестра, Вы дома расскажите. Скажите всем, что не лежу Я здесь на лоне вечном, А в церковь светлую вхожу В наряде подвенечном, Что ждал в Шотландии меня Не черный мрак могилы, А ждал на паперти меня Избранник сердца милый!

Клятва верности

Мертвец явился к Марджери. Взошел он на крыльцо, У двери тихо застонал И дернул за кольцо. — О, кто там, кто там в поздний час Ждет у дверей моих: Отец родной, иль брат мой Джон, Иль милый мой жених? — Нет, не отец, не брат твой Джон Ждут у дверей твоих. То из Шотландии домой Вернулся твой жених. О сжалься, сжалься надо мной, О, сжалься, пощади. От клятвы верности меня Навек освободи! — Ты клятву верности мне дал, Мой Вилли, не одну. Но поцелуй в последний раз, И клятву я верну. — Мое дыханье тяжело И горек бледный рот. Кого губами я коснусь, Тот дня не проживет. Петух поет, заря встает, Петух поет опять. Не место мертвым средь живых, Нельзя мне больше ждать! Он вышел в сад, она за ним. Идут по склонам гор. Вот видят церковь в стороне, Кругом — зеленый двор. Земля разверзлась перед ним У самых, самых ног, И снова Вилли молодой В свою могилу лег. — Что там за тени, милый друг, Склонились с трех сторон? — Три юных девы, Марджери, Я с каждой обручен. — Что там за тени, милый друг, Над головой твоей? — Мои малютки, Марджери, От разных матерей. — Что там за тени, милый друг, У ног твоих лежат? — Собаки ада, Марджери, Могилу сторожат! Она ударила его Дрожащею рукой. — Я возвращаю твой обет, Пусть бог вернет покой!

Женщина из Ашерс Велл

Жила старуха в Ашерс Велл, Жила и не грустила, Пока в далекие края Детей не отпустила. Она ждала от них вестей И вот дождалась вскоре: Ее три сына молодых Погибли в бурном море. — Пусть дуют ветры день и ночь И рвут рыбачьи сети, Пока живыми в отчий дом Не возвратитесь, дети! Они вернулись к ней зимой, Когда пришли морозы. Их шапки были из коры Неведомой березы. Такой березы не найти В лесах родного края — Береза белая росла У врат святого рая. — Раздуйте, девушки, огонь, Бегите за водою! Все сыновья мои со мной, Я нынче пир устрою! Постель широкую для них Постлала мать с любовью, Сама закуталась в платок И села к изголовью. Вот на дворе поет петух, Светлеет понемногу, И старший младшим говорит: — Пора нам в путь-дорогу! Петух поет, заря встает, Рогов я слышу звуки. Нельзя нам ждать — за наш уход Терпеть мы будем муки. — Лежи, лежи, наш старший брат, Еще не встала зорька. Проснется матушка без нас И будет плакать горько! Смотри, как спит она, склонясь, Не ведая тревоги. Платочек с плеч она сняла И нам укрыла ноги. Они повесили на гвоздь Платок, давно знакомый. — Прощай, платок! Не скоро вновь Ты нас увидишь дома. Прощайте все: старуха мать И девушка-служанка, Что рано по двору бежит С тяжелою вязанкой. Прощай, амбар, сарай и клеть И ты, наш пес любимый. Прости-прощай, наш старый дом И весь наш край родимый!

Демон-любовник

— О где ты был, мой старый друг, Семь долгих, долгих лет? — Я вновь с тобой, моя любовь, И помню твой обет. — Молчи о клятвах прежних лет, Мой старый, старый друг. Пускай о клятвах прежних лет Не знает мой супруг. Он поспешил смахнуть слезу И скрыть свои черты. — Я б не вернулся в край родной, Когда б не ты, не ты. Богаче нашей стороны Заморская земля. Себе там в жены мог бы взять Я дочку короля! — Ты взял бы дочку короля! Зачем спешил ко мне? Ты взял бы дочку короля В заморской стороне. — О, лживы клятвы нежных дев, Хоть вид их сердцу мил. Я не спешил бы в край родной, Когда бы не любил. — Но если бросить я должна Детей и мирный кров,— Как убежать нам, милый друг, От наших берегов? — Семь кораблей есть у меня, Восьмой приплыл к земле, Отборных тридцать моряков Со мной на корабле. Двух малых деток мать взяла И стала целовать. — Прощайте, детки! Больше вам Не видеть вашу мать. Корабль их ждал у берегов, Безмолвный и пустой. Был поднят парус из тафты На мачте золотой. Но только выплыли они, Качаясь, на простор, Сверкнул зловещим огоньком Его угрюмый взор. Не гнулись мачты корабля, Качаясь на волнах, И вольный ветер не шумел В раскрытых парусах. — О, что за светлые холмы В лазури голубой? — Холмы небес, — ответил он,— Где нам не быть с тобой. — Скажи: какие там встают Угрюмые хребты? — То горы ада! — крикнул он,— Где буду я — и ты! Он стал расти, расти, расти И мачты перерос И руку, яростно грозя, Над мачтами занес. Сверкнула молния из туч, Слепя тревожный взор, И бледных духов скорбный рой Покрыл морской простор. Две мачты сбил он кулаком, Ногой еще одну, Он судно надвое разбил И все пустил ко дну.

Томас-Рифмач

Над быстрой речкой верный Том Прилег с дороги отдохнуть. Глядит: красавица верхом К воде по склону держит путь. Зеленый шелк — ее наряд, А сверху плащ красней огня, И колокольчики звенят На прядках гривы у коня. Ее чудесной красотой, Как солнцем, Том был ослеплен. — Хвала Марии Пресвятой! — Склоняясь ниц, воскликнул он. — Твои хвалы мне не нужны, Меня Марией не зовут, Я — королева той страны, Где эльфы вольные живут. Побудь часок со мной вдвоем, Да не робей, вставай с колен, Но не целуй меня, мой Том, Иль попадешь надолго в плен. — Ну, будь что будет! — он сказал. Я не боюсь твоих угроз! — И верный Том поцеловал Ее в уста краснее роз. Тебя, мой рыцарь, на семь лет К себе на службу я беру! Тебя, мой рыцарь, на семь лет К себе на службу я беру! На снежно-белого коня Она взошла. За нею — Том. И вот, уздечкою звеня, Пустились в путь они вдвоем. Они неслись во весь опор. Казалось, конь летит стрелой. Пред ними был пустой простор, А за плечами — край жилой. — На миг, мой Том, с коня сойди И головой ко мне склонись. Есть три дороги впереди. Ты их запомнить поклянись. Вот этот путь, что вверх идет, Тернист и тесен, прям и крут. К добру и правде он ведет, По нем немногие идут. Другая — торная — тропа Полна соблазнов и услад. По ней всегда идет толпа, Но этот путь-дорога в ад. Бежит, петляя, меж болот Дорожка третья, как змея, Она в Эльфландию ведет, Где скоро будем ты да я. Что б ни увидел ты вокруг, Молчать ты должен, как немой, А проболтаешься, мой друг, Так не воротишься домой! Через потоки в темноте Несется конь то вплавь, то вброд. Ни звезд, ни солнца в высоте, И только слышен рокот вод. Несется конь в кромешной мгле, Густая кровь коню по грудь. Вся кровь, что льется на земле, В тот мрачный край находит путь. Но вот пред ними сад встает. И фея, ветку наклонив, Сказала: — Съешь румяный плод — И будешь ты всегда правдив! — Благодарю, — ответил Том,— Мне ни к чему подарок ваш. С таким правдивым языком У нас не купишь — не продашь. Не скажешь правды напрямик Ни женщине, ни королю… — Попридержи, мой Том, язык И делай то, что я велю!

*

В зеленый шелк обут был Том, В зеленый бархат был одет. И про него в краю родном Никто не знал семь долгих лет.