Чудесный рог: Народные баллады

Прекрасная Анни из Лох-Роян

— О, кто мне станет надевать Мой легкий башмачок, Перчатку тесную мою, Мой новый поясок? Кто желты косы гребешком Серебряным расчешет? Кто, милый друг мой, без тебя Мое дитя утешит? — Тебе наденет твой отец Нарядный башмачок, Перчатку — матушка твоя, Сестрица — поясок. Твой братец косы гребешком Серебряным расчешет. Пока твой милый далеко, Господь дитя утешит! — Где взять мне лодку и гребцов, Готовых в путь опасный? Пора мне друга навестить… Я жду его напрасно! Родной отец ей дал ладью. С семьей она простилась. Младенца на руки взяла И в дальний путь пустилась. Златые мачты далеко Сверкали в синем море. Шелка зеленых парусов Шумели на просторе. Она плыла по гребням волн Не более недели, И лодка к замку подошла — К ее желанной цели. Глухая ночь была темна, И ветер дул сердитый, И плакал мальчик на груди, Плащом ее прикрытый. — Открой, лорд Грегори, открой! Мне страшен мрак глубокий, Гуляет ветер в волосах, И дождь мне мочит щеки. Она стучалась без конца, Но спал — не слышал милый. Вот вышла мать его к дверям. — Кто там? — она спросила. — Открой, открой мне, милый друг. Я — Анни из Лох-Роян. В моих объятьях твой сынок Озяб и не спокоен. — Поди ты прочь, поди ты прочь! Русалка ты из моря, Ты фея злобная — и нам Сулишь печаль и горе! — Я не русалка, милый друг, Клянусь, не злая фея. Я — Анни верная твоя. Впусти меня скорее! — Коль Анни вправду бы ждала Там, за моим порогом,— Она явилась бы ко мне С любви моей залогом! — А ты забыл, как пировал У нас в отцовском зале, Как наши кольца мы с тобой Друг другу передали. Прекрасный перстень ты мне дал И взял мой перстень чудный. Твой был червонно-золотой, А мой был изумрудный. Открой, открой мне, милый друг. Впусти меня скорее. Твой сын к груди моей прильнул, Дрожа и коченея! — Поди ты прочь, поди ты прочь! Я двери не открою. Тебя давно я позабыл И обручен с другою. — Коль ты другую полюбил, Коль ты нарушил слово, Прощай, прощай, неверный друг. Не встретиться нам снова! Она пошла от замка прочь, Лишь выглянула зорька. В свою ладью она вошла И стала плакать горько. — Эй, уберите, моряки, Вы мачту золотую. На место мачты золотой Поставьте вы простую. Достаньте парус, моряки, Из грубой, серой ткани. В шелках и золоте не плыть Забытой, бедной Анни! Проснулся милый той порой, И грустно молвил он: — Мне снился сон, о мать моя, Мне снился тяжкий сон. Я видел Анни, мать моя, Мне страшно и теперь. Она под ветром и дождем Стучалась в нашу дверь. Мне снилась Анни, мать моя, Я вспомнить не могу. Лежала мертвая она У нас на берегу. — Мой сын! Тут женщина была С ребенком в эту ночь. Я не решилась их впустить И прогнала их прочь… О, быстро, быстро он встает, Бежит на берег моря И видит: парус вдалеке Уходит, с ветром споря. — Вернись, о милая, вернись! Эй, Анни, слушай, слушай! — Но каждый крик под грохот волн Звучал слабей и глуше. — Эй, Анни, Анни, отзовись. Вернись, пока не поздно! — Чем громче звал он, тем сильней Был грохот моря грозный. Там ветер гнал за валом вал. Ладья неслась, качалась. И скоро Анни в пене волн К его ногам примчалась. Она неслась к его ногам В бушующем прибое, Но не вернулось вместе с ней Дитя ее родное. К груди подруги он припал. В ней не было дыханья. Он целовал ее в уста, Хранившие молчанье. — О злая мать! Пусть ждет тебя Жестокая кончина За смерть возлюбленной моей И маленького сына! О, помни, помни, злая мать, Страданья бедной Анни, Что за любовь свою ко мне Погибла смертью ранней!

Королева Элинор

Королева Британии тяжко больна, Дни и ночи ее сочтены. И позвать исповедников просит она Из родной, из французской страны. Но пока из Парижа попов привезешь, Королеве настанет конец… И король посылает двенадцать вельмож Лорда-маршала звать во дворец. Он верхом прискакал к своему королю И колени склонить поспешил. — О король, я прощенья, прощенья молю, Если в чем-нибудь согрешил! — Я клянусь тебе жизнью и троном своим: Если ты виноват предо мной, Из дворца моего ты уйдешь невредим И прощенный вернешься домой. Только плащ францисканца на панцирь надень. Я оденусь и сам, как монах. Королеву Британии завтрашний день Исповедовать будем в грехах! Рано утром король и лорд-маршал тайком В королевскую церковь пошли И кадили вдвоем и читали псалом, Зажигая лампад фитили. А потом повели их в покои дворца, Где больная лежала в бреду. С двух сторон подступили к ней два чернеца, Торопливо крестясь на ходу. — Вы из Франции оба, святые отцы? — Прошептала жена короля. — Королева, — сказали в ответ чернецы,— Мы сегодня сошли с корабля! — Если так, я покаюсь пред вами в грехах И верну себе мир и покой! — Кайся, кайся! — печально ответил монах. — Кайся, кайся! — ответил другой. — Я неверной женою была королю. Это первый и тягостный грех. Десять лет я любила и нынче люблю Лорда-маршала больше, чем всех! Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах, Ты пред смертью меня не покинь!.. — Кайся, кайся! — сурово ответил монах. А другой отозвался — Аминь! — Зимним вечером ровно три года назад В этот кубок из хрусталя Я украдкой за ужином всыпала яд, Чтобы всласть напоить короля. Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах, Ты пред смертью меня не покинь!.. — Кайся, кайся! — угрюмо ответил монах. А другой отозвался — Аминь! — Родила я в замужестве двух сыновей, Старший сын и хорош и пригож, Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей На урода отца не похож. А другой мой малютка плешив, как отец, Косоглаз, косолап, кривоног!.. — Замолчи! — закричал косоглазый чернец. Видно, больше терпеть он не мог. Отшвырнул он распятье, и, сбросивши с плеч Францисканский суровый наряд, Он предстал перед ней, опираясь на меч, Весь в доспехах от шеи до пят. И другому аббату он тихо сказал: — Будь, отец, благодарен судьбе! Если б клятвой себя я вчера не связал, Ты бы нынче висел на столбе!

Графиня-цыганка

Цыгане явились на графский двор, Играя на тамбурине. Так звонко гремел их веселый хор, Что в замке проснулась графиня. Танцуя, сбежала она на крыльцо, И громче цыгане запели. Увидев ее молодое лицо, Они ее сглазить успели. — Шелка дорогие снимите с меня, Подайте мне шаль простую. Пускай от меня отречется родня,— С цыганами в степь ухожу я. Вчера мне служанки стелили кровать У мужа в богатом доме. А нынче в амбаре я лягу спать С цыганами на соломе! — Пойдешь ли со мною, — спросил ее Джек,— Скитаться в ненастье и стужу? Клянусь я ножом, не вернешься вовек Ты в замок оставленный — к мужу! — С тобою я рада весь мир обойти И плыть по морям-океанам. С тобою готова погибнуть в пути, С моим кареглазым цыганом! Дорога бежит по лесам, по горам, То низко бежит, то высоко, Но вот выбегает она к берегам Шумящего в скалах потока. — Бывало, я в воду спускалась верхом, И лорд мой был рядом со мною. Теперь перейду я поток босиком С тяжелым мешком за спиною! Покинутый граф воротился домой. Скликает он нянек и мамок. Ему говорят: — На шатер кочевой Она променяла твой замок. — Седлайте живей вороного коня. За ним не угнаться гнедому. Пока ее нет на седле у меня, Дорогу забуду я к дому! Дорога бежит по лесам, по горам, То низко бежит, то высоко. Но вот выбегает она к берегам Шумящего в скалах потока. — Вернись, молодая графиня, домой. Ты будешь в атласе и в шелке До смерти сидеть за высокой стеной В своей одинокой светелке! — О нет, дорогой! Не воротишь домой Меня ни мольбою, ни силой. Кто варит свой мед, тот сам его пьет. А я его крепко сварила!

Баллада о мельнике и его жене

1

Вернулся мельник вечерком На мельницу домой И видит: конь под чепраком Гуляет вороной. — Хозяйка, кто сюда верхом Приехал без меня? Гуляет конь перед крыльцом, Уздечкою звеня. — Гуляет конь, Ты говоришь? — Гуляет, Говорю! — Звенит уздечкой, Говоришь? — Уздечкой, Говорю! — С ума ты спятил, старый плут, Напился ты опять! Гуляет по двору свинья, Что мне прислала мать. — Прислала мать, Ты говоришь? — Прислала, Говорю! — Свинью прислала, Говоришь? — Прислала, Говорю! — Свиней немало я видал, Со свиньями знаком, Но никогда я не видал Свиньи под чепраком!

2

Вернулся мельник вечерком, Идет к своей жене И видит новенький мундир И шляпу на стене. — Хозяйка, что за командир Пожаловал в мой дом? Зачем висит у нас мундир И шляпа с галуном? — Побойся бога, старый плут, Ни сесть тебе, ни встать! Мне одеяло и чепец Вчера прислала мать! — Чепец прислала, Говоришь? — Прислала, Говорю! — И одеяло, Говоришь? — Прислала, Говорю! — Немало видел я, жена, Чепцов и одеял, Но золотого галуна На них я не видал!

3

Вернулся мельник вечерком, Шагнул через порог И видит пару щегольских Начищенных сапог. — Хозяйка, что за сапоги Торчат из-под скамьи? Свои я знаю сапоги, А это не мои! — Ты пьян как стелька, старый плут! Иди скорее спать! Стоят под лавкой два ведра, Что мне прислала мать. — Прислала мать, Ты говоришь? — Прислала, Говорю! — Прислала ведра, Говоришь? — Прислала, Говорю! — Немало ведер я видал На свете до сих пор, Но никогда я не видал На ведрах медных шпор!

Старуха, дверь закрой!

Под праздник, под воскресный день, Пред тем, как на ночь лечь, Хозяйка жарить принялась, Варить, тушить и печь. Стояла осень на дворе, И ветер дул сырой. Старик старухе говорит: — Старуха, дверь закрой! — Мне только дверь и закрывать, Другого дела нет. По мне — пускай она стоит Открытой сотню лет! Так без конца между собой Вели супруги спор, Пока старик не предложил Старухе уговор: — Давай, старуха, помолчим. А кто откроет рот И первый вымолвит словцо, Тот двери и запрет! Проходит час, за ним другой. Хозяева молчат. Давно в печи погас огонь. В углу часы стучат. Вот бьют часы двенадцать раз, А дверь не заперта. Два незнакомца входят в дом, А в доме темнота. — А ну-ка, — гости говорят,— Кто в домике живет? — Молчат старуха и старик, Воды набрали в рот. Ночные гости из печи Берут по пирогу, И потроха, и петуха,— Хозяйка — ни гугу. Нашли табак у старика. — Хороший табачок! — Из бочки выпили пивка. Хозяева — молчок. Все взяли гости, что могли, И вышли за порог. Идут двором и говорят: — Сырой у них пирог! А им вослед старуха: — Нет! Пирог мой не сырой! — Ей из угла старик в ответ: — Старуха, дверь закрой!

В переводах Веры Потаповой [*]

Робин Гуд освобождает Вилла Статли

В Шервудской чаще стоял Робин Гуд Под сенью зеленого древа, Когда узнал он худую весть, Исполнясь печали и гнева. — Вильям Статли, — сказал гонец,— Шерифом брошен в темницу, И тот поклялся вздернуть его, Как только увидим денницу! Шериф подкупил негодяев троих. С двоими расправился Вилл: Предателям головы снес он, пока Шериф его изловил. Силы небесные, как Робин Гуд Был удручен этой вестью! Воскликнул он: — Вильяма Статли спасти, Друзья, поклянемся честью! Доколе на свете есть лук и меч, Мы Вилла в беде не оставим. Пускай нам костьми доведете я лечь,— Мы в Шервуд его доставим! В пурпур был облачен Робин Гуд, А лучники все подряд Зеленого цвета — что твой изумруд — Надели красивый наряд. Подобного зрелища свет не видал! Любой Робин-Гудов стрелок Тиссовый лук имел за спиной, А сбоку широкий клинок. Они отважно отправились в путь. Был каждый погибнуть рад, Лишь бы Вильяма в Шервудский лес Живым привезти назад. При виде замка Робин Гуд Людей остановил. Там, на холме, в глухой тюрьме Ждал казни Статли Вилл. Сказал им Робин: — Под стеной Ночует пилигрим. К нему лазутчика пошлем И с ним поговорим. Один к паломнику идет, Другие ждут в засаде. — Святой старик, ты напрямик Ответь мне бога ради! В темницу брошен Статли Вилл, Сподвижник Робин Гуда. В какое время поведут На казнь его оттуда? — Уже и виселица есть! Шериф неумолим. На зорьке вздернут молодца,— Промолвил пилигрим.— Когда бы славный Робин Гуд Об этом деле сведал, Шерифу за неправый суд Небось он спуску б не дал! Послал бы горстку храбрецов И — господи помилуй! — Они дружка наверняка Отбить смогли бы силой! — Что правда, то правда, поспей Робин Гуд На место казни к восходу, С шерифа спесь он сбил бы здесь И Статли дал свободу. Прощай! Спасибо тебе, пилигрим. Порукой луна и созвездья: Кто Статли убьет, живым не уйдет. Мы ждать не заставим возмездья! Гремя, железные створки ворот Раскрылись, как бы с усильем. Из замка, стражниками окружен, Выходит Статли Вильям. Он огляделся, путы влача: Подмоги нет ниоткуда. — Не умер, — сказал он, — от рук палача Никто из людей Робин Гуда! Вели, шериф, принести мне меч, Вели развязать мои путы, Чтоб мог я сражаться со стражей твоей До последней минуты. — Как бы не так! — отвечает шериф.— В драке помрешь ли, нет ли, А я поклялся, что ты у меня Будешь болтаться в петле! Иное дело, когда б я сказал, Что будешь заколот мечом! Но клятва дана — и тебе суждено Повешену быть палачом. — Хоть путы разрежь! Обойдусь без клинка, И будь я взят преисподней, Если вздернуть меня, шериф, Удастся тебе сегодня! — Ты будешь повешен, — сказал шериф.— Довольно с меня причуд. А рядом с тобой — попадись он мне! — Будет висеть Робин Гуд. Воскликнул Статли: — Ничтожный трус! Ты против Робина слаб. При встрече он разочтется сполна С тобой, малодушный раб! К тебе и шайке твоих сосунков Питает презренье Робин. Дурацкий выродок, вроде тебя, Взять верх над ним неспособен. Стоял меж столбов с перекладиной Вилл, Кару принять готов. Нежданно-негаданно Маленький Джон Выпрыгнул из кустов: — Почтенный шериф, если есть у тебя В груди состраданья крупица, Беднягу хотя бы на миг отпусти. С друзьями он должен проститься! — Черта с два, — отозвался шериф.— Такому смутьяну и плуту Не дам от виселицы отойти Ни на одну минуту! Не долго думая, Маленький Джон У стражника выхватил меч И крепкие путы на друге своем Тотчас ухитрился рассечь. — Ты, Вильям, отменно владеешь клинком: Бери, — защищайся, покуда Из ближней рощи к нам прибегут Лучники Робин Гуда! Спина к спине отбивались они Парой добрых клинков, Пока из засады привел Робин Гуд Бравых своих стрелков. И первой слетела стрела с тетивы Не чья-нибудь, а Робин Гуда. Сказал он: — Шериф, коли хочешь быть жив, Скорей убирайся отсюда. Шериф пустился тотчас наутек,— Себя упрашивать не дал! А следом за ним — его молодцы, Поскольку начальник их предал. — Бежит без оглядки! — сказал Робин Гуд.— Видать, пришлось ему худо.— Покойся в ножнах, сегодняшний труд Закончив, меч Робин Гуда! — Мог ли я чаять, когда был один И недругами окружен, Что явятся доблестный мой господин И храбрый Маленький Джон? Мой добрый хозяин, спасибо тебе: Вилл Статли обрел свободу! Не то висеть бы ему на столбе, Шерифу-злодею в угоду. Теперь упоительный звон тетивы В зеленой Шервудской чаще, Друзья мои, снова услышите вы! Для нас он музыки слаще.

Робин Гуд и Маленький Джон

Как Робин и Джон повстречались в лесу, Поведаю вам без прикрас. Про это знакомство узнает потомство, И вас рассмешит мой рассказ. Маленький Джон был крепко сложен, Скорей дороден, чем худ. Семь футов росту детина имел, И весил кулак его пуд. Хоть маленьким люди прозвали его, Кому была жизнь дорога, От юного Джона не ждали разгона, А сами пускались в бега. В дубраве себя дожидаться велел Веселым стрелкам их вожак. — Пусть каждый стрелок услышит рожок, Если я попаду впросак. Две долгих недели не видели мы Ни дерзких забав, ни утех. От этакой скуки рассохнутся луки! Размяться мне, право, не грех! Беспечно отправился в путь Робин Гуд И видит — шагает чужак, Семи футов росту, по узкому мосту. Нельзя разминуться никак! Не тронутся с места ни тот ни другой; Обычай у них не таков. Никто на пядь не отступит вспять. Уперлись, как двое быков. Стрелу из колчана берет Робин Гуд С широким гусиным пером. — Тетиву натяну, и пойдешь ты ко дну, Когда не уступишь добром! У нас в Ноттингэме, — сказал Робин Гуд, Играть мы приучены так! — За эту игру я шкуру сдеру С тебя, — обещал чужак. А Робин воскликнул: — Ты просто осёл! В надменное сердце твое, Прежде, чем глазом успеешь моргнуть, Вопьется стрелы острие. — Ты трус! — говорит незнакомец ему.— С чего поджимаешь ты хвост? При мне только сук, зачем же за лук Хвататься, ступив на мост? — Я слышал упрек, но им пренебрег. На землю сложив свой лук, Я разве не вправе себе в дубраве Выбрать увесистый сук? Торопится Робин из чащи лесной Покрепче дубину принесть: — Неужто не муж я и мне без оружья Нельзя отстоять свою честь? Сказал Робин Гуд: — Уговор будет прост: Кто с моста в проток угодил — Считай, что погиб, кормить ему рыб! А кто устоял — победил! Чужак согласился: — По мне — уговор! Не любишь ты обиняков. Я тоже не струшу, за милую душу Тебе надаю тумаков. Робин дубиной хватил чужака Так, что звякнул костяк. Сказал незнакомец: — Тебе возмещу С лихвой за этот пустяк! Мне страшно твоим должником умереть, Поверь моим словам! — Дубье, как цепы, что молотят снопы, Гуляло по их головам. Смельчак в это время дубиною в темя Нанес Робин Гуду удар. Как брызнет оттуда кровь Робин Гуда! Его даже бросило в жар! Незлобен был Робин, однако способен Сто за сто воздать за зло. Росла свирепость ударов и крепость, А пуще всего — их число. Метнул незнакомец убийственный взор На Робина — и неспроста: Он с видом дерзким ударом зверским Противника сбросил с моста. — Ау, — вскричал со смехом чужак,— Откликнись, приятель, ты — где? — Клянусь, я тут! — отвечал Робин Гуд, Стуча зубами в воде. — Ты малый отважный, повадка твоя Мне, право, пришлась по нутру. Да будет известно, что выиграл честно Ты нынче нашу игру! Схватился герой за кустарник сырой И выбрался вон из воды. Не вплавь, так вброд, — говорит народ,— Робин Гуд ушел от беды. В рожок затрубив, пробудил Робин Гуд Дремавшее эхо долин. В одеждах зеленых — что твой изумруд — Стрелки собрались как один. — В чем дело, хозяин? — Вилл Статли спросил. С чего ты до нитки промок? — Промок я до нитки затем, что прыткий Юнец меня бросил в проток! Тут лучники, крепко схватив чужака, Кричат: — Не уйдешь невредим! Ты тоже в проток нырнешь, как нырок, А вынырнуть мы не дадим! — Моих сподручников, метких лучников — Семьдесят без одного! Ты парень отважный, — сказал Робин Гуд.— Не бойся теперь никого. Зеленый наряд, приятный на взгляд, Придется тебе по плечу. По красному зверю тебя я сам Из лука стрелять научу. — Джон Маленький — люди прозвали меня. И, сколько осталось мне жить, Пусть проклят я буду, когда Робин Гуду Не стану верно служить! Сказал Вильям Статли: — Придется сменить Имя ему в добрый час! Я рад быть крестным, но день этот постным Не должен остаться для нас. На случай крещенья вкусней угощенья Никто не придумал досель, Чем жирная лань или нетель оленья И добрый разымчивый эль. Малыш миловидный — крепыш был завидный: Семь футов рост — не порок! А стан в перехвате был у дитяти, Что кряжистый дуб, широк. Вокруг младенца — новокрещенца — Лучники стали кольцом. Вилл Статли краткую речь произнес, Будучи крестным отцом: — Джон Маленький — имя ему не под стать. Но мы переставим слова, И Маленьким Джоном его будет звать Везде и повсюду молва. Тут клик веселый холмы и долы Потряс — и унесся ввысь. Обряд крестильный свершив, за обильный Пенистый эль принялись. В зеленый наряд, ласкающий взгляд, Дитя Робин Гуд одел Из собственных рук и дал ему лук С колчаном отточенных стрел. — Нам злато жалеть нет нужды, заметь! Ты станешь отважным стрелком. Нам волей небес дан Шервудский лес И епископ с тугим кошельком. Как сквайры, как лорды, беспечны и горды Живем от забот вдали! Вина — что воды и вдоволь еды. Без фута земли — короли! Помедлив, багряное солнце сползло На лесом поросший склон. Шла пляска, покуда людей Робин Гуда Не принял в объятья сон. Их крестник был мужем, рослым и дюжим. Вдобавок на диво сложен, Храбр и не лжив, и, — сколько был жив,— Он звался Маленький Джон.

Король Эдвард и дубильщик из Тэмворса

Ловчего сокола взяв и собак, Под сень зеленой дубравы Въезжает Эдвард, английский король, Для благородной забавы. Он ловчего сокола взял и собак, Он взял свой верный лук И свой охотничий рог — скликать Лордов, рыцарей, слуг. В Драйтон Бэссит ехал король. Он был завзятый лосятник. В пути его вниманье привлек Простолюдин-сыромятник. Он, шкуру коровью под зад подложив, Сидел на кобыле каурой. И наглухо был застегнут на нем Кафтан домотканый, бурый. На шкуре коровьей хозяин сидел, И каждому ясно было: В четыре шиллинга стала ему Спокойная эта кобыла. — Рассыпьтесь в чаще, лорды мои, А я к молодцу подъеду. Один на один любопытно мне Со встречным вступить в беседу. — Пускай удачей тебя наградит Господь, — воскликнул король.— На Драйтон Бэссит кратчайший путь Мне указать изволь! — Проедешь ты мимо виселиц двух, И если тебя не повесят, Сверни направо: рукой подать Оттуда в Драйтон Бэссит. Король отозвался: — Ты, видно, шутник Притом этот путь не прям. Со мной в Драйтон Бэссит езжай напрямик. Дорогу ты выберешь сам! — Какого мне дьявола ехать с тобой? Ты спятил! — сказал кожемяка.— День целый с кобылы я не слезал И сам устал как собака! — Со мной будешь сладко есть и пить. Получишь все, что прикажешь. За лакомый стол платить буду я, А ты и мошны не развяжешь! — На что мне твоим прихлебалой быть И ездить с тобой вдвоем, Если в моем кошельке золотых Побольше, чем пенни — в твоем? Дубильщик сказал: — Ни к чему этот спор, И я не такой привередник! — Он сразу смекнул — не иначе, как вор Его чудной собеседник. — С опаской гляжу на одежу твою. Глаза на меня не таращь! У лорда проезжего на плечах Небось болтался твой плащ! — Не крал я, клянусь крестом святым! — Но кажешься мотом изрядным, Что всем достояньем своим окружен: Одним костюмом нарядным. — Ты ездишь повсюду. Какую весть Можешь поведать мне? — Врать не буду — одна и есть: Что шкуры коровьи — в цене! — Коровья шкура? — спросил король.— Не ведаю, что за предмет? — Олух ты, что ли? А чем я прикрыл Кобылы своей хребет? — Скажи мне правду, — спросил король Чем кормишься ты, однако? — Врать не люблю, я кожи дублю. Мое ремесло — кожемяка. А ты? — Я лямку тяну при дворе, На королевской службе. Взял бы ты в подмастерья меня, Да обучил по дружбе. — Овчинка не стоит выделки — брать Деньги с тебя за науку. Да ты мне прорву добра изведешь, Ничуть не набивши руку. — Кобыле твоей и коню своему Я знаю отлично цену,— Сказал король. — Не дивись тому, Что я предложу тебе мену. — А если меняться приспичило так — Приплатой меня удоволь! — Но я не обязан платить вопреки Рассудку, — заспорил король. — Разве твой необузданный конь — Чета моей кроткой кобылке? Этого плеткой только тронь — Будешь чесать в затылке! — С какой приплатой возьмешь коня И мне кобылу отдашь? — Я пенсов не требую, честью клянусь Клади золотой кругляш! — Хочешь, отсыплю тебе серебра — Двадцать блестящих монет? — А я полагал, у тебя за душой И пенни дырявого нет! Надобно сделки условья блюсти И той и другой стороне. Кобылу готов я отдать, но коровья Останется шкура при мне! — С нее воротит! — сказал король.— Не жди от меня прекословья: Мне задаром — и то не нужна Вонючая шкура коровья! Дубильщик, седло короля рассмотрев, С его отделкой богатой, Поверх золотого тисненья швырнул Шкуру скотины рогатой. — Друг, пособи мне сладить с конем! Если на нем усижу, Скажет моя супружница Джил, Что я дворянином гляжу! Он, в стремя узорное ногу вдев, Сидел на коне королевском И думал — то ли златое оно, То ли медное, с блеском? Затрясся вдруг благородный конь. Хвост облезлый коровий И пара черных коровьих рогов Ему показались внове. И ну брыкаться, как будто в него Дух нечистый вселился. Встает на дыбы, ярится, дабы С него дубильщик свалился. Он — быть бы живу! — цеплялся за гриву, Дурацкую клял затею И грохнулся оземь с коня кувырком, Едва не сломив себе шею. — Проваливай к черту с конем своим,— Сказал кожемяка хмуро. — Ему не по нраву, — сказал король,— Пришлась коровья шкура. Но если меняться задумал ты вновь — То вот моя рука! Мой добрый дубильщик, приплату готовь, Чтоб мена была крепка! Клянусь, полпенни и пенсов полна Не манит меня мошна! Мне двадцать монет золотых отвали, Что славно чеканит казна! — Я двадцать монет получил серебром, Когда сменял жеребца, Да двадцать — с одной! — я имел в кошельке, На эту мы выпьем винца. Король протрубил в громозвучный рог, Его приложив к устам. Тут лордов и рыцарей съехалась тьма, Что прятались по кустам. — Век не знавать бы мне этого дня! Захвачен шайкой воров я! Пронюхали, видно, что есть у меня Добротная шкура коровья. Меж тем, увидав, что пред ними король, Колено склоняет всякий! Двадцать фунтов бросив, оттоль Хотелось удрать кожемяке. — Да что ты! Я вовсе не шайки главарь. Сюда по данному знаку Стеклись для охоты лорды мои! — Ободрил король кожемяку. Велит он придворным: — Подайте мне цепь — Надеть молодцу на шею. Воскликнул дубильщик: — Теперь я погиб! Увы, поделом ротозею! Коль скоро сегодня железную цепь Сулятся надеть мне на шею, Завтра в петле тугой суждено Болтаться мне, как злодею! — Добрый дубильщик, забудь свой страх. Полно нести ахинею! Меня позабавив, ты рыцарский сан Обрел, а не петлю на шею! Пламптон-Парком ты будешь владеть. Не лен, а чистый подарок! С него доход равняется в год Тремстам королевских марок. — Спасибо! А если тебе попасть Случится в Тэмворс богатый, Получишь ты бычью шкуру, чтоб класть На башмаки заплаты.

Гил Брентон

Гил Брентон вернулся в свою страну, Он за морем выбрал себе жену. Невесту, ее сундуки и людей К месту примчали сто сорок ладей. С винами для утоленья жажды Пришло кораблей по двенадцати дважды. Еще кораблей по двенадцати дважды, С грузом червонного золота каждый. Дважды двенадцать с червонным златом И дважды двенадцать с душистым мускатом. Дважды двенадцать с мускатом толченым И дважды двенадцать с хлебом печеным. Невеста блистала роскошным нарядом, И паж бежал со стременем рядом. Вдовы небогатой сынишка румяный, Вильямом звался невестин стремянный. Блистая красой и роскошным нарядом, Горючие слезы лила она градом. Вконец озадачен их изобильем, За стремя держался бегущий Вильям. — Скажи, госпожа, — он спросил невесту,— С чего проливаешь ты слезы не к месту? Репей забился тебе в башмак Или вступать не желаешь ты в брак? Зябнут в перчатках белые руки Или горюешь с родней в разлуке? Сбросить конь тебя норовит Или паж твой не родовит? Конская ослабела подпруга Или другого желаешь супруга? — Репей не забился ко мне в башмак, И я добровольно вступаю в брак. Не зябнут в перчатках белые руки, И не горюю с родней в разлуке. Конь послушен, а паж мой на вид Учтив, пригож и притом родовит. Конская не ослабела подпруга, И я не желаю другого супруга. Поведай мне, миловидный паж, Каков обычай свадебный ваш? — Тебе не придется он по нутру: Король семь жен отослал поутру. Он у семи королей окрест Сватал семь раз дочерей-невест. С ним семь королевен ложились в постель, И, гневен, он прогонял их отсель. С брачного ложа, с ужасным стыдом, Они возвращались в родительский дом. В замке окажет свекровь тебе честь: Велит на стул золотой тебе сесть. Тогда, все едино — ты дева, не дева,— Садись на стул, как велит королева! На этом стуле червонного злата Ты посидишь и дождешься заката. В спальню к супругу, — если ты дева,— Ступай, не страшась королевского гнева. А если нет — попроси служанку Тебя заменить и уйти спозаранку. В замке свекровь оказала ей честь: На стул золотой предложила ей сесть. В парадных покоях она до заката Сидела на стуле из чистого злата, А под вечер стала просить служанку Побыть с королем и уйти спозаранку. — Пять сотен фунтов к началу дня Я дам тебе, если заменишь меня! Лежит король на подушке льняной. — Скажи мне, подушка, кто спит со мной? Подушка в ответ ему: — Видит бог, Не с той, что сватал, в постель ты лег. Сватал ты королевскую дочь, А со служанкой проводишь ночь. — Скажи мне всю правду, ночная мгла: Та ли, что сватал, со мной легла? Ему отвечает ночная мгла: — Одну ты сватал, другая легла! А той, кому предложил ты руку, Любовь сулила великую муку. К матушке своей, королеве, Кинулся он в расстройстве и гневе: — Я женился на деве юной, Милей и прелестней не сыщешь в подлунной! Разве ждал я такого коленца? Под сердцем носит она младенца! Была королева суровой и жесткой: — Я потолкую с твоей вертихвосткой! А ты тем временем, сын мой любезный, С дружиной выпей вина в трапезной. Когда королева крутого нрава, У ней коротка бывает расправа. Силы ей придала добродетель, Дубовую дверь сорвала она с петель. Сорвав ее с петель рукою властной, Вихрем влетела к невестке злосчастной. — Дочь моя, только не вздумай лгать,— Сказала ей королева-мать.— Родитель младенца — вельможа знатный, Или конюх отцовский статный? — О матушка, я свои горькие пени Вам изолью, преклонив колени! Отец ребенка не рыцарь знатный, Не лорд, не лэрд и не конюх статный. Нас было, от старшей до самой юной, Семь прекраснейших дев подлунной. Заспорили сестры — кому из нас В чащу сбегать в предутренний час С ветвей зеленых нарвать проворно Лесных орехов и сладкого терна Да диких роз и тимьяна — сестрицы Желали ими украсить светлицы. Мы бросили жребий и, волей небес, Выпало младшей отправиться в лес. Была корзинка моя пуста. Я розу успела сорвать с куста. Пустую корзинку держа на весу, Стряхнула я с первой розы росу. Я с красной розы стряхнула росу, И тут молодец показался в лесу. Он был красив, учтив и опрятен, Обут в башмаки вырезные, без пятен. Таких чулок белоснежных и длинных Нельзя увидеть на простолюдинах. Он был королевич прямой по приметам, И я не могла усомниться в этом. Поверьте мне, дорогая свекровь: Играла в нем королевская кровь. Не ведая, дева я или не дева, Меня целовал он под сенью древа. Не зная, угодно ль мне быть его милой, Меня до заката удерживал силой. Не зная, хочу я уйти иль остаться, Со мной до рассвета не мог расстаться. — А что он, прощаясь, тебе преподнес? — Три прядки своих белокурых волос. Своих белокурых волос три прядки И цвета свежей травы перчатки. Ножик мне дал перочинный без ножен, Его черенок серебром был обложен. И, в накладном серебре, перочинный Ножик велел мне беречь до кончины. Еще ожерелье мне дал из агата И перстень венчальный червонного злата. Он дал мне перстень червонного злата И наказал хранить его свято. — Дочь моя, где ты до сей поры Таила бесценные эти дары? — Откиньте крышку резного ларца И там найдете дары молодца! Свекровь откинула крышку ларца И видит сиянье златого кольца, А рядом с перстнем — ножик без ножен. Его черенок серебром был обложен. Еще хранилось там ожерелье — Из черных блестящих агатов изделье. На дне ларца лежали перчатки Из кожи зеленой, как лук на грядке,— Точь-в-точь как стрельчатый лук на грядке! — И три белокурых расчесанных прядки. — Дитя мое, спрячь золотое кольцо. Мне надобно сыну молвить словцо. Для этого я побываю в трапезной, Где пирует король наш любезный. Мать-королева седой волчицей Бежит от невестки своей белолицей. — Сын мой, ты взял на охоту когда-то Венчальный мой перстень червонного злата, Чтоб он охранял тебя в чаще от бед. Куда ты девал его, дай мне ответ! В лесу обронил иль рукой беспечной На палец надел вертихвостке встречной? — Прости меня, матушка! Перстень венчальный У девы остался в стране чужедальной. Да что там кольцо! — мне владенья отцова Не жаль, чтоб увидеть в лицо ее снова. Наследственный лен как любви залог Я без колебаний отдать бы мог, Не стал бы жалеть ни посева, ни пашни, Вступи эта дева под кров мой домашний. Дабы на нее наглядеться всласть, Отдал бы я королевскую власть! — Ты сан королевский, мой сын, сохрани И лен, что достался отцам искони. Оставь при себе и луга и посевы! — Таков был разумный совет королевы.— Свое отдавать — не к лицу королю. За это, мой сын, я тебя не хвалю! Корысти не должно искать в мотовстве, Коль скоро тебе повезло в сватовстве. Добром не швыряйся направо-налево. В соседнем покое та самая дева Тебя ожидает: у ней налицо Заветное, красного злата кольцо! Гил Брентон, Гил Брентон! Мой перстень — порука, Что вскоре качать в колыбели мне внука: Счастливым отцом суждено тебе стать! — Закончила речь королева-мать. — О матушка, ты моего сынка Купай в молоке, пеленай в шелка. На первой сорочке его — дай срок! — Пусть вышьют: «Я Брентона Гила сынок!»

Писец Саундерс

Вместе гуляли в зеленых садах, где рай для влюбленных сердец, Мэй Маргарет, королевская дочь, и Саундерс, юный писец. Хотя был Саундерс — графский сын и в школе усвоил науки, Горька и печальна была любовь, обоим сулившая муки. Однажды он, сквозь глухомань, сквозь мглу, сквозь мрак ночной, Прокрался к ней и стал бренчать задвижкою дверной. — Я весь продрог! Чрез твой порог я не ступал досель. Мэй Маргарет, позволь мне лечь с тобой в одну постель. — Мы в час ночной тогда в одной постели будем спать, Когда мы мужем и женой друг друга будем звать. Доколе мужем и женой друг друга звать не сможем, Дотоле и постель моя не станет нашим ложем. Не забывай о семерых моих суровых братьях! Они ворвутся и найдут сестру в твоих объятьях. — Чтоб завтра клятву дать родне, не прибегая к лжи, Мэй Маргарет, моим клинком щеколду отложи. Что ты не прикасалась к ней, родным своим скажи И с легким сердцем поклянись, не прибегая к лжи. Мэй Маргарет, свои глаза ты шарфом завяжи, Чтоб клятву с легким сердцем дать, не прибегая к лжи. Что ты не видела меня, родне своей скажи, И с легким сердцем клятву дай, не прибегая к лжи. Ты в горницу меня внеси, чтоб, не солгав, я мог Поклясться в том, что не шагнул через ее порог. Мэй Маргарет из ножен меч достала и тайком Откинула дверной засов отточенным клинком. Она откинула засов блистающим клинком И очи спрятала свои под шелковым платком. А гостя в горницу внесла, чтоб, не солгав, он мог Поклясться в том, что не шагнул через ее порог. Когда сморил влюбленных сон, у изголовья спящих Семь братьев собрались, подняв семь факелов горящих. — Одним-одна сестра у нас. На что это похоже — Застать ее в полночный час с возлюбленным на ложе! Сказал со вздохом первый брат: — Прекрасны эти двое! Второй сказал — Давай уйдем! Оставим их в покое. Воскликнул третий: — Жаль разбить любовников сердца! Сказал четвертый — Дочь одна у нашего отца! Промолвил пятый — Их любовь созрела уж давно! Шестой добавил: — Убивать того, кто спит, грешно! Ни слова не сказал седьмой и, над прекрасным спящим Склонясь, пронзил живую плоть мечом своим разящим. — Мой брат бесчестный, должен был ты с ним скрестить мечи! В постели сестриной убил ты рыцаря в ночи. За то, что спящего убил ты у меня в объятьях, Я вечно буду поминать тебя в своих проклятьях!

Тэм Лин

Ходить опасно в Картерхо златой венец носящей Прекрасной деве, если там Тэм Лин гуляет в чаще. Не бархатный зеленый плащ, не перстенек из злата,— Но есть у юной девы честь! Горька ее утрата. На перстень золотой, на плащ зеленый он не льстится. Но с честью девичьей навек придется распроститься. Златые пряди заплела красиво Дженит в косу. Зеленый сборчатый наряд надев, ушла без спросу. И, платья своего подол повыше подобрав, Одна гуляет в Картерхо среди душистых трав. Где воду пил Тэм-Линов конь, она у родника Две диких розы сорвала — два пурпурных цветка. Откуда ни возьмись, Тэм Лин туда явился в гневе. — Зачем ты, Дженит, розы рвешь, — он обратился к деве.— — Ты, в Картерхо без моего придя соизволенья, Ручей мутишь, цветущий куст ломаешь без зазренья. — Оставь-ка при себе, Тэм Лин, свое соизволенье! Отец мой добрый Картерхо мне отдал во владенье. Шумела лиственная сень, и, белизны молочной, Взял руку девичью Тэм Лин, как будто в час урочный. Взял руку девичью Тэм Лин, белее молока, И сладостна была любовь и, как полынь, горька. Шиповника цветущий куст клонился к изголовью Четы, захваченной врасплох нечаянной любовью. Средь пурпурных душистых роз, вдвоем, в тиши лесной, Они друг другу поклялись стать мужем и женой.

*

Тяжелую косу она заплела и, сборчатый свой зеленый Наряд подобрав до колен, прошла во внутренний двор мощеный. Двадцать четыре красавицы в мяч играли, полны веселья, Но Дженит меж ними была, как цветок среди огородного зелья. Как только она появилась там, позеленели со злости Двенадцать играющих в шахматы дам и двенадцать играющих в кости. Дремал, развалясь на стене крепостной, рыцарь преклонных лет. — Дженит, — сказал он, — всех осрамит! Ни капли стыда у ней нет! — Чума возьми тебя, глупый враль, с морщинистым скверным лицом! Мое дитя — не твоя печаль. Не ты ему будешь отцом! — Дочь моя, — добрый родитель сказал, — встревожен я не шутя! Мне сдается, что ты и впрямь носишь под сердцем дитя. — Позор достанется мне одной. Среди окрестной знати Ни лорда, ни лэрда такого нет, чтоб имя дал он дитяти. Будь мой милый, суженый мой, чья любовь мне отрада,— Мужем земным, а не эльфом лесным, мне лордов и лэрдов не надо! У Дженит злая была сестра. Сказала она ехидно: — У нас в округе беременных дев, кроме Дженит, не видно! — А если захочешь вытравить плод, — сказала недобрая мать,— Ты на заре в церковном дворе должна воробейник сорвать!

*

Златые пряди заплела красиво Дженит в косу, Зеленый сборчатый наряд надев, ушла без спросу. И, платья своего подол повыше подобрав, Одна гуляет в Картерхо среди душистых трав. Где воду пил Тэм-Линов конь, она у родника Две диких розы сорвала — два пурпурных цветка.

*

Отколь ни возьмись, явился Тэм Лин: — Цветам не мешай цвести! Не вздумай в чреве, — сказал он в гневе, — наше дитя извести! Если ищешь ты в Картерхо чертополох иль репейник — Воля твоя, но только не рви в травах густых воробейник! В травах густых воробейник не рви, пытаясь вытравить плод. Дитя живое нашей любви пускай продолжит мой род! Мальчик мне будет наследник прямой, витязь — врагам устрашенье. А девочка будет с младенческих лет златые носить украшенья! — Тэм Лин, по правде признайся теперь: мы — ровня или неровня? Раз в жизни открыла тебе свою дверь церковь или часовня? — Нечего, Дженит, мне правду таить! Как же тебе я не ровня? В одну купель погружали нас, в одной крестили часовне. Меня ребенком держать при себе любил граф Роксбро, мой дед. Он взял меня на охоту, когда сравнялось мне девять лет. Но резкий северный ветер подул, душу мою леденя. И, скован вдруг беспробудным сном, я наземь свалился с коня. На свой зеленый холм унесла владычица эльфов меня. Поверишь ли, Дженит, куда ни глянь, прекрасна эльфов страна! Но в ней семь лет проживешь — и дань заплатишь пеклу сполна. О Дженит, я хорош собой, дороден, крепок телом. Неужто мне в аду чертям достаться оголтелым? Я мешкать не могу и дня, иначе будет худо. Ты можешь вызволить меня, любовь моя, отсюда. Ведь завтра праздник Всех Святых. В народе есть поверье, Что эльфы любят на конях кататься в навечерье. Ты, Дженит, за полночь придя к кресту на раздорожье, Святой водой очертишь круг по самое подножье. Меня дождешься, если есть на это воля божья. — В кромешной тьме проедешь ты распутье не один. И как тебя мне распознать меж нелюдей, Тэм Лин? — Две кучки эльфов на конях проследуют в ночи. Меня ты, Дженит, среди них напрасно не ищи. Конь вороной и конь гнедой промчатся в час урочный. Но помни: будет подо мной конь белизны молочной. О Дженит, будет подо мной конь белизны молочной Затем, что рыцарь я земной, не эльф, не дух полночный. Конь вороной, за ним гнедой сперва пройти должны. Но всадника стащи с коня молочной белизны. Ты, Дженит, затверди мои приметы и повадки. Берет ношу я набекрень, причесан прядка к прядке! Перчатка на одной руке, другая без перчатки. Коль скоро естество и стать мне колдовство изменит, Не бойся, если хочешь стать моей супругой, Дженит! Конечно, рыцарь я земной и в церкви окрещен, Но в ящерицу буду я внезапно превращен. В твоих руках, любовь моя, забьется скользкий уж. Смотри, его не упускай: ведь это я, твой муж! Я мук тебе не причиню и в облике гадюки. Но только белые свои разжать не вздумай руки! Я стану волком, наконец, но в этой грозной стати Меня ты не страшись — отец я нашему дитяти! И если даже превращусь я в раскаленный брус, И то, любовь моя, должна ты выдержать искус! Я вид горящей головни приму, но понапрасну Не мешкай: ты меня швырни в ручей — и я погасну! Скорей швырни меня в ручей, и, в довершенье чуда, Внезапно рыцарем нагим я вынырну оттуда. В чан с молоком и в чан с водой ты окуни нагого И в плащ зеленый заверни, не говоря ни слова. Сырой, угрюмый сумрак чащ дышал зловещей жутью, Когда, надев зеленый плащ, пришла она к распутью. Но вот уздечек легкий звон раздался в тишине. Для Дженит этот звук земной приятен был вдвойне, И сонмы эльфов на конях поплыли при луне. Конь вороной, за ним — гнедой промчались по дороге. Молочно-белого коня ждала она в тревоге. И, всадника с седла стащив, его накрыла Дженни Плащом зеленым — певчих птиц так ловят в день весенний!

*

Кричит королева эльфов ей из-за лесной опушки: — Завидный, статный молодец теперь у тебя в ловушке. Чтоб тебе от чумы околеть, бесстыдной такой дурнушке! Кричит королева эльфов ему из желтых зарослей дрока: — Вместо серых очей твоих — если бы знала до срока! — Вставила б я тебе, Тэм Лин, два деревянных ока! Знала б я правду вчера, Тэм Лин, — была бы умнее вдвое И камень тебе вложила бы в грудь, вынув сердце живое! Прежде чем ты бы ушел, Тэм Лин, семь раз бы я преисподней Дань уплатила, знай я вчера то, что узнала сегодня!