Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Как рабочий вариант принимается, что ты сказал правду, — Смирнов еще раз, знал, что устрашающе, заглянул в глаза Петру Гавриловичу. — Которая из этих кастрюль — твоя?

Сторож поморгал, понял, что подполковник понимал под кастрюлями, и указал на привязанную прямо у сторожки ухоженную моторную лодку:

— Вот. Только она не совсем в порядке.

— Пробоин нет в днище? — издевательски вопросил Смирнов. — Бензин в наличии? Мотор стучит? Руля слушается?

— Свечи бы заменить… — промямлил Петр Гаврилович.

— Быстро меняй, и поехали на место преступления.

— Это куда? — фальшиво, делая вид, что не знает куда, удивился сторож.

— Доиграешься ты у меня, Гаврилыч! — стальным милицейским голосом пообещал разошедшийся подполковник Смирнов.

* * *

…А красота, красота-то какая! Убежавшая с гор Чоня была чиста, прозрачна до голубизны, холодна, как клинок на ветру. Она, подобно девочке, играющей на асфальте в сложно расчерченные классики, прыгала в сторону, разворачивалась обратно, совершала немыслимые зигзаги, выбирая свой путь среди ребристых скал, гигантских валунов, каменистых высоких берегов, на которых снизу лишь верхушками проглядывались могучие деревья. Главное — найти форватер, а на остальное она беззаботно швыряла остатки ненужной ей в главном деле воды.

Мелкая тихая вода тянулась меж зеленых и каменных островов к пологому берегу, где лес начинался не деревьями, а кустами.

Трещал мотор, летел навстречу пахнувший водой, рыбой и мокрым деревом ветер, редкие брызги, долетавшие до лица, заставляли радостно вздрагивать. Хорошо!

— Здесь, — сказал Петр Гаврилович и заглушил мотор. Смирнов посмотрел на высокий берег, посмотрел на пологий берег и спросил:

— Дорога, естественно, там? — и указал на пологий берег. — А как туда добраться?

— Волоком, волоком лодочку тащить надо! — наконец-то отыгрался скупщик краденого.

Смирнов осмотрел спутников, лейтенант Чекунов был в сапогах, а сторож — в резиновых бахилах под пах, сам он был в кроссовках и решил:

— Действуем как при следственном эксперименте: я буду изображать труп в лодке, а вы эту лодку волочите к тому месту, где поворот дороги вплотную приближается к реке. Действуйте, мужики, а я уже приступил.

Сложив руки на груди, Смирнов улегся на дно лодки. Выключив мотор, Гаврилыч подошел к отмели как можно ближе, и тогда они с лейтенантом ступили в быструю воду.

Тянули они лодку долго и умаялись сильно. Оба.

— Точно здесь! — обрадовался Чекунов. — Вот и замятости в кустах!

Смирнов слегка приподнял голову и осмотрел место действия. Принял решение.

— Ты, Витюша, парень молодой и здоровый. Небось, спортсмен-разрядник?

— Кандидат в мастера по самбо, первый разряд по вольной, — скромно признался Витя.

— Тогда вот что, Витя. Вынимай меня из лодки и тащи к кустам. Только не урони.

Чекунов вздохнул обреченно и одной рукой под спину, другой — под колени, как любимому девушку, вынул Смирнова из лодки. Для полноты лирической картинки и облегчения несущего Смирнов обнял Чекунова за шею. Тронулись. До кустов было метров десять-двенадцать через редкие озерца воды и частые крутые булыжники. Простонав сквозь зубы последние метра три, Чекунов не то что положил, уронил подполковника Смирнова на влажную траву. Смирнов лежал на спине среди поверженных кустов и задумчиво смотрел на умаявшегося Чекунова.

— А еще корягу ворочать, а еще труп к машине подтаскивать, а еще этот труп через борт перебрасывать… А борт — высокий! Ночью, когда каждая секунда дорога, когда в любое мгновение тебя водила засечь может… Справился бы ты с этой задачей один, кандидат в мастера спорта?

— Не знаю, — Чекунов подумал и честно признался: — Вряд ли.

— А, как полагают, Ратничкин справился.

— Говорят, он очень здоровый.

— Трое суток по тайге хорониться, жрать, что под руку попадет… Очень здоровый, говорят?

Чекунов незаметно посмотрел на Петра Гавриловича, который бессмысленно сидел в лодке, и спросил очень тихо:

— Считаете, что их двое было, Александр Иванович?

Смирнов резко сел в траве, руками обхватил колени.

— По крайней мере. — Чекунов присел рядом. Смирнов удивился: — Чего это ты расселся? Пойдем дорогу смотреть.

Дорога, как дорога. Поворот, как поворот. И бело-красный из четырех рельсов тын, чтобы по запарке или по пьянке шоферюга в речку не влетел. Смотреть было нечего.

Они поняли, что в них стреляли лишь тогда, когда пуля, срикошетив о бело-красный рельс, почти видимая, с ехидным визгом ушла в неизвестную сторону. Чекунов мгновенно рухнул на дорогу и, стараясь достать пистолет, пальцами яростно карябал кобуру «ПМ». А Смирнов уже лежал за рельсовым тыном с парабеллумом в правой руке. Второго выстрела не было. Полежали, помолчали.

— Будем преследовать? — придя в себя, деловито осведомился Чекунов.

— А надо? — спросил Смирнов.

Чекунов подумал и решил:

— Скорее всего не надо. Здесь рубленая тайга, гнилой подлесок, колдобина на колдобине. Он-то пришел сюда и знает, как уйти. А мы бессмысленно ноги ломать будем.

— Хоп, — согласился Смирнов и встал рывком. — Зачем он в нас стрелял с расстояния приблизительно метров пятьдесят? На пятьдесят метров из его пукалки и в слона не попадешь. Смысл, смысл, Витя!

— Попугать, а? — Чекунов тоже поднялся и расстегнул, наконец, кобуру.

— Ну, это естественно. А еще что?

— Показать, что он всюду и глаз с нас не спускает.

— Уже лучше, старичок! — обрадовался Смирнов. — Ну, в обратный путь? А этот мудак пусть по колдобинам прыгает.

Смирнов засунул парабеллум в сбрую, а Чекунов «Макарова» в кобуру.

— Александр Иванович, — стесняясь своего незнания, начал Чекунов, — вот вы с Межаковым говорили. Кто такой зеленый прокурор, если не секрет?

— Витя! — театрально изумился Смирнов. — Чему вас в школе милиции учат? Или ты двоечник был?

— Отличник я, — скромно признался Чекунов.

— Тогда преподаватели у вас хреновые. По старой фене Зеленый прокурор — это побег.

Когда они спустились к воде, сторож, легкомысленно позабыв о подполковнической выволочке, встретил их весьма недовольно:

— Долго мне вас тут ждать? У меня дел невпроворот!

— Столько, сколько нам понадобится, — вкрадчиво ответил Смирнов. Он по камушкам допрыгал до лодки и, не замочив роскошных казаряновских кроссовок, плюхнулся на банку. — И хочу добавить, если ты, пискун заразный, еще хоть раз выразишь свое удовольствие или неудовольствие, что мне безразлично, я мигом переведу тебя в жидкое состояние и покрашу тобой твою любимую лодку. Я понятно излагаю, Гаврилыч? Ты все на будущее понял? Не стесняйся, отвечай.