Чума в Бедрограде

Все обернулись на Ройша.

Всем была, в общем-то, очевидна кандидатура.

Ройш лучше прочих присутствующих (вместе взятых, причём в квадрат) понимает в бюрократических наёбках, Ройш до мозга своих тощих костей университетский, судьба Ройша была предопределена задолго до его рождения.

— Да, — сказали Охрович и Краснокаменный (впервые на Диминой памяти хором).

— Нет, — сказал Ройш.

— А мы сказали — да, — повторили Охрович и Краснокаменный, надвигаясь на него.

— Или нет? Даже за одну встречу гэбен наши пальцы устали.

— Физическая синхронизация с Усиковым Вором слишком утомительна.

— Кроме того, мы презираем лживость.

— И тех, кто ставит находку объекта для потери невинности выше политики.

— Давай мы украдём твою невинность, а потом скажем всем, что её никогда и не было?

— Уж тогда-то ты не сможешь нам больше отказывать!

— И вернёшь усики Золотца!

— Почему нет? — сказал наконец Ларий.

Вероятно, это был ответ на изначальное твёрдое ройшевское «нет», а не на высказывания по вопросам невинности. Хотя варианты возможны.

Ройш полуобернулся и позволил себе приподнять брови.

Бушевание страстей!

— Я не обязан аргументировать свою позицию, — холодно провозгласил он (по-прежнему не вопросы невинности!), — но, с другой стороны, не вижу причин этого не сделать. Все мои заверения в том, что я не заинтересован в управляющей должности и не желаю быть элементом государственного аппарата, по-прежнему остаются в силе. Одно дело — найти и использовать — напомню, к слову, что безуспешно — несостыковку в служебной инструкции и временно принять на себя обязанности головы гэбни в экстренной ситуации. Другое — принять на себя это бремя на длительный период жизни. — Ройш даже повернулся всем корпусом, качнулся вперёд — ну точно сейчас лопнет от переизбытка чувств. — У меня складывается впечатление, будто вы все забываете о том, что существует мир за пределами чумы в Бедрограде. Так или иначе нынешний конфликт завершится, и Университетская гэбня продолжит функционировать вне его. Или не продолжит, но в таком случае весь этот разговор принципиально бессмыслен. Так вот: я предельно лоялен Университету, и вряд ли кто-то имеет право обвинить меня в недостаточной помощи по любым вопросам, в которых я сведущ. Во многом моя помощь оказывается действенной именно потому, что я использую неофициальные — и, как вам всем, несомненно, известно, не всегда законные — каналы. Стань я головой гэбни, моя и без того чересчур заметная персона привлекла бы ещё больше внимания. Это закрыло бы многие пути взаимодействия с государственным аппаратом. Поверьте, господа: моё функционирование вне гэбни основывается не только на моих, но и на ваших интересах.

Прочувствованный монолог вызвал отклик в сердцах людей: Охрович и Краснокаменный сперва освистали Ройша, но потом, поразмыслив, выдали ему заслуженный раунд жиденьких аплодисментов. Ларий только печально кивнул.

— Но кого тогда? — с искренним недоумением в голосе спросил он.

Вот хороший же человек Ларий, приятный и всё такое, но настолько иногда несообразительный. Сообщить ему, что ли, что на одном только истфаке добрая сотня сотрудников?

А если позволить своей фантазии буйство и вспомнить, что в Университете есть и другие факультеты!

Это не Димино, в общем-то, дело, но леший же в ухо.

— Попельдопеля, например? — сдёрнулось с потолка ближайшее имя. — Будет ему повышение.

— Человека не с истфака? — ужаснулся Ларий.

— А у вас что, гэбня истфака? — возмутился Дима.

— А ты у нас что, имеешь право голоса? — надвинулись на него Охрович и Краснокаменный.

— Свой голос завтра применишь, когда на тебе будут практиковать силовые методы взаимодействия.

— Или не силовые. Все знают, что в душе ты слаб.

— И твои предпочтения тоже все знают.

— От всей своей слабой души благодарю за тренировку моей психической устойчивости, — пробурчал Дима и повернулся к Ларию. — Я не лезу в ваши дела, я просто имею неприятную привычку думать. Пока вы там ругались на встрече гэбен, Гуанако поводил меня по университетским территориям и наглядно, то есть пальцем, показал, сколько народу — с юрфака в основном — завербовано всеми нами любимой Бедроградской гэбней. Куча народу. Большая куча. Может, в этом часть проблемы? Может, университетская гэбня хочет стать чуть более гэбней Университета и чуть менее гэбней кафедры истории науки и техники истфака?

(Смотрите и завидуйте: Дима не лезет в чужие дела. Отлично получается, не правда ли.

В общем, на месте Максима он бы тоже, наверное, на себя взъелся.)

Надо бы со всем этим завязывать, но недопечёный эмбрион (медицинское образование — залог богатого словарного запаса) логики где-то в регионе мозга всё-таки подсказывает, что на самом деле надо было с самого начала не лезть, а теперь поздно уже делать вид, что он в этом всём не по уши.

Остаётся прикинуться последовательным.

— Гэбня Университета останется нашей.

— И Лария мы не отдадим, он смешной.

— Он нас любит и ценит.

— Ценит ли нас Попельдопель?

— Хочет ли Попельдопель политики — или, возможно, он хочет только ковыряться в своих вирусах?

— Ты о его интересах подумал, бессердечный чурбан?

Ларий тоже посмотрел на Диму с глубокими сомнениями на лице.

— Надо бы посоветоваться с Сергеем Корнеевичем — и с самим Юром Карловичем, конечно, тоже… Охрович и Краснокаменный ведь правы, не захочет он в гэбню.

Кажется, кто-то здесь кого-то недопонял.

(Вот всегда кто-то кого-то недопонимает, а потом просыпаешься уже в камере на Колошме.)

— Да не настаиваю я на Попельдопеле! — возопил Дима. — Я просто пытаюсь тонко намекнуть, что если все ваши жизни в такой страшной опасности из-за того, что у вас нет четвёртого головы, возможно, вам стоит начать думать о том, кого бы подыскать?

Охрович и Краснокаменный бережно извлекли из шкафа бутылку какой-то жидкости, раскупорили её, быстро понюхали, снова завернули и метнули всё в тот же мешок.

— Возможно, стоит, — хмыкнули они и синхронно приподняли левые брови.

— Но зачем?

— Разве тебе чем-то не нравится возможная альтернатива?

— Фаланги дали понять, что раньше, чем через три дня, мы всё равно не сможем полноценно вернуться к обязанностям, — покачал головой Ларий. — Так что спешить некуда.

Диме осталось только мысленно воспеть своё новое любимое заклинание.

Всё могло быть куда хуже.

(Побочный эффект заклинания включал в себя детальное описание того, как именно хуже, но с этим оставалось только мириться.)

Пока что даже почти все живы.

Почти все.

Дима же не видел трупов.

— С учётом перспектив ситуации я не думаю, что тебе следует посещать завтрашнюю встречу, — негромко обратился Ройш к Диме. — Неявка может спровоцировать Бедроградскую гэбню на агрессивные действия, но гораздо проще переждать в наиболее надёжных местах несколько дней, чем самовольно идти им в руки.

Ларий покосился на Ройша с очередной гримасой сомнения, но прибавил:

— К сегодняшнему вечеру подавляющее большинство заражённых в Бедрограде получат лекарство. Не все найдены, не все ещё выявлены… не все находятся в пределах города. Обходами и уколами найденных больных успешно занимаются студенты медфака, и вряд ли Бедроградская гэбня станет ловить их, им же не это нужно! А нам — здесь присутствующим, и Юру Карловичу, и Андронию Леонидовичу, и Сергею Корнеевичу, за которого, впрочем, я бы волновался меньше всего — вовсе не обязательно покидать территорию Университета в ближайшие дни. Можно просто отсидеться.