Чума в Бедрограде

Чуть менее самоубийственно, но тоже из рук вон плохо, было бы взять всю вину на себя лично, покаяться, что Андрей зачем бы то ни было заказывал вирус в тайне от собственной гэбни. Он даже был бы готов пойти на такое — если б карательные меры за непозволительную рассинхронизацию по закону должны были бы применяться только к нему, а не ко всей Бедроградской гэбне.

Оставалось одно: выставить проект контролируемого заражения служебных зданий своей личной инициативой, которую со скрипом, но таки поддержала гэбня.

Смысл? Андрей действительно предпочитает по сорок восемь раз перестраховываться, это даже значится в его досье. Ещё там значится, что у него неплохая медицинская подготовка и связи в Медкорпусе. А Медицинская гэбня действительно склонна экспериментировать на максимально приближенных к реальным условиям площадках — и это наверняка значится уже в их досье.

Складываем два и два, получаем какую-никакую, но легенду: связи Андрея в Медкорпусе будто бы донесли до него неофициальную, сомнительную, но одновременно правдоподобную сплетню, что Медицинская гэбня собирается пробивать у Бюро Патентов право устроить локальную эпидемию смертельного вирусного заболевания. Моделировать экстремальную ситуацию, считать свои показатели и делать другие невероятно важные для науки вещи. И будто бы поговаривают — так же неофициально, в курилках после одиннадцати вечера, — что эпидемия грозит не какому-нибудь захолустью, а Бедрограду. Не гражданским, конечно, — служащим на территории Бедроградской гэбни.

Дальше — паранойя Андрея, опасная идея провести пробное заражение самим, на практике обучить служащих действиям в ситуации эпидемии. И тяжкие, укоризненные, но всё-таки согласные после бесконечных уговоров вздохи остальных голов гэбни.

Всё это писано плугом по болоту, но ничего хитрее Андрей придумать не смог.

Неужто за недостаточную изворотливость он заслужил ПН4 и всё ещё отодвинутые подальше ноги Гошки?

— Вчера Бахта столкнулся на складе под Жлобинкой с силовиками. Они к лешему разгромили хранилище, но ничего не нашли. Там уже не было вируса! — Гошка почти крикнул, почти сорвался, но Соций опустил свою тяжёлую руку ему на плечо. Хотел дождаться объяснений.

Объяснения у Андрея были, но поверят ли в них?

Андрей мстительно фыркнул в сторону подглядывающих устройств и, не пытаясь быть для своих — или уже не своих? — ни убедительным, ни образцово-приятным, ни хлопающим глазами, устало и честно сказал:

— Провокация. Меня три дня раскалывали, не верили в подготовительное учебное заражение — как будто вчера из печи вышли и Медицинской гэбни не видели! Хотели услышать какую-то другую правду, пострашнее. Пугали, что гэбня от меня откажется, раз я попался на смертельном вирусе. А не откажется сама — грозились помочь. В моих вещах были ключи от складов, я признался фалангам, что это они, а те помахали связкой у меня перед носом. Сказали, что сначала конфискуют всё ночью втихаря, а утром заявятся с официальной проверкой, показательно ничего не найдут и посмотрят, как после этого запоёт Бедроградская гэбня, станет ли меня выгораживать.

Под конец тирады он не удержался и прикрыл-таки глаза.

Пожалуйста, пусть для фаланг это будет выглядеть хотя бы измотанностью. Очень не хотелось бы демонстрировать посторонним, что Андрею сейчас попросту страшно взглянуть на Бедроградскую гэбню, увидеть очередные сомнения на лицах, недоверчивые усмешки и все прочие мыслимые признаки того, что отклонённое по бумагам ПН4 на деле ещё в силе.

Бахта крепче навалился плечом, у Соция напряглась и мгновенно расслабилась обратно нога. Несчастную синхронизацию не проведёшь, зажмурившись: есть ещё пульс, дыхание, много чего другого, что можно почувствовать кожей. Они психуют, буквально взбешены, очень-очень злы, но —

…не на Андрея?!

— Падлы, — сдержанно, буднично заявил Гошка.

— У всех свои методы работы, — будто бы возразил Соций, — но у некоторых они на удивление блядские.

— Коноеды хуевы, — светски добавил Бахта, в упор глядя на зрачок записывающего изображение устройства над окном.

Оказывается, открывать глаза не очень-то и страшно.

— Как они тебя взяли-то? — Соций привычно положил руку на спинку дивана за Андреем. Можно откинуться, опереться и попробовать успокоиться.

— Прямо в Медкорпусе, — отпускало медленно, деловитый тон пока не хотел уходить, но всё-таки отпускало. — Говорили с Шапкой в пустой лаборатории у шумного аппарата, только вышли за дверь, как наткнулись на «проверку пропусков». Я ведь даже не сообразил сразу, что говорю с фалангой, не ожидал. Потом прошли в соседний кабинет, а там идёт непрерывная запись звука, производимого тем шумным аппаратом.

— Ловко, — присвистнул Бахта.

— Была какая-то наводка, не могло не быть, — согласился Андрей, неуверенно пристраиваясь к плечу Бахты поудобнее. — Не факт, что сам Шапка…

— А другой клиент был? — Соций протянул Андрею пачку, дождался, пока тот возьмёт сигарету, и сам поднёс подожжённую спичку. — Тот, про которого ты говорил перед отъездом? А то Шапка чирикал, что клиента нет, телеграмм с вызовом нет, а ты к нему попёрся сам и по другому поводу.

За степной чумой-то?

Андрей ещё раз поразился абсурдности такого вранья.

— Телеграмму я брал с собой в Столицу, хотел удостовериться, Шапка ли её посылал. Должна быть среди конфискованных личных вещей, если их вдруг не утилизовали. Что касается клиента, про него Шапка не распространялся, только уклончиво твердил о б'oльших деньгах и лучших гарантиях анонимности своего участия. Зато я сглупил, несколько раз прямо повторил на запись про контролируемое заражение, про то, что от Бедроградской-то гэбни у него тоже неплохие гарантии, — Андрей притормозил, задумавшись над одним и тем же вопросом уже в который раз за последние дни. — Не знаю, не прослушав хотя бы один раз запись нашего разговора, я не могу сказать, подводил меня Шапка специально к компромату или нет. Он всегда говорит медленно, берёт большие паузы, будто нарочно испытывает терпение, а вроде как на самом деле росский недоучил.

— Мог он из патриотизма и прочего врачебного долга таки стукнуть своей гэбне, что мы хотим подпортить им чистоту эксперимента на нашей территории? — для вида вернулся к Андреевой легенде Соций.

Андрей сокрушённо покачал головой:

— Я уже ничего не знаю, ни-че-го. Но ловили-то меня фаланги, а не медики.

— Коноеды хуевы, — повторил свой коронный номер Бахта, которого всё это время продолжало потряхивать от злости.

Руки Гошки были сложены на груди в положении «мы не сдадимся, ебитесь», но смотрел он куда-то в пустоту, сосредоточенно и несколько неуверенно, если слово «неуверенно» вообще можно применить к Гошке. Андрея терзало смутное предположение, что Гошке стыдно за ПН4, но слово «стыдно» ему тоже не очень-то подходило.

Хоть бы прикоснулся разок, последний бастион отчуждения.

— Расскажи уж нам тогда, — перехватил он взгляд Андрея, — кто такой Дмитрий Ройш.

Леший, леший, леший.

Столько сложностей, столько поводов для недоверия, разгрести их всей жизни не хватит.

— Я не знаю. Про Дмитрия Ройша меня расспрашивали всё это время, но не знаю, не знаю, не знаю я этого человека!

«Подозрение — сложно — не здесь», — быстро добавил Андрей обеими ногами одновременно — для Соция и Бахты. Третьей ноги у человеческого организма не предусмотрено, так что извини, бастион отчуждения.

Заметив Андреев манёвр, Гошка в очередной раз невесело усмехнулся, стряхнул с себя статичную позу и всё так же невесело протянул руку — покровительственно потрепать Андрея по голове.

Иногда он совсем такой же, как давешние самодовольные остолопы с автоматами, покупающиеся на тривиальное хлопанье глазками. Только это неважно, потому что —

— Без гэбни погано, — выдохнул неожиданно для себя Андрей.

А с гэбней так правильно и так спокойно, что все Дмитрии Ройши кажутся абсурдным сонным бредом, не имеющим ни малейшего отношения к реальности.