Чума в Бедрограде

Слежка за домом Шапки, впрочем, была весьма серьёзная, не столичного разлива. На фаланговскую сильно смахивала эта слежка. За случайными обывателями, пусть и из Медкорпуса, такую не ставят.

Шапка, похоже, в этом деле тоже по кончик косы, и не на стороне Бедроградской гэбни.

— Но зачем, зачем делать вирус из степной чумы? — Андрей не смог просто отбросить этот вопрос, нервно обернулся по сторонам. Конечно, сейчас тебе книжные полки расскажут, зачем.

Как-то привлечь Медицинскую гэбню? Напугать? Не вышло сделать нужный вирус полностью в пробирке, пришлось пользоваться? Да леший разберёт.

Либо это часть какого-то более сложного плана, либо традиционный стиль Университета — сделаем что-нибудь просто так, потому что это весело.

Весельчаки.

— Это неважно, — ответил за Гошку Бахта, словил ход мысли. — То есть важно, но не прямо сейчас. Они попытались натравить нас друг на друга — на тебя, Андрей. Откуда-то узнали об эпидемии заранее и воспользовались.

— Но откуда, откуда узнали? Если Университету рассказал Дмитрий Ройш, кто рассказал Дмитрию Ройшу? Всем, кто так или иначе, с любой стороны, участвовал в проекте, мозги были запудрены правильными легендами, неужели кто-то догадался?

— Один из нас?

От вопроса Соция Андрей сжался — слегка и так быстро, что это не могло быть неискренним, просто не могло. И зря, вопрос не был личным, просто планомерная отработка всех вариантов.

Зря, но Гошка всё равно ответил почти мгновенно:

— Не вариант. Разделяй и херачь! Слушайте тактическое предложение: мы не подозреваем друг друга. Я не сдавал наши планы, и никто из вас не сдавал. Я это просто знаю.

В груди что-то разжалось, нормальный эффект от синхронизации — это Андрей расправил плечи, улыбнулся. Бахта не особо и отреагировал, ему это всё и так было очевидно; Соций коротко кивнул, указание, мол, ясно.

— Смотрите. Университет как-то — разберёмся, как, не ссыте — узнал про заражение. И контратаковал. Устроил Андрею веселье с фалангами, спровоцировал меня запустить эпидемию руками Ройшевой девки.

— Но зачем? — удивился Бахта.

— Если у них был человек в Медкорпусе, у них и лекарство на руках, — коротко и спокойно ответил Соций, усмехнулся. — Вот бляди.

— И лекарство, и вирус, — Гошка повторил усмешку, выкопал одну из бумажек, протянул Бахте — тот же интересовался, глазами только посмотреть забыл. — И способ доказать фалангам, что это мы, а не они, злобные и печальные лохи, припасён. Никогда, никогда нельзя недооценивать противника. Мы привыкли, что университетские при виде любой опасности откладывают здоровую кучу в штаны, а они действительно бляди, и недешёвые. Боевые, перешедшие в нападение.

— Травят своих?

Андрей распахнул глаза, вытянул шею, как будто такой цинизм со стороны Университета почему-то поразил его в самое сердце. Даже осел как-то, отобрав у Бахты бумажку и спешно пробежав её глазами. Верил в то, что университетские души ещё можно спасти, миленький?

Гошка и сам немного опешил, когда понял, что дом 33/2 по проспекту Объединённых Заводоводств заражён умышленно, заражён через канализацию и заражён не Бедроградской гэбней. Не потому даже, что сложно представить такую кошмарную жестокость и бесчеловечность Университета — это как раз легко; потому скорее, что за четыре с малым дня они успели пропустить столько событий. Навёрстывать придётся бегом.

Ничего, бег полезен для здоровья.

— Университет — это кучка людей. Их гэбня — не нормальная гэбня, это просто четыре мужика, которым привалил подарочек от Хикеракли. Они не носят форму, у них нет синхронизации, их могло бы быть и трое, и пятеро. Они могут руководствоваться личными мотивами, они позволяют полуслужащим или тому же Ройшу вести свои дела. Понимаете? Это ублюдки, у которых травить своих легко мог решить кто-то один, сам, — Гошка снова усмехнулся — с уважением почти, иначе не вышло. — И этот кто-то — самый умный из них всех. Университет любит искать безболезненные решения, Университет любит выходить чистеньким. Это знаем мы, это знают фаланги, это их публичный образ. Заразить кого-то из университетских — вот тебе и предлог, под которым можно обнаружить эпидемию, и смертный приговор Бедроградской гэбне. Никто и никогда не поверит, что они сделали это сами. Хорошие, дорогие бляди, знающие цену своей репутации.

— Кто-то один? — с сомнением переспросил Андрей. — Кто?

Он сидел аккуратно, обхватив рукой запястье — волосы слегка растрёпаны, в глазах старшеотрядское желание всё услышать, понять и ничего не упустить. Тридцать лет мужику, а всё равно маленький.

Миленький.

— Да кто угодно. Любой из голов гэбни, любой из полуслужащих, Ройш…

— Ага, Дмитрий, — снова фыркнул Бахта. От него волнами исходил боевой азарт: на нас наехали, да, но они-то думают, что мы не догадались, они надеялись, что мы выгнали Андрея или что он застрял навечно, а Андрей — вот он, и мы их поймали, теперь держитесь.

Впадать в бессмысленную ярость неумно, умно сесть поудобнее и в кои-то веки подумать головой (печальная, но порой неизбежная необходимость).

Две гэбни одного и того же уровня доступа могут грызться сколько угодно — шансы того, что одна свалит другую, минимальны. Фаланги сделают всё, чтобы этого не случилось, фаланги тоже весельчаки. Бахта рассказывал, что у настоящих тавров с настоящей Южной Равнины была традиция: сидя на конях в ожидании битвы, они ели мелкие кусочки этого своего особого таврского хлеба из наседельных сумок. Вот примерно этим фаланги и занимаются: сидят, пялятся и жрут.

Университетской гэбни не должно быть, просто не должно — не на шестом уровне доступа. Они отобрали городские канализации, но у них постоянно не хватает людей чинить поломки. Их студенты продолжают жить на территории Бедроградской гэбни — и всё, что происходит со студентами за пределами университетских стен, оказывается на совести Бедроградской гэбни, если только Университету не возжаждется повозмущаться на сей счёт. Ну, мало ли, настроение такое у них сегодня.

Университетская гэбня как институт порочна в принципе, но ещё порочнее люди, из которых она состоит. Детишки, которых посадили туда просто так, сверху, широким жестом Хикеракли. Ни один из них не знает, что такое управлять, ни один из них не сделал ничего, чтобы своё место заслужить, зато сколько апломба. Охрович и Краснокаменный — самые ёбнутые из всех, они и убивали, и применяли насилие, но это-то ладно — неладно, что они совершенно непредсказуемы; по ним не Медицинская гэбня — по ним расстрел плачет. Базальд, Ларий Валерьевич — наоборот, самый спокойный и даже относительно компетентный, на нём всё держится, но он всё равно из этих же, жертва экспериментов, где и когда взорвётся — знать нельзя.

И ещё Молевич, Максим Аркадьевич. Решительный, но разумный, обладает лидерскими качествами — когда-то был главой той самой псевдо-недо-контрреволюционной террористической группировки, за которую посадили 66563 (отличный кадр для гэбни, не правда ли, наверняка замечательно пишет отчёты по идеологии за лето). Молевич — глава Университетской гэбни.

А у гэбни не должно быть главы, только головы.

А ещё у гэбни должна быть синхронизация и не должно быть слабых мест — на то и четыре головы, чтобы прикрывать друг другу жопы. Личных и частных слабых мест — уж точно. И если кто-то в какой-то гэбне считает иначе, однажды его может ожидать очень, очень интересное открытие.

В случае скандала с эпидемией (эпидемия чумы, кошмарные дела в городе Бедрограде!) фаланги потеряли бы возможность судить, рядить и дознаваться и попросту вышвырнули бы с шестого уровня менее важную гэбню — гэбню уродов и психов. Фаланги тоже перед кем-то отвечают, тоже боятся, они не могут допустить повторных эксцессов такого масштаба. И фаланги должны были бы наказать мгновенно — не того, кто виноват, а того, кого легче наказать, кого можно наказать быстро, у кого сомнительная репутация за плечами и только тень Хикеракли в поддержку.