Чужие грехи

Около постели противъ ребенка сидла Софья, тихимъ голосомъ разсказывавшая ему сказку, какъ гуси-лебеди похитили одного мальчика. Съ того дня, какъ онъ сталъ немного поправляться, она каждый вечеръ разсказывала ему сказки и онъ засыпалъ подъ звуки ея мрной, тихой рчи. Она растягивала слова, удлиняла разсказъ, стараясь усыпить ребенка этимъ разсказомъ. Это была сегодня уже не первая сказка, разсказанная ею, но ребенокъ все таки не засыпалъ.

— Въ нкоторомъ царств, въ нкоторомъ государств жили старичокъ со старушкою, протяжно разсказывала Софья. — У нихъ были дочка да сынокъ, маленькій-маленькій такой…

— Они, Софочка, любили дтей? спросилъ больной ребенокъ.

— Любили, отвтила Софья. — Вотъ и говоритъ мать: «Дочка, дочка, пойдемъ мы на работу, принесемъ теб булочку, сошьемъ сарафанчикъ, купимъ платочекъ; будь же умна, береги братца, не ходи со двора.» Старики ушли, а дочка и забыла, что ей приказывали, посадила братца на травк подъ окошкомъ, а сама побжала на улицу, загулялась, заигралась съ другими дтками. Налетли гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылушкахъ…

— А старички и не знали? спросилъ мальчикъ.

— Не знали, не знали, на работ въ ту пору были, отвтила Софья. — Вотъ пришла двочка, глядитъ — братца нтъ! Ахнула она, кинулась туда-сюда, нигд нтъ! Кликала она его, кликала, плакала она, плакала, — братецъ не откликнулся. Выбжала она въ чистое поле, на широкій просторъ, мелькнули вдалек гуси-лебеди и пропали за темнымъ лсомъ. Давно гуси-лебеди славу дурную нажили, давно маленькихъ дточекъ крадывали…

— А гд мой папа? вдругъ спросилъ ребенокъ, повернувъ на подушк свою головку и смотря прямо въ лицо разсказчицы. — Зачмъ онъ ухалъ?

— Папаша вашъ на служб! У него дла, отвтила Софья.

— А мама гд? спросилъ ребенокъ.

— Мамаша къ бабушк ухала, отвтила Софья.

— Зачмъ же она не простилась съ нами? Взяла и ухала, такъ и ухала, грустно говорилъ ребенокъ, какъ бы впадая въ раздумье.

— Бабушка очень захворала, потому она и торопилась ухать, объясняла Софья.

— И насъ не взяла къ бабушк, шепталъ какъ бы въ забытьи ребенокъ.

— Нельзя къ больной было взять. Вы бы шумть тамъ стали, а бабушк спокойствіе нужно, поясняла Софья.

— Я бы не шумлъ. Тихо, тихо ходилъ бы на цыпочкахъ, вотъ какъ ты ходишь, сказалъ ребенокъ.

Онъ сильно смущалъ своимъ жалобнымъ тономъ, своими неожиданными вопросами добродушную женщину.

— Не говорите много, голубчикъ; докторъ не веллъ. Вотъ слушайте, что я буду разсказывать, тихо сказала она.

Она продолжала сказку:

— Угадала двочка, что гуси-лебеди унесли ея братца, бросилась ихъ догонять. Бжала, бжала, стоитъ печка: «Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетли?» — «Съшь моего ржаного пирожка, скажу» — «О, у моего батюшки пшеничные не дятся!»

Но мальчикъ уже не слушалъ сказки; ему не было никакого дла до этихъ гусей-лебедей, до этого унесеннаго ими мальчика; его мысль занималъ теперь другой мальчикъ, котораго никто не уносилъ изъ дома и котораго бросили сами родители; этотъ мальчикъ былъ онъ самъ; его дтская головка работала въ одномъ и томъ же направленіи, стараясь найдти отвты на свои собственные личные вопросы.

— А нашъ папа насъ любитъ? спросилъ онъ Софью.

— Какъ же ему не любить васъ, у него только вы съ Олей и есть, отвтила Софья, прерывая разсказъ.

— А ma tante тоже насъ любитъ? продолжалъ раслрашивать мальчикъ.

— Да, сами видите, какъ заботится о васъ, отвтила Софья.

— Пала любитъ и все бранился, ma tante любитъ и все ласкаетъ? въ глубокомъ раздумьи проговорилъ мальчикъ вопросительнымъ тономъ. — Какъ же это? спросилъ онъ уже совсмъ печально.

— Вы, врно, шалили, вотъ онъ и бранилъ васъ, отвтила Софья, снова смущенная вопросомъ больного ребенка. — Кто шалитъ, того всегда бранятъ, хоть и любятъ. Кто шалитъ, тотъ дурной, а надо хорошимъ быть… Да вы не говорите, а то и я браниться стану, шутливо закончила она.

— А ты меня тоже любишь, Софочка? спросилъ онъ ласково.

— Очень люблю и потешу хочу, чтобы вы были здоровы. А здоровы вы будете, если не будете много говорить. Докторъ не веллъ говорить много. Вотъ и меня бранить станетъ, если узнаетъ, что вы много говорили… Слушайте лучше сказку.

Она опять продолжала прерванный разсказъ про гусей-лебедей, про то, какъ нашла ихъ двочка, какъ отняла у нихъ братца, какъ привела его домой и какъ рады были старичокъ со старушкой, что ихъ сынокъ живъ и здоровъ остался. Мальчикъ стихъ и ей показалось, что онъ, отвернувшись отъ свта, начинаетъ дремать. Но вдругъ она услышала тихія, сдержанныя слезы. Быстро поднялась она съ кресла и подошла къ постели больного.

— Голубчикъ, что съ вами? тревожно спрашивала она, наклоняясь надъ нимъ.

— Ни папа, ни мама не любятъ, тихо шепталъ мальчикъ въ отвтъ ей.

Софья совсмъ растерялась и не знала, что длать. Она и унимала его, и гладила его по головк, и цловала, а въ душ ея были какіе то суеврные страхи, ей такъ и казалось, что ребенокъ сейчасъ умретъ, что онъ не жилецъ на этомъ свт, такъ какъ на него «нашло просвтленіе». Съ давнихъ поръ бдная простая женщина наслышалась въ своемъ кругу о томъ, что люди передъ смертью прозрваютъ многое, чего они не понимали во всю жизнь, и теперь ей вспомнились вс эти разсказы. Не мало стоило ей труда унять слезы мальчика.

— Софочка, разскажи мн опять про лягушку-царевну, тихо сказалъ ребенокъ, нсколько успокоенный ласками своей доброй сидлки.

Онъ больше всего любилъ эту сказку, слышанную имъ уже не разъ отъ Софьи. Въ этомъ разсказ онъ находилъ какую то особенную прелесть, что всегда удивляло Софью, не понимавшую, почему именно эту сказку заставляетъ ее повторять мальчикъ. Она присла къ нему на постель и, продолжая его ласкать, начала разсказъ:

— Жилъ былъ въ старые годы одинъ царь, а у него было три сына — вс на возраст. Царь и говоритъ: «дти, сдлайте себ по самострлу и стрляйте: кто принесетъ стрлу, та и невста». Большой сынъ выстрлилъ — принесла стрлу княжеская дочь; средній выстрлилъ — принесла стрлу генеральская дочь; младшему же Ивану царевичу принесла стрлу изъ болота лягуша…

— Гадкая лягуша, Софочка? спросилъ мальчикъ.

— Гадкая, голубчикъ, гадкая, отвтила Софья. — Ну, вотъ т братья и веселы и радостны стали, а Иванъ царевичъ призадумался, заплакалъ: «какъ я стану жить съ лягушой? Вкъ жить — не рку переплыть, не поле перейдти»! Поплакалъ, поплакалъ да нечего длать — взялъ въ жены лягушу.

По лицу мальчика начала бродить какая то свтлая улыбка, точно ее вызывало сознаніе, что, не смотря на трагическое положеніе Ивана-царевича, все окончится счастливо и благополучно.