Чжунгоцзе, плетение узлов

— Вы знаете, что я не люблю вкушать пищу просто так. Мы будем играть в застольный приказ. Правила таковы: я буду задавать вопросы, а вы — отвечать на них. Кто откажется отвечать, будет пить штрафную чарку. Не беспокойтесь, господин Не, эти вопросы не относятся к классической литературе. Они скорее касаются мировоззрения и привычек. А также некоторых фактов биографии. Итак, начинаем! Первый вопрос: расскажите о любом памятном праздновании Нового года. Господин Не?

— О, Новый год… Мы называем его Новолетием и отмечаем с приходом осени, у вас это начало месяца Белых рос. Но ничего особенного не происходит. У нас в монастыре обычно служили молебен с водосвятием. И все. Потом мы также шли заниматься своими делами. Особенно мы праздновали всегда другие церковные праздники. Но в одно Новолетие, пожалуй, было кое-что необычное. В тот год был сильный голод, многие умирали, и к нам в монастырь пришла старушка с внуком. Она была истощена, мальчик тоже еле держался на ногах. Мой наставник приютил их и накормил… Ну, чем мы могли их накормить? У нас у самих было голодно тогда. Похлебка из лука и репы с лебедой. Но было тогда как-то хорошо, тепло и мирно, и еда эта казалась особенно вкусной.Мальчик стал моим названым братом.

— Юньфэн, что ты скажешь?

— Наверное, это был Новый год в Линьане с моими тогдашними приятелями Лю и Ханем. Мы были исполнены надежд, нам было весело вместе. Да, это был особенный Новый год.

— А ты что нам поведаешь, А-Лянь?

— О, я даже не знаю… Каждый Новый год, что мы встречали, с детства был особенным. Когда мы с бабушкой готовили юаньсяо, с братом клеили фонари и писали на них загадки, когда собирались вместе со всеми сестрами и братьями за столом, смеялись и играли, когда запускали фейерверки… Все были одинаково прекрасны. Не могу вспомнить ничего особенного.

— Хорошо, тогда следующий вопрос: кто из известных людей оказал на вас наибольшее влияние? Господин Не, первое слово за тобой.

— Боюсь, вам этот известный человек не знаком, — задумчиво проговорил Нежата. — Наверное, апостол Павел. Меня когда-то потрясли его слова о любви, и я не перестаю им удивляться до сих пор: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»[1]. Или царь Давид? Чаще всего я читаю его гимны Богу…

— Я больше всего восхищаюсь Цюй Юанем, — коротко отозвался Ао Юньфэн. — Его умом, талантом, честностью и готовностью служить своей стране.

— Ли Цзинчжао. Ее стихи для меня предмет восхищения и пример для подражания, — проговорила Сюэлянь.

— Самое странное и мерзкое, что вам довелось видеть? — задал новый вопрос господин Сяхоу. — Что это, господин Не?

— Самое мерзкое или самое странное? — Нежата погрузился в задумчивость. Он вырос в монастыре, под крылышком своего доброго наставника. Что мерзкого он мог видеть? Как мать свернула шею курице? Но кое-что все же было и, вспомнив это, Нежата невольно вздрогнул: — Однажды на торге мальчик нищий что-то украл. Его поймали и избили. Очень гадко.

— Самое отвратительное и необъяснимое, что я видел, — проговорил Ао Юньфэн, — это то, как несправедливо оценивают экзаменационные работы в столице.

— Самое противное, что видела я, — чуть смутившись, заявила Сюэлянь, — это полумертвая мышь, которую кошка принесла матушке на порог.

— Ну что ж, дети, — господин Сяхоу довольно усмехнулся, — продолжим. Расскажите о самом странном знакомстве в вашей жизни.

— Опять я первый, да? — переспросил Нежата. — У меня их было довольно много и каждое из них было самым странным: лисичка Нежка, юноша, умевший обращаться волком, и его лесной учитель, девочка из другого времени или Арунна — хранительница Книги… Но, наверное, самое удивительное — это знакомство с Юньфэн-сюном.

— У меня — с Чжайдао.

— И у меня с братом Не, — согласилась Сюэлянь.

— Сначала мы увидели друг друга через тысячи ли, а потом встретились на берегу реки, — сказал Ао Юньфэн.

— Да, — кивнул Нежата.

— Юньфэн-лан просто привел его домой, — улыбнулась Сюэлянь.

— Замечательно, что вы так единодушны, — добрдушно усмехнулся господин Сяхоу. — Следующий вопрос: какой ваш любимый напиток?

— О, я знаю любимый напиток Чжайдао, — воскликнул Ао Юньфэн с усмешкой. — Это хризантемовое вино.

— О да, это головокружительный напиток, — смущенно отозвался Нежата. — Может, он и любимый, но впредь я его в рот не возьму. Больше всего я люблю чай из листьев и трав: малины, земляники, смородины, душицы… Вот. И воду. Она лучше всего утоляет жажду.

— А я люблю чай из Цзяцяо.

— Мне вот нравится сладкое соевое молоко, — мечтательно проговорила Сюэлянь. — Но чай, который готовит Юньфэн-лан — самый лучший.

— Вообще-то, да, — согласился Нежата. — Он его превосходно готовит.

— Тогда почему это не твой любимый напиток?

— Если он станет моим любимым напитком, как я буду жить без него, когда вернусь домой? — вздохнул Нежата.

— Но сейчас-то ты можешь его любить, разве нет?

— Ну да, ну да. Ты прав. Чай из Цзяцяо — мой любимый напиток.

— А теперь расскажите о нелюбимом блюде, — предложил господин Сяхоу. — Господин Не?

— Не знаю, можно ли это назвать блюдом, можно ли вообще это называть пищей… Это были лепешки из толченой сосновой коры и лебеды.

— Когда мы с приятелями жили в монастыре Линъинсы, мы по очереди готовили еду. Хань-сюн из Сычуани, он часто готовил доуфу рябой тетушки. Это было ужасно.

— А я не люблю просяную кашу с сушеными сливами. Она кислая.

— А теперь неприятный вопрос, но, возможно, вы решитесь признаться в самом постыдном поступке, который совершили.

— Ох… я много делал такого, за что мне стыдно, — сказал Нежата. Ао Юньфэн и Сяхоу Сюэлянь посмотрели на него с нескрываемым удивлением. — Мне, например, очень стыдно, что я никак не вступился за того мальчика, которого били. Я побоялся.

— Сколько тебе было лет? — спросил Ао Юньфэн.

— Шесть.

— Да что ты мог сделать? — возмутился юноша.

— Все равно, Юньфэн-сюн. Мне стыдно.

— Не буду говорить, — сказал Ао Юньфэн и выпил чарку вина.

— Я тоже ничего не скажу, — отозвалась Сюэлянь и тоже выпила.

— Ладно, дети, — согласился господин Сяхоу. — Следующий вопрос: что в своей жизни вы бы поменяли, а что ни за что бы не изменили?

— Я не знаю… Я бы хотел стать мудрее, чтобы не причинять боль тем, кто рядом, своей неосторожностью. Может быть, я бы не позволил Онфиму остаться тогда в лесу и сразу бы забрал его с собой… хотя ведь он был не готов уйти со мной. То, что с ним случилось после — вот, что помогло ему измениться. Может быть, сразу бы дал понять одной девушке, что я вижу свое призвание в монашестве? Тогда она бы не страдала из-за ложной надежды… Не стоило уходить из монастыря, а надо было принять постриг? Но я не был готов… Вряд ли что-то можно изменить, вряд ли стоит.

— Я бы… я бы… ничего не стал менять, — сказал Юньфэн. Не мог же он сказать, что не стал бы жениться на Сюэлянь.

— И я бы ничего не поменяла, — признать свое замужество ошибкой она ведь тоже не могла. Не при отце, не при муже. Да и было ли оно ошибкой?

— А каким своим поступком вы гордитесь?

— Ой, я ничего такого никогда не делал. Мне совершенно нечем гордиться, — торопливо заговорил Нежата.

— А если просто какой-то твой хороший поступок, о котором тебе приятно вспоминать? — спросил Юньфэн.