Чжунгоцзе, плетение узлов

Цвета жженой умбры, очень простая по форме, цзань была украшена цветком лотоса, инкрустированным перламутром и белым кораллом. Искусное сочетание оттенков и фактур выглядело изысканно и утонченно. Чжайдао сразу заметил ее, перебирая подарки лоянских чиновников в ожидании, пока Юньфэн напишет отчет о посещении города. Он рассматривал ее некоторое время, потом отложил, сказав лишь: «Красивая».

Но этого было достаточно, и Юньфэн, когда на следующее утро помогал Чжайдао причесываться, заколол ему волосы этой шпилькой.

Кажется, Чжайдао еще довольно долго не замечал, что такая дорогая нарядная вещь украшает его прическу. А к тому времени, как он это понял, Юньфэн уже выкинул его старую бамбуковую цзань, так что пришлось скромному Чжайдао мириться с этой непростительной роскошью…

Однако взять ее с собой Чжайдао не пожелал. Подобно человеку, покинувшему мир, он оставил все, что с ним связывало, и теперь предметы, когда-то принадлежавшие ему, становились мучительной радостью для оставшегося в этом мире Юньфэна.

Пуговица

Сумерки затопили комнату разведенной тушью, стылой серой водой. Саньюэ вошел, зажег светильник, поворошил угли в жаровне:

— Что вы тут в темноте да в холоде сидите? — мягко проворчал он, придвигая жаровню ближе к Юньфэну. — И не переоделись еще, и не поели! Сидите тут, тоске предаетесь. Не годится так господин Ао.

— Почти восемь месяцев прошло, — проговорил Юньфэн, даже не повернувшись. —Так мало и так много.

— Не убивайтесь вы так: господин Не ведь не умер, что горевать-то? — попытался его утешить Саньюэ.

— Я не убиваюсь. Просто очень по нему скучаю. Он жив, но так далеко… Я смертельно по нему скучаю, — Юньфэн встал и прошелся по комнате. Неожиданно он зацепил краем одежды какой-то мелкий предмет, и тот прокатился по полу с тихим треском. — Что это, Саньюэ? Ну-ка, посвети сюда!

Примерно через четверть благовонной палочки они нашли-таки то, что искали. Это был всего лишь деревянный кляпыш, оторвавшийся, видно, от подрясника Чжайдао — короткая палочка на толстой истрепанной нитке. Саньюэ разочарованно вздохнул. Юньфэн сжал находку в кулаке:

— Ступай, Саньюэ.

— Ужин-то вам принести? Госпожа спрашивает. А то стынет все.

— Иди, иди уже, — Юньфэн нетерпеливо взмахнул рукавом, и Саньюэ вышел, недовольно бормоча себе под нос.

А Юньфэн присел на постель и разжал пальцы. Кляпышек, деревянная пуговка. Оторвалась, а они и не заметили, так далеко были их мысли, отчаянно толпившиеся за пределами вещественного мира. И чтобы не думать о невыносимо печальном, Юньфэн унесся мыслями к их первой встрече на реке Сянцзян.

Он увидел тогда человека, стоящего по щиколотку в воде. Полы его простой одежды были подвязаны и едва доставали до колен, светлые волосы, заплетенные в косу, были убраны под одежду, так что Юньфэну поначалу показалось, будто они коротко острижены.

Юньфэн окликнул его, и он обернулся. И они сразу узнали друг друга, ведь уже встречались однажды в неясном видении или болезненном сне. Чжайдао улыбнулся ему и робко, и приветливо. И Юньфэн так ясно теперь видел мягкую прядку надо лбом, чуть прищуренные глаза цвета воды, ямочки на щеках, расстегнутый ворот и деревянную пуговицу, чуть подрагивающую на короткой веревочке.

— Чжайдао! — позвал он.

И видение стало тускнеть, медленно растворяясь в холодной воде зимних сумерек.

Перо

Столько дней Юньфэн мучительно осваивал знакомое пространство, лишенное знакомого человека, и лишь на исходе восьмого месяца отсутсвия Чжайдао добрался до полок с книгами и письменными принадлежностями. Ничего неожиданного он и не надеялся там встретить: книги, бумага, кисти, тушь, мраморная тушечница и такая же подставка для кисти — все это принадлежало Юньфэну, и было отдано Чжайдао в безграничное пользование.

Но вот он уехал, и четыре сокровища кабинета ученого вернулись к прежнему владельцу. И все же Чжайдао сумел удивить Юньфэна, среди кистей оставив очиненное гусиное перо — из тех, какими пишут у него на родине.

И Юньфэн вспомнил, как однажды вошел к Чжайдао, а тот сидел, склонившись над незнакомой книгой — толстой, в деревянном, обтянутом кожей переплете.

— Это ведь твой язык? — спросил Юньфэн. Чжайдао кивнул. — Это ты написал?

— Нет, книга старая: ее подарил моему наставнику его духовник.

— Интересно, — Юньфэн продолжил рассматривать страницу. — Как это вы пишете такие знаки? Они же постоянно повторяются… Разве в вашем языке так мало слов?

— Буквы — это не слова, — объяснил Чжайдао. — Они обозначают звуки, из которых состоят слова. Вот, смотри, как можно записать твое имя при помощи букв. — Чжайдао покопался в своей сумке и, достав оттуда белое перо, написал: «Ао Юньфенъ»

— Это мое имя? — удивился Юньфэн. — Такое длинное?

— Зато не нужно учить сотни разных знаков и их сочетаний: запомнил три десятка и любое слово можешь прочитать, даже то, которое прежде никогда не встречал.

— Это довольно удобно, — неуверенно проговорил Юньфэн.

— Но мне кажется, для твоего языка не очень подходит. К тому же будет некрасиво.

Юньфэн сейчас жалел, что не спросил, как пишется имя Чжайдао на его языке. Теперь уже никогда не узнает. И никогда не сможет написать его пером — буквами, как заклинание, как мистический призыв… Только вряд ли бы это помогло уменьшить его тоску. Вряд ли вообще что-то может ее уменьшить.

Награда

Как среди бумаг Чжайдао оказалась эта грамота? Впрочем, теперь уже не важно… Наградная грамота, жалующая Юньфэну, вошедшему в тройку цзиньши цзиди, почетный ранг «вэньминьлан». Присвоение почетного ранга давало возможность Юньфэну, не принадлежащему к аристократии, принимать участие в императорском экзамене сюань на право получить должность в каком-нибудь министерстве.

Что касается Юньфэна, он просто был доволен тем, что справедливость восторжествовала и он занял, пусть не первое (на первое он никогда и не рассчитывал), но достойное третье место таньхуа — «избранного таланта». А Чжай-эр радовался, как ребенок, рассматривая грамоту и расспрашивая о ее значении.

До экзамена сюань оставались сутки, и Юньфэн потащил друга гулять по столице.

— Разве тебе не надо готовиться? — удивился Чжайдао.

— Умнее, чем я есть, за сутки не стану, — улыбнулся Юньфэн. — Поэтому насладимся свободой в последний раз. Ведь чиновник — человек подневольный.

И верно, в тот вечер они чудесно погуляли, попробовав, кажется, все знаменитые сладости Линьаня, болтая о незначительных вещах, выпили несколько чайников чая в разных чайных, любовались озером Сиху и кормили золотых рыбок…