Цвет надежды

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Девушка наклонилась и осторожно поцеловала его. Он крепко обнял ее.

— Знаешь, зато я понял одну вещь.

— Что стоит иногда прислушиваться к мнению других, когда тебе говорят, что лучше так не делать?

— Не-а. Я понял, что…тоже тебя люблю.

Она слегка покраснела, но голосок прозвучал ехидно.

— Головой ударился?

Девушка с участием посмотрела на него, приложив ладонь ко лбу, словно проверяя, нет ли у него жара.

— Я серьезно, — строго проговорил Люциус, перехватив ее руку и прижав к губам. — Я никогда никому еще этого не говорил… и не скажу.

Из-за того, что он говорил в ее ладонь, голос звучал глухо, придавая моменту щемящую искренность.

— Пожалуйста, давай не будем об этом. Мне страшно…

Фрида зябко поежилась.

— Не бойся, — он сел, притягивая ее к себе. — Я же с тобой.

Фрида подняла голову и улыбнулась. Улыбка получилась очень печальной, будто она уже тогда, в тот беззаботный весенний день, — день первого робкого признания и первого осознания — понимала, что это закончится.

Откуда она могла об этом знать? Чувствовала? Догадывалась?

Люциус провел ладонью по волосам, прогоняя воспоминание о том счастливом, неправдоподобно счастливом, дне. Низкое зимнее солнце слепило глаза, отражаясь от нестерпимо яркого снега. Он сидел на корточках у старого дуба. Все было как и в тот день, когда он ожидал ее прихода. Только между тем днем и сегодняшним пролегла пропасть. И заключалась она не в нескольких месяцах жизни, не в ярко-белом снеге взамен сочной весенней зелени и не в хрупкой корке льда на поверхности прозрачного в тот день озера. Нет. Пропасть была между тем Люциусом и этим.

Он не обманул ее тогда. Она действительно останется единственной девушкой, слышавшей слова любви из его уст. Она во многом останется единственной. Да, если быть честным, во всем. Потому что из всех женщин, которые будут появляться в его жизни, ни одна не заставит сердце подскочить до небес, а уста нести счастливый бред. Ни с одной из них он не потеряет голову. Просто не сумеет, несмотря на отчаянные попытки.

Люциус вскинул голову, больно ударившись затылком о ствол старого дуба. Потер затылок и встал.

То, что будет дальше, было неведомо и туманно, то, что было раньше — ярко и болезненно, а то, что было сейчас — серо и безнадежно. Взгляд упал на корень, торчащий из-под земли. Люциус подошел к нему и с размаху пнул ногой, с удовлетворением увидев, что сбил верхний слой носком ботинка. Он снова ударил. Фрида бы за такое голову отвернула. С ее-то любовью к травологии. Но сейчас эта мысль не остановила. Наоборот, он принялся пинать корень с новой силой, отчаянно надеясь, что глупому и равнодушному дереву так же больно, как и ему сейчас.

Если бы дерево могло говорить, то Люциус многое бы узнал. О том, что за счастье нужно бороться и за возможность выбирать — тоже, иногда заплатив за это собственной жизнью. И что смерть — это не всегда поражение. Порой это награда, в то время как жизнь — наказание одиночеством и памятью.

Люциус бы многое мог узнать, если бы умел слушать в свои семнадцать лет.

Он поймет все это позже. И понимание придет неожиданно и ясно, на миг ослепив, и позволив душе вырваться из сумерек, в которые загнал ее разум. И он сделает шаг. Тот самый верный, нужный шаг. Не разумом, но сердцем.

* * *

Лили Эванс не спалось. Мысли… Мысли… Мысли… Они не давали покоя, настойчиво вертясь вокруг одного единственного человека.

— Ну сколько можно крутиться?! — послышался недовольный голос с соседней кровати.

— Извини, — прошептала Лили и, стараясь не очень скрипеть кроватью, осторожно нашарила в темноте свои тапочки. Сняла со спинки кровати халат и выбралась из комнаты, по пути завязывая пояс.

Она ожидала, что в гостиной уже никого нет, и можно уютно устроиться в любимом кресле у камина и подумать… В кармане халата что-то мешало. Лили с удивлением вынула волшебную палочку. Несколько секунд на нее смотрела, а потом вспомнила, как накануне вечером блистала знаниями по основам домоводства, удаляя пятно чернил с мантии Рема.

Лили стояла на верхней ступени лестницы с палочкой наизготовку. Наверное, со стороны она выглядела смешно: растрепанная, в светло-зеленом халате, который подарил Джеймс на день рождения, и, главное, с волшебной палочкой. Всех зайцев в лесу распугала. Просто иллюстрация к учебнику по защите. «Всегда готова к любым напастям!» Так и напрашивался какой-то лозунг. Лили улыбнулась сама себе. Жаль, никто это не оценит. Она начала медленно спускаться по лестнице. Странно. Из гостиной послышались голоса. И это в час ночи. Лили дошла до того места, откуда уже просматривалась гостиная, но самой можно было остаться в тени.

В любимом уголке их компании на диване сидели двое. Сириус Блэк и Эмили Кристалл. Лили хотела повернуть обратно, но что-то ее остановило. Любопытство? Просто… ей страшно хотелось помочь, но это невозможно было сделать, не зная, что творится в его душе. После пресловутого матча он вообще замолчал. По пути в библиотеку они перекинулись парой фраз. На обратном же пути Лили не знала, что и думать. До этого казалось, что он как-то метался, впадая то в уныние, то во внезапное показное веселье. То есть можно было надеяться, что скоро он успокоится, и в работу включится голова. А теперь она, видимо, включилась. Почему именно в библиотеке? Нарциссы там не было. Это точно. Лили находилась в секции, из которой хорошо просматривался вход. Может, у него просто появилась возможность все обдумать в тихой обстановке? Он заметно успокоился. Только… это спокойствие пугало в сто раз больше, чем внезапные всплески раздражения или меланхолии. Была в этом равнодушном спокойствии какая-то обреченность. Он почти ни с кем не разговаривал в эти два дня. Практически ничего не ел. Во всяком случае, в главном зале не появлялся. Джеймс, Рем или Пит таскали ему бутерброды, да, видимо, без толку. Лили с ужасом наблюдала, как он тонет в пучине тоски и апатии к окружающему миру.

И вот он сидит рядом с Эмили и даже…улыбается!

Эмили, до этого сидевшая рядом с ним, внезапно осторожно перебралась на его колени.

— Так не больно? — она завозилась, устраиваясь удобней.

— Нормально, — негромко откликнулся он.

Эмили поцеловала его, стараясь не очень тревожить сломанную ключицу и поврежденные ребра. Сириус ответил на ее поцелуй.

Сколько раз Лили видела подобные сцены! И всегда испытывала одинаковые чувства: жалость, грусть и… Так, ну об этом лучше не думать. Между тем Эмили осторожно потянула вверх его футболку. Лили круто развернулась и взбежала вверх по лестнице. Что он творит? Зачем? Девушка опустилась на верхнюю ступеньку и закрыла лицо руками. Ей не должно быть до этого дела, да вот только было…

* * *

Сириус поднял руки, помогая Эмили стянуть футболку. Ребра прострелила острая боль, заставившая вздрогнуть. Боль услужливо переместилась в поврежденное плечо. Сразу вспомнились слова мадам Помфри: «Не делать резких движений, руки не поднимать, повязки не снимать…». И что-то там еще. Он не слишком внимательно слушал. И из всего вышесказанного выполнил только предписание, касающееся повязок. Остальные он упорно нарушал. Следующая за этим острая боль вызывала в нем мрачную радость. Во-первых, он искреннее считал, что заслуживает ее, он словно искупал таким образом хоть часть той боли, которую причинил Нарциссе. Ну а во-вторых, боль физическая отвлекала от боли душевной. Порой была даже сильнее ее. Вот как сейчас.