Цветы для Элджернона

«Дорогая Харриет, я думаю, что ты самая красивая девочка на свете. Ты мне очень нравишься, и я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты была моей валентиной. Твой друг Чарли Гордон».

Хайми очень старательно выводит крупные буквы на бумаге и подсмеивается. Он говорит Чарли:

– У нее глаза на лоб вылезут, когда она это прочтет. Вот увидишь.

Чарли страшно, но он хочет отдать медальон Харриет, поэтому идет за ней из школы и ждет, пока она зайдет в свой дом. Затем прокрадывается в прихожую и вешает сверток на дверную ручку с внутренней стороны. Дважды звонит в дверь и убегает на другую сторону улицы, чтобы спрятаться за деревом.

Харриет спускается вниз и озирается в поисках того, кто звонил в дверь. Затем видит посылку, берет ее и поднимается наверх. Чарли возвращается домой и получает нахлобучку за то, что без спросу взял папиросную бумагу и ленту из маминого ящика стола. Но ему все равно. Завтра Харриет наденет медальон и скажет всем мальчикам, что ей подарил его Чарли. Тогда они попляшут.

Назавтра он мчится в школу бегом, но еще слишком рано. Харриет не пришла, и он изнывает от волнения.

Но когда Харриет появляется, то на него даже не смотрит. Медальона на ней нет, и вид хмурый.

Когда миссис Джансон не видит, он вытворяет всякие штуки: корчит смешные рожицы, громко смеется, залезает на стул и виляет задницей, даже швыряет в Харольда куском мела. Но Харриет ни разу на него не взглянула. Может быть, она сегодня забыла и наденет медальон завтра. Девочка проходит по коридору, но, когда он приближается, чтобы заговорить, протискивается мимо, не говоря ни слова.

Внизу, в школьном дворе, его поджидают два ее старших брата.

Гас пихает его.

– Ты, ублюдок мелкий, это ты моей сестре всяких гадостей понаписал?

Чарли говорит, что он не писал никаких гадостей.

– Я просто подарил ей валентинку.

Оскар, в прошлом игрок школьной футбольной команды, хватает его за рубашку, оторвав пару пуговиц.

– Ты, дегенерат, держись от моей сестренки подальше. Тебе вообще в этой школе делать нечего.

Он толкает Чарли к Гасу, и тот хватает его за горло. Чарли пугается и начинает плакать.

Тогда они набрасываются на него. Оскар бьет кулаком в нос, а Гас валит на землю и пинает в бок, а потом оба пинают поочереди, и другие дети во дворе – друзья Чарли – подбегают с криками и хлопают в ладоши:

– Драчка! Драчка! Бьют дурачка!

Его одежда порвана, из носа течет кровь, один зуб выбит. Гас и Оскар наконец уходят, он садится на тротуар и плачет. Кровь кислая на вкус. Другие дети просто смеются и кричат:

– Обманули дурака на четыре кулака!

А потом приходит мистер Вагнер, один из школьных воспитателей, и прогоняет их. Отводит Чарли в комнату для мальчиков и велит ему смыть кровь и грязь с лица и рук, прежде чем возвращаться домой…

Наверное, я был совсем тупым, раз настолько доверял людям. Не надо было верить ни Хайми, ни кому-нибудь еще.

Я никогда не вспоминал об этом до сегодняшнего дня, но все всплыло в памяти после размышлений о моем сне. Это как-то связано с ощущением, что мисс Кинниан читает мои отчеты. В любом случае я рад, что теперь мне не нужно никого просить писать за меня. Теперь я могу сделать это сам.

Но кое-что я смекнул: Харриет ведь так и не вернула мне медальон.

18 апреля

Я выяснил, что такое тест Роршаха. Это тот самый тест с чернильными кляксами, который был перед операцией. Мне стало страшно. Я знал, что Берт попросит меня найти картинки, а я не смогу. Вот бы был какой-нибудь способ узнать, что за картинки там спрятаны. Может, там и нет никаких картинок? Вдруг это проверка: не настолько ли я тупой, чтобы видеть то, чего нету? От этих мыслей я разозлился.

– Итак, Чарли, – сказал он. – Ты эти карточки уже видел, помнишь?

– Конечно, помню.

По моему тону Берт понял, что я злюсь, и посмотрел на меня с удивлением.

– Что-то не так, Чарли?

– Нет. Просто меня бесят эти пятна.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Не из-за чего кипятиться. Это просто один из обычных тестов для исследования личности. Теперь я хочу, чтобы ты посмотрел на эту карточку. Что это может быть? Что ты на ней видишь? Люди видят в этих пятнах разные вещи. Скажи, что здесь изображено, по-твоему, – что тебе приходит в голову?

Я был потрясен. Уставился на карточку, а потом на него. Этого я никак не ожидал.

– Ты хочешь сказать, что в этих пятнах не спрятано никаких картинок?

Берт нахмурился и снял очки.

– Что?

– Картинки! Спрятанные в чернильных пятнах! В прошлый раз ты сказал мне, что все их видят, и хотел, чтобы я тоже их нашел!

– Нет, Чарли. Я не мог такого сказать.

– Как это? – заорал я. Из-за чертовых чернильных пятен я разозлился и на Берта, и на себя. – Именно так и сказал! Если ты достаточно умный, чтобы ходить в колледж, это не значит, что можно надо мной издеваться! Мне уже поперек горла, что все надо мной смеются, достало!

Не помню, чтобы я раньше так злился. Не думаю, что дело в Берте, но меня будто прорвало. Я перемешал все карточки Роршаха на столе и вышел. Профессор Немур шел по коридору, и, когда я промчался мимо не поздоровавшись, он понял: что-то не так. Они с Бертом догнали меня, когда я собрался спускаться на лифте.

– Чарли! – Немур схватил меня за руку. – Погоди минутку. Что произошло?

Я вырвался и кивнул на Берта.

– Меня тошнит от того, что надо мной все смеются. Вот и все. Раньше я, может, и не врубался, но теперь-то я знаю, и мне это поперек горла.

– Никто здесь над тобой не смеется, Чарли, – сказал Немур.

– А эти пятна? Раньше Берт мне говорил, что в чернилах спрятаны картинки, которые все видят, а я…

– Постой, Чарли, хочешь точно узнать, что именно говорил Берт и что ты ему ответил? У нас есть аудиозапись тестирования. Можем ее поставить, и ты точно узнаешь, о чем шла речь.

Я вернулся с ними в кабинет психотерапии со смешанными чувствами. Наверняка они посмеялись надо мной и обманули, когда я был слишком невежествен, чтобы понять, что к чему. Я был слишком возбужден от гнева, чтобы сдаться без борьбы.