Цветы для Элджернона

Я его надкусил, но оно оказалось ненастоящее.

Фрэнк захохотал. Он сказал:

– Я же говорил, он сожрет. Можете представить себе тупицу, способного съесть восковое яблоко?

Джо сказал:

– В последний раз я так ржал, когда мы в баре Халлорана спровадили его смотреть, не идет ли дождь, и удрали.

И тогда я вспомнил, как в детстве ребята из нашего квартала позволили мне поиграть с ними в прятки, и я водил. Досчитал по пальцам до десяти и пошел искать. Искал, пока не стало совсем холодно и темно и пришлось идти домой.

Я так никого и не нашел и не понял почему.

Сказанное Фрэнком все мне объяснило. Вот что произошло у Халлорана. Вот что делали Джо и компания. Разыгрывали меня и потом насмехались. Как те дети в прошлом.

Ржущие рожи выныривали надо мной из тумана.

– Глядите на него. Весь пунцовый.

– Покраснел. Чарли красный как рак.

– Эй, Эллен, что ты сделала с Чарли? Я его никогда таким не видел.

– Ничего себе его Эллен разогрела.

Я не знал, что делать и куда деваться. От того, как она терлась об меня, возникло странное чувство. Все смеялись надо мной, и я словно почувствовал себя голым. Хотелось спрятаться так, чтобы меня не нашли. Я выбежал из квартиры. Это была многоэтажка с длинными коридорами, и я никак не мог найти лестницу. Про лифт забыл напрочь. Наконец увидел лестницу, выбежал на улицу и потом долго шел домой. Я не знал раньше, что нужен Фрэнку, Джо и остальным только для того, чтобы выставлять меня дураком.

Теперь я знаю, что такое «свалять Чарли Гордона».

Мне стыдно.

И еще. Мне снилось, как та девушка, Эллен, танцует и трется об меня, и, когда я проснулся, простыни были скомканные и мокрые.

13 апреля

Так до сих пор и не вышел на работу. Я попросил миссис Флинн, домовладелицу, позвонить мистеру Доннеру и передать, что я заболел. Последнее время миссис Флинн поглядывает на меня с опаской.

Думаю, это хорошо – узнать, что над тобой смеются. Я об этом много думал. Все потому, что я тугодум и не всегда понимаю, когда делаю не то. Поведение тупиц людей обычно забавляет.

Во всяком случае, теперь я знаю, что становлюсь умнее с каждым днем. Я знаю пунктуацию и могу правильно писать. Мне нравится находить в словаре сложные слова и запоминать их. И я стараюсь очень аккуратно писать отчеты, хотя это трудно. Теперь я много читаю, мисс Кинниан говорит, я глотаю книги. И я понимаю многое из прочитанного, оно как-то остается у меня в голове. Иногда я вспоминаю какую-нибудь страницу, и она встает перед глазами словно картинка.

Но мне в голову приходят и другие вещи. Так было сегодня утром, когда я только проснулся и лежал с открытыми глазами. Как будто в стенках моей памяти открылись такие огромные дыры, что я смог в них пройти. Думаю, это случилось давным-давно… Когда я только начал работать у мистера Доннера. Я вижу улицу, на которой стоит пекарня. Сначала сквозь дымку, но потом очертания становятся все четче, как будто пекарня находится прямо передо мной, а остальное затуманивается, и я не уверен…

Старичок с детской коляской, переделанной в жаровню, запах жареных каштанов, снег на земле. Тощий парень испуганно таращится на вывеску. Что там написано? Буквы расплываются в какую-то кашу. Сейчас я знаю, что там написано «Пекарня Доннера», но в своих воспоминаниях буквы не различаю. Ерунда выходит. Думаю, парень с вытаращенными глазами – это я.

Яркие неоновые огни. Кругом рождественские елки, ходят разносчики. Люди замотаны в шарфы, поднимают повыше воротники пальто. Но на нем нет перчаток. Руки окоченели, и парень опускает на землю кипу бурых бумажных пакетов. Останавливается, чтобы посмотреть на заводные игрушки у одного из разносчиков: медведь ходит вразвалку, прыгает пес, тюлень крутит мяч на носу. Ходит, прыгает, крутит. Будь это его игрушки, он был бы счастливее всех на свете.

Хочется спросить краснолицего разносчика в коричневых хлопковых перчатках, можно ли подержать медведя всего минутку, но страшно. Он поднимает кипу пакетов и забрасывает на плечо. Тощий, но сильный после стольких лет тяжелой работы.

– Чарли-дурачок, голова-кабачок!

Дети с хохотом кружатся возле него и дразнят, будто мелкие собачонки путаются в ногах. Чарли улыбается им. Ему бы хотелось бросить свои пакеты и поиграть с ними, но при мысли об этом по спине бегут мурашки. Он чувствует, как старшие мальчишки швыряют в него чем ни попадя.

Возвращаясь в пекарню, он видит еще мальчишек, стоящих в темной подворотне.

– Глядите, это же Чарли!

– Привет, Чарли! Что это у тебя? Хочешь, в кости перекинемся?

– Подь сюды! Мы тя не тронем!

Но что-то в этой темной подворотне и в их усмешках таится такое, что по спине снова бегут мурашки. Он пытается понять, в чем дело, но вспоминает только грязь и мочу на своей одежде и то, как орал дядя Герман, когда он вернулся домой весь перепачканный. А потом дядя схватил молоток и побежал искать мальчишек, которые так с ним обошлись… Чарли пятится от мальчишек в подворотне, роняет свою ношу. Снова поднимает и всю оставшуюся дорогу до пекарни мчится бегом.

– Где тебя носило, Чарли? – орет Джимпи из глубины пекарни.

Чарли протискивается через распашные двери и кладет свою кипу пакетов на один из стеллажей. Прислоняется к стене и прячет руки в карманы. Вот бы сейчас покрутить вертушку.

Ему нравится быть здесь, в пекарне, где полы белые от муки – белее закопченных потолка и стен. На подошвы башмаков налипла белая корка, белые крупинки забились в швы одежды, и под ногти, и в трещинки на коже.

Здесь он расслабляется – сидит на корточках, так крепко прижавшись спиной к стене, что кепка с буквой Д наползает на глаза. Приятно пахнет мукой, сладким тестом, хлебом и выпечкой. В печи что-то потрескивает, навевает сон.

Сладко… тепло… сонно…

И вдруг он падает на пол, долбанувшись головой о стену. Кто-то сшиб его с ног.

Это все, что вспомнилось. Вижу отчетливо, но почему так случилось, не знаю. Со мной бывало подобное в кино. Сначала ничего не понятно, потому что все происходит слишком быстро, но на третий или четвертый раз разбираешься, о чем говорят. Надо поговорить об этом с доктором Штраусом.

14 апреля

Доктор Штраус говорит, что очень важно записывать воспоминания вроде вчерашнего. Тогда мы сможем обсудить их у него в кабинете.

Доктор Штраус психиатр и нейрохирург. Я не знал. Думал, обычный доктор. Но, когда я пришел к нему сегодня утром, он рассказал, как важно изучать самого себя, чтобы разобраться в своих проблемах. Я сказал, у меня нет никаких проблем.

Он рассмеялся и подошел к окну.

– Чем умнее ты становишься, тем больше у тебя проблем, Чарли. Твой интеллектуальный рост будет опережать рост эмоциональный. И ты сам заметишь, как по мере твоего развития будет расти желание многое обсудить со мной. Помни: ты можешь приходить сюда всякий раз, когда потребуется помощь.

Если пока собственные сны и воспоминания мне не вполне ясны, то когда-нибудь разрозненные кусочки соединятся в единое целое и я больше узнаю о себе. Очень важно, что говорят люди в моих видениях. Это имеет отношение к моему детству, и я должен припомнить, что тогда происходило.

Я и не подозревал о таком. Когда я стану достаточно умным, то пойму все слова из моих воспоминаний, и про мальчишек в подворотне, и про дядю Германа, и про родителей. Но доктор Штраус предупредил, что мне от этого может стать не по себе, будет ощущение, что голова сейчас лопнет.