Цветы зла. Продолжение Крайней мазы

– По духу нашего устного договора с Ярославом Юрьевичем мы не можем предпринимать серьезных шагов, не поставив его в известность, - сказал Смирнов казенным голосом. И спросил:

– А Петя где?

– Домой ушел, - ответила Вероника Анатольевна.

Марья Ивановна поняла: "Петя ушел, и вы уходите" и вынула из сумки косметичку, чтобы подкраситься на дорогу.

– Я думаю, он вернется проведать Леночку, - сказал Евгений Ильич, наблюдая, как Марья Ивановна рассматривает свои очаровательные губки в зеркальце.
– А мы, пожалуй, дождемся Ярослава Юрьевича. Мне надо кое-что ему доложить...

– Не надо ничего ему докладывать!

– взвилась Вероника Анатольевна - Вы что, забыли, что Леночке плохо? Ей нужен покой! Вы ее до психушки доведете!

– Видите ли, если мы его не дождемся, то нам придется встречаться еще раз... А мне что-то не хочется больше возвращаться к этому делу.

– Ты что, все уже знаешь!?
– отставила зеркальце изумленная Марья Ивановна.

– Аск, - усмехнулся Смирнов.
– Сегодня мои 45,5% уверенности в свою версию превратились в сотню. Будешь теперь мне всю жизнь овсяную кашку варить. Уверен, получишь удовольствие - я с детства ее ненавижу.

– Так, может, скажешь кто?
– в голосе Марьи Ивановны чувствовались нотка огорчения.

– Он думает, что это я отравила Кристину!
– с грохотом уронив стул, поднялась Вероника Анатольевна.
– Он с самого начала так думал!

Эту тираду матери услышал появившийся из-за угла дома Дикий, в руках кейс и пакет с продуктами. Поднявшись на веранду, он поставил кейс на пол, опустил пакет на стул, взялся за его спинку обеими руками и внятно сказал:

– Оставьте в покое маму. Это я убил Кристину.

Смирнов в лице не изменился - было видно, что он ждал этого признания. Марья Ивановна устало повела ладонью по лицу. Вероника Анатольевна осела на своем стуле.

– Да, это я отравил Кристину, - продолжил Дикий, не отнимая рук от стула.
– Она была лишней здесь. Она мешала матери, мешала мне. Она привела сюда этого человека, который пугал Леночку и вел себя как хозяин... И вдобавок унижал меня, как мужчину...

– Вы понимаете, что признаетесь в том, что не только убили жену, но и подставили Регину Родионовну?
– зарокотал Смирнов.
– То есть отправили ее вместо себя за решетку?

– Да, отправил. Я был в состоянии сильного душевного волнения, после того как этот Эгисиани на глазах у гостей демонстративно увел мою жену в глубину сада, в дальнюю беседку и там они предавались любви, отнюдь не молчаливо и, возможно, на виду у соседей... И я поклялся себе избавиться и от этой твари, и от твари, которая нас с Кристиной сделала тварями; кстати, это я в него стрелял из арбалета. Когда все ушли, я пошел к Регине - ее дома в тот момент не было, - взял пузырек с ядом, утром насыпал его в ее кружку, капнул воды, всего капельку, чтобы растворила яд и высохла, и пошел на работу. Пузырек я взял с собой, и вечером, направляясь к Регине, зарыл его под флоксами.

– В день смерти жены, или точнее, спустя несколько часов после ее смерти, вы посещали любовницу!?
– изумилась Марья Ивановна.

– Да. Регина позвонила мне и приказала... попросила, чтобы я немедленно пришел.

– Понятно... А почему вы пришли к нам? Ну, я имею в виду, почему вы обратились в наше детективное, гм, агентство?

Дикий темно улыбнулся.

– Я пришел не к вам. Я пришел... к Паше Центнеру.

Марья Ивановна вздрогнула. Она поняла, чьи люди устроили погром в ресторане Эгисиани. И почему его устроили.

Лицо Смирнова болезненно скривилось.

– Да, терзаемый угрызениями совести, я пошел к Паше Центнеру, - продолжил Дикий, опустив пакет с продуктами со стула на пол и усевшись. Он... он курирует мою фирму, и, соответственно, решает личные вопросы своих подопечных, если конечно, они к нему с этими вопросами обращаются. Я рассказал ему обо всем и попросил посодействовать. Он мог сделать так, чтобы Регине скостили срок по апелляции. Он также мог по истечении короткого промежутка времени устроить ее скоропостижную "смерть" в местах заключения и выправить затем паспорт на другое имя. Выслушав меня, Паша сказал, что все содеет, за соответствующие деньги, разумеется, если я обращусь в детективное агентство "Дважды два"... И, посмеиваясь, сунул мне в руки газету с вашим объявлением... Так я попал к вам.

Сказав, Дикий откинулся на спинку стула и равнодушно уставился в розовеющее вечернее небо. Евгений Ильич смотрел на него исподлобья.

Марья Ивановна с тревогой смотрела на Веронику Анатольевну. Убедившись, что та сидит без движений, она подошла к ней, тронув плечо, спросила:

– Вам плохо?

Вероника Анатольевна не ответила.

18.

Врачи прибыли через полчаса. У Вероники Анатольевны они обнаружили обширный инфаркт. Попросив Евгения Ильича и Марью Ивановну присмотреть за Леночкой, Дикий поехал с матерью.

Когда машина скорой помощи, воя сиреной, умчалась, и Смирнов с супругой вернулись на веранду, Леночка - спокойная, ступора как не бывало - вышла из дома, села на место отца, поправила подол платьица и, пристально взглянув Смирнову в глаза, сказала:

– Папа обманывает вас. Он не убивал маму.

Изумленные глаза Марьи Ивановны вперились в сосредоточенное лицо девочки.

– Я знаю, - сказал Смирнов и принялся рассматривать палец, испачканный коричневой краской. И занимался этим до того самого момента, как на веранде возник Петя с заряженным арбалетом в руках.

В взяв под прицел Смирнова, мальчик сказал фальцетом:

– Кристину отравил я. Уезжайте, вы ничего с нами сделать не сможете...

Верхняя его губа подергивалась он ненависти и возбуждения.

За несколько недель до смерти Кристины Петя с Леночкой играли в саду Регины. Они часто играли там, невзирая на запреты Дикого и его матери - сад был весь заросший и напоминал индейский лес. Лена знала, что папа находится в доме соседки, и, когда игра в прекрасную индианку и Следопыта ей надоела, она предложила посмотреть, что они делают. Приставив к стене садовую скамейку, дети поднялись на нее, помогая друг другу, уткнулись лбами в окно и увидели Ярослава Юрьевича.

Он, в черных блестящих трусиках и строгом ошейнике, сидел на цепи и ужасными глазами смотрел на Регину Родионовну, стоявшую перед ним с плеткой в руках и громко выкрикивавшую оскорбления. Охрипнув, женщина принялась его бить. Она хлестала слева направо и справа налево, плевалась, ранила жертву острыми каблучками. Когда грудь и ноги отца окрасились кровью, Лена упала со скамейки без чувств.

Потом она болела. Ей снились кошмары. В них ведьма резала ножом, вешала на веревке и била плетью ее любимого папочку. Лена осунулась, перестала разговаривать. А папа с остановившимися глазами, ее любимый заколдованный папа, продолжал ходить к ведьме. И возвращается истерзанный, усталый и равнодушный.