Цветы зла. Продолжение Крайней мазы
Шрифт:
– Ты еще забыл об арбалете, который принесла в ресторан Кристина.
– Не забыл... Этот факт как раз подтверждает то, что Эгисиани не имеет никакого отношения к ее смерти. Естественно, прямого отношения.
– Почему это?
– Потому что мне кажется, что арбалет, принесенный Кристиной и арбалет, из которого в меня выстрелили, происходят из одного и того же стада арбалетов. Стада, которое пасется в окрестностях дачного дома Дикого.
– Может, ты и прав...
Он посмотрел на Марью Ивановну. Она выглядела утомленной.
– Ладно, давай спать, утро
– Я буду спать здесь, а ты иди к себе.
– Хорошо, - пожала плечами Марья Ивановна, решившая вести себя примерной школьницей.
– Но ведь утром мы проснемся вместе?
– Посмотрим, - буркнул Смирнов и поковылял в ванную чистить зубы.
В полтретьего ночи они столкнулись в коридоре, соединявшем спальню с гостиной.
14.
Утром было решено, что Евгений Ильич поедет в ресторан со стихами на стенах и музыкой в столешницах, а Марья Ивановна побродит с сачком для арбалетов в окрестностях дачного дома Дикого.
Первым ушел Смирнов. Минут через пять после того, как за ним закрылась дверь, Марья Ивановна позвонила Эгисиани.
– Не звони мне больше, - закричал тот сразу.
– То, что ты ищешь, далеко от меня. И еще...
– Что еще? Говори!
– Брось расследование... Ты даже и не представляешь, что лежит на дне этой банки с тараканами...
– Ты врал насчет Кристины?
– не слушала Марья Ивановна.
– Да.
– Ты поспорил на меня? Со своим пузаном?
– Да.
– Тот человек, насиловавший Кристину, это ты?
– Да. Прощай, меня сожгут, если узнают, что я говорил с тобой по телефону.
– Последний вопрос...
– Никаких вопросов.
– Володя, я умоляю! Ты мне должен...
– Давай, говори быстрее...
– Этот арбалет, который принесла Кристина...
– Ничего она не приносила. В ту ночь, когда я тряс Дикого, в меня из него выстрелили.
– Кто?
– Не знаю. Я шел к калитке, в меня пальнули, мои люди бросились к месту, с которого стреляли, но этот человек перелез через забор и убежал.
– Тебя ранили!?
– Разумеется. В самое сердце...
– Ты был в бронежилете...
– Конечно...
– Арбалет вы нашли под забором?
– Да, на той стороне. Арбалет и початую пачку "Парламента".
– Еще один вопрос...
– Никаких вопросов! Забудь обо мне. Прощай! Я жалею, что не успел тебя трахнуть.
– Я выкинула твой алмаз!
– выкрикнула Марья Ивановна в замолкшую трубку.
После разговора походив по комнатам безхозной мегерой, Марья Ивановна выкурила на унитазе сигарету, затем села у трельяжа подкраситься - общение с косметикой и зеркалом успокаивало ее, как ничто другое.
– Ну что ты так расстроилась?
– выбрав губную помаду, спросила у своего отражения.
– Меня обманули...
– А брось! Ты обманула, тебя обманули! В следующий раз будешь умнее. И что у тебя за дурацкая манера все ему рассказывать?
– Мама говорила: исповедуйся, не носи в себе ложь...
– отражение, закончив подкрашивать губы, взялось за
– Неправда, говорила, выедает душу и сердце, и человек становиться похожим на прогнившее дерево, забывшее упасть.
– А ты в церковь ходи! И исповедуйся батюшке. И всем будет хорошо. И тебе, и ему, и батюшке.
– Батюшке исповедоваться? А что, это идея...
Марья Ивановна, подмигнув отражению, прошла в гостиную, уселась в кресло и представила, как они со Смирновым сталкиваются в церкви. Она, счастливая, уже исповедовавшаяся и получившая отпущение грехов, и Смирнов, за этим отпущением идущий. После девушки с пухлыми алыми губками и силиконовым бюстом.
Мотнув головой, женщина вытрясла из нее видения и задумалась о вчерашних событиях. Кого же могло так обеспокоить ее, их расследование? Надо подумать...
Значит, так... Кристина что-то узнала, и ее за это убили... А Володя докопался до истины и узнал нечто такое, что способно как карточный домик разрушить благополучие людей, сведших Кристину в могилу.
...Может, обратиться к Паше? Несколько его звонков и все станет ясным?
Нет. Никаких звонков. Не надо гальванизировать мертвецов. И Смирнов расстроится. К тому же Центнер вторую неделю на Канарах.
Значит, надо самой обходиться. Что ж, поедем в Переделкино. Уже почти пять, Дикий скоро придет с работы. А к вопросу о том, что знает Володя, можно вернуться позже. Когда все уляжется, и он не будет бросать трубку.
...Нет, что-то меня определенно к нему тянет. Они такие со Смирновым разные...
Как он сказал: "Я жалею, что не успел тебя трахнуть". В "жалею" было что-то такое... И в "трахнуть"...
15.
Евгений Ильич, поехал к однокашнику по аспирантуре, который, давным-давно забросив геологию рудных месторождений, работал в организации, ведавшей регистрацией частных предприятий. Тому понадобилось несколько минут, чтобы установить, что Владимир Иосифович Эгисиани помимо ресторанчика на Тверской имеет еще один на Сретенке. С подкупающим названием "Ты и я".
Потом они пили водку в ближайшей чебуречной. Перед входом в ресторан Смирнов оказался лишь через полтора часа.
Едва увидев простенькую вывеску, он почувствовал - его ждет нечто необыкновенное. Постоял в замешательстве, вошел.
И оказался в освещенном загадочным светом фойе. Хотел осмотреть его, не получилось - неожиданно почувствовал себя стоящим рядом с Машей.
Почувствовал ее бархатную руку в своей руке, чуткой и торжествующей.
Почувствовал ее виноватые глаза.
Почувствовал, женщина может быть женщиной, если она всегда, везде и во всем женщина.
Он понял, что нельзя быть женщиной только для кого-то. И что если он заставит, вынудит свою любимую быть женщиной только для него, то он потеряет все.
– Проходите, пожалуйста, - вернул его в фойе картавый еврейский голос.
– Я вижу, вы не один.
– Ну, в каком-то роде, - ответил Смирнов, увидев стоящего перед ним горбоносого человечка с чувственными губами.
– У нас есть специальный столик, для тех, кто приходит с кем-то в душе. Походите, пожалуйста.