Цветы зла. Продолжение Крайней мазы

Человечек провел Смирнова в зал.

Едва оказавшись там, Евгений Ильич почувствовал себя в атмосфере, не позволяющей человеку пасть, даже если он устал стоять, он почувствовал, что "смерть стоит того, чтобы жить, любовь стоит того, чтобы ждать".

Усевшись на стул, услужливо отодвинутый от столика на двоих (состояние раны, уже позволяло ему сидеть), Евгений Ильич осмотрелся и понял, что в ресторан никто не заходит.

– И давно вы закрылись?
– спросил Смирнов, оглядывая забывшиеся столы, столовые приборы на них, напрочь забывшие о своем предназначении, вазы, забывшие запах дарственных цветов.

– Мы не закрывались, - виновато улыбнулся человечек.
– Просто люди перестали ходить сюда... Вы позволите, я сяду с вами?

– Да, да, конечно.

Маленький человек уселся и посмотрел на Смирнова домашними глазами. Тот смешался и спросил:

– Так вы сказали, что люди перестали сюда ходить? Извините меня великодушно, но я не верю. Едва здесь очутившись, я почувствовал, что не могу не прийти сюда если не завтра, то когда-нибудь... Прийти с любимым человеком...

– Это вы не сможете... Вы не родной этому городу человек - это видно даже сзади. А представьте себе парочку... Он и она. Он привел ее, потому что она не хотела сразу идти к нему спать. Она хотела сначала поесть мяса, выпить хорошего вина, повеселиться, потанцевать с молодежью, взять, короче, свое. И вот, очутившись здесь, вместо всего этого симпатичного времяпрепровождения, они влюбляются друг в друга. У него - современная жена с постоянной визой в Америку, двое маленьких детишек, она - живет своим телом. И они влюбляются! Представляете, они влюбляются и натурально становятся другими людьми. Он все бросает, она становится святой Магдаленой. Неделю они живут совершенно счастливые. Потом все рушиться. Он теряет квартиру, детей, работу в фирме тестя. Она ничего, кроме техники любви не имеет. Сил за гроши продавать мороженую рыбу тоже. В конечном счете, они проклинают это якобы заколдованное место. И говорят всем, чтобы сюда не ходили. Вы представляете?

– В принципе, да... Но мне кажется, что любовь...

– Креститесь, если кажется, - рассердился неожиданно человечек.
– А если вам мало одного примера, вот вам другой. Заходят сюда два бизнесмена обсудить деликатное дело. Входят, садятся и становятся ангелами. А могут ангелы заниматься бизнесом? Короче, через считанные часы одного выбрасывают на улицу, другого взрывают. Тот, кого выбросили, начинает говорить, что их загипнотизировали и сюда приходят люди без мозгов, но с пистолетами. Вам понятно, или мне продолжить?

– Но ведь и нормальные люди, наверное, сюда заходили?

– Конечно, заходили...
– вздохнул смотритель ресторана.

– И что?

– Представьте, заходит сюда нормальный человек съесть котлету за шестьдесят рублей. И что он получается вместо котлеты? Он во все влюбляются. В пальмы, в потолок, в посетителей. А когда человек влюбляется, что происходит? Он начинает транжирить деньги, как говорит моя не по годам взрослая внучка. Он начинает посылать шампанское на тот стол и цветы на этот, он начинает покупать племянницам коробки конфет и потом больше сюда никогда не заходит, потому что жена устраивает ему взбучку. Теперь вы понимаете?

– Понимаю, но не верю... Чертовщина какая-то.

– Не чертовщина, а любовь, молодой человек.

– Ну, ведь сюда могли ходить художники и поэты? И писать потом великие вещи?

– Великие вещи? Странно слышать это заявление от образованного человека. Все великие вещи творят несчастные люди. И, вдобавок, нищие. Вон, там за портьерой прячутся стихи Абеляра, вы знаете его?

– Знаю...

– А Блок? А Пушкин? А Есенин? А Лермонтов? Посидев в этом ресторанчике, они превратились бы в довольных жизнью котов и писали бы стихи о президенте да детективы типа "Смерть блондинки" или "Шестерки мочатся первыми".

– Ну, вы не правы. Я понимаю, вы утрируете, расстроенный тем, что любимое вами заведение не пользуется успехом...

– Может быть. Вы закажете чего-нибудь или будем просто говорить?

– Если вам не трудно, - улыбнулся Смирнов, - принесите что-нибудь поесть и хорошего крепленого вина.

– Я вам принесу салат "Кристина".

– Салат "Кристина"?

– Да, это хороший мясной салат. Он вам понравится.

– Это как причастие?

– Ну, если хотите... Здесь все - ее плоть и кровь. А вы, вижу, знали бедную девочку?

– Только по рассказам лиц, по тем или причинам не имевших желание или возможность говорить правду. Знаете что... Не надо салата. Что-то не хочется мне вкушать от ее плоти. Расскажите лучше о ней.

– О ее душе?

– Да...

– Мне утром звонил хозяин... Он сказал, что придет красивая женщина. И приказал ей ничего не рассказывать...

– Но вы ведь расскажите? Я вроде мужчина?

Маленький еврей улыбнулся и, немного помолчав, начал говорить:

– Рассказывать, в общем-то, нечего. Хотя мы и были почти как дочь и отец. Кристина была несчастным человеком, потому, наверное, и была талантлива. С мужем у нее не было никаких отношений, и жила она с... ну, в общем, вы догадываетесь, с кем она жила. Он по-своему любил Кристину. Ну а девочка, если не терпела, то переносила его как нечто в жизни необходимое... Мы, евреи, это хорошо понимаем.

– Как необходимое зло?

– Да. Он многое для нее сделал, он, можно сказать, спас. У нее были деньги, она могла ходить по своим тусовкам и богемам, ездить за границу. Он даже позволял ей чуть-чуть иметь любовников...

– И чем же она ему за все это платила?

– Это сложный вопрос. Он хотел таланта, он видел, что у Кристины он как рука или нос. Видел, и раз за разом понимал, что он не про него. И мстил, как нормальный человек.

– Как мстил?

– Как-то раз она сидела, вон, за тем столиком с пожилым человеком, то ли скульптором, то ли художником. Он был такой плюшевый, такой внимательный, он говорил ей "Вы", называл сударыней и делал умопомрачительные комплименты. А она смотрела на него такими глазами, что я, вы не поверите, стоял за кулисами и ревновал, как Ленский. И в это время вошел Володя с какими-то нестройными людьми и все увидел... Володя всегда все видит. Он подошел к ней, что шепнул на ухо, она встала, все еще счастливая изнутри, и пошла за ним... Они пробыли в его кабинете всего пять минут. Он трахал ее, вы извините меня за это некультурное слово, но он действительно трахал ее, как дешевую проститутку. Я видел, как он выходил, застегивая ширинку, я специально подошел, чтобы видеть это, потому что нормальный человек должен все это видеть, чтобы случайно не стать животным. Причесавшись у зеркала и поправив галстук, он пошел к людям, которые с ним пришли, посадил их за стол, и они начали громко смеяться. А я пошел к Кристине. Она сидела за столом и смотрела на себя в зеркало. Нет, она не была несчастной на внешний вид, слезы не текли по ее щекам. Когда я подошел и сел рядом на свою табуретку, она посмотрела на меня и сказала: "Знаешь, Изя, я, кажется, знаю, что можно сделать из того гадюшника на Мясницкой". Да, она так и сказала, эта женщина...

Смирнов закурил. Посмотрев на него, смятенного услышанным, маленький еврей расстроено покачал головой и ушел. Через некоторое время перед Евгением Ильичем стояло блюдо с закусками и графинчик водки.

– Если вы пили с вашим приятелем водку, то от вина у вас заболит голова, - сказал Изя, ставя последний на стол.

Растроганный вниманием, Смирнов налил рюмку, выпил залпом. Закусил языком. Похрустел болгарским перцем. Оглянулся вокруг. Злой дух Эгисиани не витал более под сводами зала.

– Вы все услышали от меня?
– спросил старый еврей, с удовольствием наблюдая за переменами, происходящими в лице неожиданного посетителя.

– Да, - коротко ответил Евгений Ильич.
– Практически все. Теперь я знаю, кто убил Кристину.

– Володя не мог этого сделать, - покачал головой смотритель ресторана.
– Он скорее умер бы сам. Кристина делала из его зла красоту. Она рожала от него красоту. Я уверен, вы читали "Всю королевскую рать". Там Вилли Старк, губернатор Америки, говорил, что добро можно делать только из зла, потому что его больше не из чего делать.

– А что делал Эгисиани из ее красоты?

– Это интересный вопрос!
– расцвел смотритель ресторана.
– Очень интересный!

– Так что?
– переспросил Смирнов, нанизав на вилку смачный кусочек языка.

– Из ее добра и красоты он делал себе нервозность, разве это не ясно умному человеку?
– укоризненно проговорил Изя.
– Он делал нервозность для себя и своих друзей, а разве это нехорошо, когда нехороший человек волнуется из-за нервов и укорачивает себе жизнь неспокойным сном? Я вам скажу, что я говорил об этом Кристине, и она хорошо меня поняла.