Цветы зла

le francais

CVI ВИНО УБИЙЦЫ

Чтоб пить свободно, я убил Свою жену: она, бывало, Всю душу криком надрывала, Коль без гроша я приходил. Как воздух чист, как много света! Я счастлив счастьем короля… Когда с тобой сошелся я, Такое же стояло лето! Мне жажда грудь на части рвет; Чтоб жажды той уменьшить силу, Пускай вино ее могилу До края самого зальет! Я бросил труп на дно колодца И груду целую камней, Сломав забор, воздвиг над ней. О, где же столько сил найдется! Словами ласки и любви, Во имя клятв неразрешимых И счастья дней неизгладимых, Мелькнувших в сладком забытьи, Я сам назначил ей свиданье! Она же в час вечерней тьмы Пришла! — Безумное созданье! Быть может, все безумны мы! Она была еще красива, Хоть вся давно изнемогла, И я, любя ее ревниво, Сказал: «Уйди из мира зла!» Тоска мне сердце вечно гложет, В толпе ж, что каждый миг пьяна, Ее никто понять не может И саван сделать из вина. Она, как мертвые машины, Без пытки, без огня в крови, Клянусь — хотя б на миг единый Не знала истинной любви С ее очарованьем черным, С кортежем дьявольским страстей, С отравой, слез ручьем позорным И стуком цепи и костей. Вновь одинокий и свободный, Я буду вновь мертвецки пьян; Забуду боль сердечных ран, Улягусь на земле холодной И буду спать, как грязный пес. Быть может, тормозом вагона Иль острой шиною колес Мне череп раздробит: без стона Я встречу смерть; не все ль равно, Когда над Богом, Сатаною И Тайной Вечерей Святою Я богохульствовал давно!

le francais

CVII ВИНО ОТШЕЛЬНИКА

Ни взгляд прелестницы, изысканный и нежный, Скользящий вкрадчиво, как белый луч луны, На лоне озера родивший рябь волны, Купающей в себе красу луны небрежной, Ни тощий кошелек в кармане игрока, Ни жадный поцелуй иссохшей Аделины, Ни отзвук музыки, как дальний стон кручины, Нас опьяняющий и сладкий, как тоска, Нам не заменят твой пронзающий бальзам, Бутылка; он, на дне глубоких недр сокрытый, Льет в душу молодость, и жизнь, и гордость нам, Спешит восстановить поэта дух разбитый… Вино, хвала тебе! ты — гордость бедняков, Ты превращаешь их в ликующих богов!

le francais

CVIII ВИНО ЛЮБОВНИКОВ

Как сверкает небесный простор! Без узды, без кнута и без шпор Конь-вино мчит нас в царство чудес В феерическом блеске небес! Мы в кристальной дали голубой, Как два Ангела, реем с тобой, От горячки сгорая, летим, Уловить дальний призрак хотим. Чуть колышимы мягким крылом, Увлекаемы вихрями грез, Мы мечтаем, мы бредим вдвоем, Чтобы вихрь нас в безбрежность унес, Чтоб со мною достигла и ты Заповедного рая мечты!

le francais

ЦВЕТЫ ЗЛА

CIX РАЗРУШЕНЬЕ

Меня преследует Злой Дух со всех сторон; Неосязаемо вокруг меня витая, Нечистым пламенем мне грудь сжигает он; Я им дышу, его вдыхая и глотая. То, образ женственно-пленительный приняв, Когда душа полна святого вдохновенья, Весь — лицемерие средь мерзостных забав, Мои уста сквернит напитком преступленья; То истомленного от взоров Бога прочь В пустыни мертвые, где скука, страх и ночь, Уводит силою таинственной внушенья, То вдруг насмешливо являет предо мной Одежд нечистых кровь и ран разверстых гной, И час кровавого готовит Разрушенья.

le francais

CX МУЧЕНИЦА

КАРТИНА НЕИЗВЕСТНОГО ХУДОЖНИКА

Где над флаконами нависли складки тканей, Где платья пышные влачатся по земле, Где кресел чувственных и строгих изваяний Недвижен смутный строй в полупрозрачной мгле; Где в душном воздухе искусственной теплицы Подстерегает Смерть и дышит верный яд, Где, заключенные в стеклянные гробницы, Букеты льют, как вздох предсмертный, аромат — Простерт безглавый труп: кровавою струею Подушки напитав, как будто берега, Он вспрыснул простыни багровою росою, Как свежей влагою иссохшие луга. Как сонмы в сумраке кишащих привидений, Чья бледность странная приковывает взор, Сверкая множеством роскошных украшений На груде черных кос, закрученных в узор, Немая голова, как лютик, возле ложа Поставлена на стол, бессмысленно-мертва, И смутно-беглый взгляд, как сумрак, грудь тревожа, Случайно вырвавшись, горит едва-едва. На ложе брошен труп, бесстыдно и небрежно Раскрыв сокровища таинственных красот: Природы пышный дар, чья прелесть неизбежно, Как роковой закон, к погибели влечет. Как память прошлого, ей ногу облекает Расшитый золотом, чуть розовый чулок, И в сумрак комнаты подвязка устремляет Алмазный, острый взор, как вспыхнувший зрачок. Все говорит: и труп, бесстыдно-одиноко На ложе брошенный, затопленный в крови, Портрета мрачного предательское око — О черном призраке чудовищной любви, О дикой оргии, когда при взрывах смеха Огонь лобзания воспламеняет ад, И им в ответ звучит сочувственное эхо Тех падших ангелов, что в складках штор кружат. Как тонки линии плеча, где дерзновенно Отпечатлели след кровавые струи! Как в чуткой талии красив изгиб мгновенно Развившихся колец встревоженной змеи! Как молода она!.. Душой опустошенной Вся — скуки тягостным объятьям предана, Порывам похоти и страсти исступленной, Быть может, отдалась, безумствуя, она? Иль нечестивец тот, в любви всегда упорной Не истощив до дна ненасытимый пыл, Ее холодный труп, недвижный и покорный, Страстей безмерностью бесстыдно осквернил? Скажи, нечистый труп, ужель своей рукою Он эту голову за пряди кос поднял, Ужель лобзания, не дрогнувши душою, Губами жаркими с холодных губ собрал! Вдали от шуток злых толпы и поруганья, От любопытного и праздного судьи, Вкушая вечный мир, спи, странное созданье, В могиле роковой, в холодном забытьи! Он обойдет весь мир, но всюду к изголовью Приникнет образ твой, тревожа смутный сон, И не изменит он тебе, такой любовью С тобою, верная до гроба, обручен!

le francais

CXI ОСУЖДЕННЫЕ

Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам, Они вперяют взор туда, в просторы моря; Неверны их шаги, их руки льнут к рукам С истомой сладостной и робкой дрожью горя. Одни еще зовут под говор ручейков Видения, полны признанья слов стыдливых, Любви ребяческой восторгов боязливых, И ранят дерево зеленое кустов. Те, как монахини, походкой величавой Бредут среди холмов, где призрачной гурьбой Все искушения плывут багровой лавой, Как ряд нагих грудей, Антоний [104] , пред тобой; А эти, ладонку прижав у страстной груди, Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав, Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий, С слюною похоти потоки слез смешав. О девы-демоны, страдалицы святые, Для бесконечного покинувшие мир, Вы — стоны горькие, вы — слезы пролитые, Вы чище Ангела, бесстыдней, чем сатир. О сестры бедные! скорбя в мечтах о каждой, В ваш ад за каждою я смело снизойду, Чтоб души, полные неутолимой жаждой, Как урны, полные любви, любить в аду!

104

Антоний — имеется в виду св. Антоний (ок. 250–356).

le francais

CXII ДВЕ СЕСТРИЦЫ

Разврат и Смерть, — трудясь, вы на лобзанья щедры; Пусть ваши рубища труд вечный истерзал, Но ваши пышные и девственные недры Деторождения позор не разверзал. Отверженник-поэт, что, обреченный аду, Давно сменил очаг и ложе на вертеп. В вас обретет покой и горькую усладу: От угрызения спасут вертеп и склеп. Альков и черный гроб, как два родные брата, В душе, что страшными восторгами богата, Богохуления несчетные родят; Когда ж мой склеп Разврат замкнет рукой тлетворной, Пусть над семьею мирт, собой чаруя взгляд, Твой кипарис [105] , о Смерть, вдруг встанет тенью черной!

105

Кипарис — символ скорби; это дерево во Франции традиционно встречается на кладбищах.

le francais

CXIII ФОНТАН КРОВИ

Струится кровь моя порою, как в фонтане, Полна созвучьями ритмических рыданий. Она медлительно течет, журча, пока Повсюду ищет ран тревожная рука. Струясь вдоль города, как в замкнутой поляне, Средь улиц островов обозначая грани, Поит всех жаждущих кровавая река И обагряет мир, безбрежно широка. Я заклинал вино — своей струей обманной Душе грозящий страх хоть на день усыпить; Но слух утончился, взор обострился странно; Я умолял Любовь забвение пролить; И вот, как ложем игл, истерзан дух любовью, Сестер безжалостных поя своею кровью.

le francais

CXIV АЛЛЕГОРИЯ

To — образ женщины с осанкой величавой, Чья прядь в бокал вина бежит волной курчавой, С чьей плоти каменной бесчувственно скользят И когти похоти, и всех вертепов яд. Она стоит, глумясь над Смертью и Развратом. А им, желанием все сокрушать объятым, Перед незыблемой, надменной Красотой Дано смирить порыв неудержимый свой. Султанша томностью, походкою — богиня; Лишь Магометов рай — одна ее святыня; Раскрыв объятья всем, она к себе зовет Весь человеческий неисчислимый род. Ты знаешь, мудрая, чудовищная дева, Что и бесплодное твое желанно чрево, Что плоть прекрасная есть высочайший дар, Что всепрощение — награда дивных чар; Чистилище и Ад ты презрела упорно; Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной, Как вновь рожденная, спокойна и горда, Ты узришь Смерти лик без гнева, без стыда.

le francais

CXV БЕАТРИЧЕ [106]

В пустыне выжженной, сухой и раскаленной Природе жалобы слагал я, исступленный, Точа в душе своей отравленный кинжал, Как вдруг при свете дня мне сердце ужас сжал: Большое облако, предвестье страшной бури, Спускалось на меня из солнечной лазури, И стадо демонов оно несло с собой, Как злобных карликов, толпящихся гурьбой. Но встречен холодно я был их скопом шумным; Так встречная толпа глумится над безумным. Они, шушукаясь, смеялись надо мной И щурились, глаза слегка прикрыв рукой: «Смотрите, как смешна карикатура эта, Чьи позы — жалкая пародия Гамлета, Чей взор — смущение, чьи пряди ветер рвет; Одно презрение у нас в груди найдет Потешный арлекин, бездельник, шут убогий, Сумевший мастерски воспеть свои тревоги И так пленить игрой искусных поз и слов Цветы, источники, кузнечиков, орлов, Что даже мы, творцы всех старых рубрик, рады Выслушивать его публичные тирады!» Гордец, вознесшийся высокою душой Над грозной тучею, над шумною толпой, Я отвести хотел главу от жалкой своры; Но срам чудовищный мои узрели взоры.. (И солнца светлая не дрогнула стезя!) Мою владычицу меж них увидел я: Она насмешливо моим слезам внимала И каждого из них развратно обнимала.

106

Беатриче — имя, вдохновлявшее Данте. К этому имени нередко обращались поэты-романтики.

le francais

CXVI ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ ЦИТЕРУ [107]

Как птица, радостно порхая вкруг снастей, Мой дух стремился вдаль, надеждой окрыленный, И улетал корабль, как ангел, опьяненный Лазурью ясною и золотом лучей. Вот остров сумрачный и черный… То — Цитера, Превознесенная напевами страна; О, как безрадостна, безжизненна она! В ней — рай холостяков, в ней скучно все и серо. Цитера, остров тайн и праздников любви, Где всюду реет тень классической Венеры, Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры, Как благовония тяжелые струи; Где лес зеленых мирт свои благоуханья Сливает с запахом священных белых роз, Где дымкой ладана восходят волны грез, Признания любви и вздохи обожанья; Где несмолкаемо воркуют голубки! — Цитера — груда скал, утес бесплодный, мглистый, Где только слышатся пронзительные свисты, Где ужас узрел я, исполненный тоски! О нет! То не был храм, окутанный тенями, Где жрица юная, прекрасна и легка, Приоткрывая грудь дыханью ветерка, В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями; Лишь только белые спугнули паруса Птиц возле берега и мы к нему пристали, Три черные столба нежданно нам предстали, Как кипарисов ряд, взбегая в небеса. На труп повешенный насев со всех сторон, Добычу вороны безжалостно терзали И клювы грязные, как долота, вонзали Во все места, и был он кровью обагрен. Зияли дырами два глаза, а кишки Из чрева полого текли волной тлетворной, И палачи, едой пресытившись позорной, Срывали с остова истлевшие куски. И морды вверх подняв, под этим трупом вкруг Кишели жадные стада четвероногих, Где самый крупный зверь средь стаи мелких многих Был главным палачом с толпою верных слуг. А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных! Все издевательства безмолвно ты сносил, Как искупление по воле высших сил Всех культов мерзостных и всех грехов ужасных. Твои страдания, потешный труп, — мои! Пока я созерцал разодранные члены, Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены, Как рвота горькая, как давних слез ручьи. Перед тобой, бедняк, не в силах побороть Я был забытый бред среди камней Цитеры; Клюв острый ворона и челюсти пантеры Опять, как некогда, в мою вонзились плоть! Лазурь была чиста, и было гладко море; А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша, Себя окутала навек моя душа Тяжелым саваном зловещих аллегорий. На острове Любви я мог ли не узнать Под перекладиной свое изображенье?.. О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращенья И душу бедную и тело созерцать!

107

Цитера (Кифера) — остров в Эгейском море у южной оконечности Пелопоннеса, в античной Греции он являлся центром культа Афродиты (Венеры). Само описание острова навеяно очерком (1844) Ж. де Нерваля.