Цветы зла

le francais

LXXIII БОЧКА НЕНАВИСТИ

О злая Ненависть, ты — бочка Данаид [72] , Куда могучими и красными руками Без счета ведрами всечасно Месть спешит Влить кровь и реки слез, пролитых мертвецами; Но тайно Демоном проделана дыра, Откуда льются кровь и пот тысячелетий, И вновь живут тела, истлевшие вчера, И расточают вновь их кровь твои же плети. Ты — горький пьяница под кровлей кабака, Чья жажда лишь растет от каждого глотка И множит головы свои, как гидра Лерны [73] . — Но счастлив пьяница, его сразит вино. Тебе же, Ненависть, о горе, не дано Забыться под столом в углу глухой таверны.

72

Данаиды — в греческой мифологии дочери царя Даная; за убийство мужей боги наказали их, заставив вечно наполнять водой бочку без дна.

73

Гидра Лерны

— в греческой мифологии дракон, обитавший в окрестностях Лерны, из девяти голов этого чудовища одна была бессмертной, поэтому, когда Геракл отрубал одну из голов, на ее месте вырастали две.

le francais

LXXIV РАЗБИТЫЙ КОЛОКОЛ

Как в ночи зимние и горько и отрадно В огонь мигающий впереть усталый взгляд, Колоколов трезвон сквозь мглу внимая жадно, Забытых призраков будя далекий ряд. Блажен ты, колокол, когда гортанью грозной И неслабеющей сквозь сумрак и туман Далеко разнесен твой крик религиозный, Когда ты бодрствуешь, как добрый ветеран! И ты, мой дух, разбит; когда ж, изныв от скуки, Ты в холод сумрака пошлешь ночные звуки, Вдруг зычный голос твой слабеет, изменив; Так в груде мертвых тел повергнутый в сраженьи, Хрипя, бросает нам отчаянный призыв, Не в силах двинуться в безмерном напряженьи.

le francais

LXXV СПЛИН

Вот всякой жизни враг заклятый, Плювиоз [74] На бледных жителей кладбища холод черный Из урны щедро льет, и вот волной тлетворной Уничтожение в предместьях разлилось. Неугомонный кот, весь тощий, шелудивый, К подстилке тянется; под кровлей чердака Поэта бродит дух забытый, сиротливый: Как зыбкой тени плач, тиха его тоска. Рыдает колокол, дымящие поленья Часам простуженным чуть вторят фистулой [75] ; Весь день за картами, где слышен запах тленья — Наследье жалкое давнишней водяной — Валет и дама пик с тоскою сожаленья О мертвой их любви болтают меж собой.

74

Плювиоз — второй зимний месяц (21 января — 20 февраля) по календарю, установленному во время Великой французской революции; букв.: дождливый (фр.).

75

Вторят фистулой… — фальцетом.

le francais

LXXVI СПЛИН

Душа, тобою жизнь столетий прожита! Огромный шкаф, где спят забытые счета, Где склад старинных дел, романсов позабытых, Записок и кудрей, расписками обвитых, Скрывает меньше тайн, чем дух печальный мой. Он — пирамида, склеп бездонный, полный тьмой, Он больше трупов скрыл, чем братская могила. Я — кладбище, чей сон луна давно забыла, Где черви длинные, как угрызений клуб, Влачатся, чтоб точить любезный сердцу труп; Я — старый будуар, весь полный роз поблеклых И позабытых мод, где в запыленных стеклах Пастели грустные и бледные Буше Впивают аромат… И вот в моей душе Бредут хромые дни неверными шагами, И, вся оснежена погибших лет клоками, Тоска, унынья плод, тираня скорбный дух, Размеры страшные бессмертья примет вдруг. Кусок материи живой, ты будешь вечно Гранитом меж валов пучины бесконечной, Вкушающим в песках Сахары мертвый сон! Ты, как забытый сфинкс, на карты не внесен, — Чья грудь свирепая, страшась тепла и света, Лишь меркнущим лучам возносит гимн привета!

le francais

LXXVII СПЛИН

Я — сумрачный король страны всегда дождливой, Бессильный юноша и старец прозорливый, Давно презревший лесть советников своих, Скучающий меж псов, как меж зверей иных; Ни сокол лучший мой, ни гул предсмертных стонов Народа, павшего в виду моих балконов, Ни песнь забавная любимого шута Не прояснят чело, не разомкнут уста; Моя постель в гербах цветет, как холм могильный; Толпы изысканных придворных дам бессильны Изобрести такой бесстыдный туалет, Чтоб улыбнулся им бесчувственный скелет; Добывший золото, Алхимик мой ни разу Не мог исторгнуть прочь проклятую заразу; Кровавых римских ванн целительный бальзам, Желанный издавна дряхлеющим царям, Не может отогреть холодного скелета, Где льется медленно струей зеленой Лета.

le francais

LXXVIII СПЛИН

Когда небесный свод, как низкий склеп, сжимает Мой дух стенающий и, мир обвив кольцом, На землю черный день угрюмо проливает Суровый горизонт, нависнувший свинцом; Когда весь этот мир — одна тюрьма сырая, Где, словно нетопырь, во мгле чертя излом, Надежда носится, пугливо ударяя В подгнивший потолок мятущимся крылом; Когда, как бы пруты решетки бесконечной, Свинцовые струи дождя туманят взор И стаи пауков в жестокости беспечной Ткут у меня в мозгу проклятый свой узор: Вдруг грянет зычный хор колоколов огромных, И страшен бешеный размах колоколов: То — сонмы грешных душ, погибших и бездомных Возносят до небес неукротимый рев. Тогда без музыки, как траурные дроги, Безмолвно шествуют Надежды в вечный мрак, И призрак Ужаса, и царственный и строгий, Склонясь на череп мой, колеблет черный стяг.

le francais

LXXIX НЕОТВЯЗНОЕ

Леса дремучие, вы мрачны, как соборы, Печален, как орган, ваш грозный вопль и шум В сердцах отверженных, где вечен траур дум, Как эхо хриплое, чуть внятны ваши хоры. Проклятый океан! В безбрежной глубине Мой дух нашел в себе твоих валов скаканье; Твой хохот яростный и горькое рыданье Мой смех, мой скорбный вопль напоминают мне. Я был бы твой, о Ночь! Но в сердце льет волненье Твоих созвездий свет, как прежде, с высоты, — А я ищу лишь тьмы, я жажду пустоты! Но тьма — лишь холст пустой, где, полный умиленья, Я узнаю давно погибшие виденья — Их взгляды нежные, их милые черты!

le francais

LXXX ЖАЖДА НЕБЫТИЯ

О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой, Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный, Бессильный без нее! Пади во мрак ненастный, Ты, лошадь старая с хромающей ногой. Смирись же, дряхлый дух, и спи, как зверь лесной! Как старый мародер, ты бродишь безучастно! Ты не зовешь любви, как не стремишься в бой; Прощайте, радости! Ты полон злобной тьмой! Прощайте, флейты вздох и меди гром согласный! Уж над тобой Весны бессилен запах страстный! Как труп, захваченный лавиной снеговой, Я в бездну Времени спускаюсь ежечасно; В своей округлости весь мир мне виден ясно, Но я не в нем ищу приют последний свой! Обвал, рази меня и увлеки с собой!

le francais

LXXXI АЛХИМИЯ ГОРЯ

Чужим огнем озарена, Чужих печалей отраженье, Природа, ты одним дана Как жизнь, другим — как погребенье! Ты мой Гермес, мой вечный сон; В Мидаса [76] я твоею силой Непостижимо превращен, Как он, алхимик я унылый; Тобою зачарован, взгляд В железо злато превращает И рай лучистый — в черный ад; Он саркофаги воздвигает Среди небесных берегов, Он видит труп меж облаков.

76

Мидас — царь Фригии, славившийся своим богатством; в награду за освобождение Силена Дионис наградил его даром превращать в золото все, к чему он прикоснется.

le francais

LXXXII МАНЯЩИЙ УЖАС

«Какие помыслы гурьбой Со свода бледного сползают, Чем дух мятежный твой питают В твоей груди, давно пустой?» — Ненасытимый разум мой Давно лишь мрак благословляет; Он, как Овидий, не стенает, [77] Утратив рай латинский свой! Ты, свод торжественный и строгий, Разорванный, как брег морской, Где, словно траурные дроги, Влачится туч зловещий строй, И ты, зарница, отблеск Ада, — Одни душе пустой отрада!

77

Он, как Овидий, не стенает… — Образ «северной ссылки» римского поэта Овидия, по всей видимости, навеян картиной Э.Делакруа «Овидий у скифов», выставленной на осеннем Салоне 1859 г.

le francais

LXXXIII САМОБИЧЕВАНИЕ [78]

К Ж.Ж.Ф.

Я поражу тебя без злобы, Как Моисей твердыню скал, [79] Чтоб ты могла рыдать и чтобы Опять страданий ток сверкал, Чтоб он поил пески Сахары Соленой влагой горьких слез, Чтоб все мечты, желанья, чары Их бурный ток с собой унес В простор безбрежный океана; Чтоб скорбь на сердце улеглась, Чтоб в нем, как грохот барабана, Твоя печаль отозвалась. Я был фальшивою струной, С небес симфонией неслитной; Насмешкой злобы ненасытной Истерзан дух погибший мой. Она с моим слилася стоном, Вмешалась в кровь, как черный яд; Во мне, как в зеркале бездонном, Мегеры отразился взгляд! Я — нож, проливший кровь, и рана, Удар в лицо и боль щеки, Орудье пытки, тел куски; Я — жертвы стон и смех тирана! Отвергнут всеми навсегда, Я стал души своей вампиром, Всегда смеясь над целым миром, Не улыбаясь никогда!

78

В оригинале название этого стихотворения звучит как «Гэаутонтиморуменос» — сам себя истязующий (греч.), так называется и комедия Теренция.

79

…как Моисей твердыню скал… — Речь идет об известном библейском мотиве: когда на пути в Палестину измученные жаждой евреи грозили побить Моисея камнями, тот воззвал к Господу. «И рек Господь… Жезл… возми в руку твою… и удариши в камень: и изыдет из него вода, и да пиют людие…» (Исход, 17. 4–6).