Цыганские сказания

Доктор склоняет голову, изучая моё лицо.

— Признаться, ваша речь, хоть и короткая, была крайне интересной. Но я имел в виду немного другое. Ведь если бы император не предположил, что у вас приключилась нервная горячка от неприглядного зрелища, цитируя Его Величество, «у меня самого после первого боя такая была», мне бы пришлось последовать настояниям Тота проверить госпожу Голову на беременность и сделать прерывание оной. Я так понимаю, месячных истечений не было с начала осени?

— Я... кажется, я не очень за этим следила. Да я вообще никогда за ними не следила, но ведь я... принимала таблетки. По часам, как положено. И проверялась в сентябре. Не из-за задержки, а просто муж настоял. Тест был отрицательным. Я не могу быть беременна, я бы заметила! У меня бы грудь начала расти, или хотелось бы съесть что-то необычное, или пятна бы пошли. Я видела очень много беременных, у них у всех было что-то в этом роде. И рвало их гораздо чаще. От запахов, а не от дурацких шуток, — я ловлю себя на том, что беспрестанно трясу головой, и сердито обрываю движение.

— Ну, это уж на что чувствительность обостряется. У вас, госпожа Хорват, по видимости, на кровавые розыгрыши. Вы беременны, уверяю вас как врач. И, как врач, я настаиваю на прерывании. Даже не потому, что у меня есть на подобный случай строгая инструкция. Но потому, что я не знаю, и не представляю, кто знает, как отличить нормально развивающуюся беременность от, э, «белого волка», если я правильно применяю термин, от беременности патологической. А статистика очень и очень неутешительна. Надобно иметь огромное везение, чтобы вписаться в число счастливиц и остаться в живых. Слава Иисусу, срок ещё мал, не более трёх месяцев. Мне претят поздние аборты.

— Но, но, подождите, разве в Империи не запрещена эта операция? — я цепляюсь за детали просто чтобы выиграть время. На обдумывание, осознавание, прочувствовывание. Как это: я беременна? Как это — мне сделают аборт? А если я хочу ребёнка? А если я готова рискнуть? Но, хочу ли, готова ли? И кому какое будет до этого дело, На меня будто бочку воды опрокинули. Я оглоушена. — Ведь запрещено же, да?

— Кроме случаев медицинской необходимости. И у вас именно такой случай. Никак иначе, госпожа Хорват, я его определить не могу.

— И в чём смысл того, что вы вообще мне это говорите? Если бы вы просто сделали, я бы ничего никогда не узнала. И не думала, ни о чём, — лицо доктора расплывается от навернувшихся на глаза слёз. Гормоны, чёртовы гормоны. Можно подумать, я без них была не в расстроенных чувствах.

Это нечестно. Это нечестно. Разве я не победила? Я дралась, я придумывала планы, я искала оружие, я всё нашла! Приключение закончилось, разве не должно теперь всё стать нормально?! Если это победа, зачем мне победа вообще?! Не хочу её — то есть, хочу не её. Хочу... Я не знаю, чего я хочу. Но не того, что получила.

— Я был уверен, что вы имеете право. Если не решать, то всё же знать. Ведь это ваша жизнь и ваше тело. И ваш ребёнок, даже если он сейчас ребёнок очень условно.

— Но я же пила таблетки! Как? Как?!

— Просто не повезло. Может быть, попались просроченные или бракованные. Такое бывает с таблетками. И, к сожалению, с тестами на беременность тоже.

— Что же мне теперь делать? — у меня так сдавливает горло, что вместо нормального голоса получается один только шёпот. — Ведь вы же, и я, мы не сможем скрывать долго. У меня даже времени не будет, чтобы подумать. И шанса, чтобы выбрать.

— Шанса я дать вам не могу, — галицианин сочувственно берёт меня за руку. — Подобное не в моих силах. Но время...

— Разве лазарет не прослушивается? Тот наверняка уже всё знает.

— Нет, аппараты наблюдения могут помешать работе медицинской техники. Теоретически. Поэтому время у вас есть. До завтрашнего утра. Господин глава имперской безопасности может не понимать, что женщине нужно прожить свою первую беременность, даже если она неудачна. Он вампир, у него холодное сердце. Но я вас понимаю отлично, конечно, насколько это в силах для мужчины. У вас есть сутки. А сейчас вам стоит умыться, поскольку я должен сообщить об улучшении самочувствия, и, значит, сюда примчится капитан Коварж. Ни к чему возбуждать его любопытство.

Доктор Копыто похлопывает меня по руке, прежде, чем отпустить её и удалиться. Ох, только не Кристо. Именно сейчас, когда мне надо как-то собраться с мыслями. Но не выставлять же мне его... Тем более вот он — сидит, ждёт, когда я из санузла выйду. Не понять, злой или испуганный: напряжённый; кажется, звенит, будто нож. А как он меня осматривает: я сразу вспоминаю, что в больничной рубашке и не причёсана.

— Привет, — я колеблюсь, не зная, сесть ли рядом или обойти кровать и лечь. Подальше. Только не разнос, меня немедленно вывернет!

— Привет. Ты там что, стоишь — меня боишься?

— Вроде того.

— Иди лучше сюда бояться. Я тебя обниму. Отсюда видать, что ты зябнешь, — белёсые брови чуть подскакивают, и я с облегчением различаю улыбку в самых уголках его рта.

Руки у него очень горячие. И колени, и тело — всё горячее, печёт даже сквозь рубашку и штаны. То ли я сильно мёрзну, то ли он нарочно себе температуру поднимает, как тогда, когда я заснула на на берегу реки и вся окоченела. Какая разница... Хочется сейчас хотя бы немножко не думать, а прижиматься и плавиться. Я невероятно устала, что все против меня, хотя вроде бы на моей стороне. Греться, просто греться! Я утыкаюсь лицом в шею Кристо, втягивая, впитывая его запах всем существом. Он всегда очень приятно пахнет. Это успокаивает.

— Почему же ты сразу не пришёл? Я тебе записку оставила... ждала...

— Мне же её не показали. Только когда всё закончилось. Расшифровывали, вместо того, чтобы просто спросить.

Да, я же, кажется, предполагала, что записку прочтёт Катарина. И всё расскажет брату. Но сиротка её даже не видела! Она отходила в магазин рукоделия за бисером. Вот на каких глупостях всё ломается! Хорошо ещё, что девчонка побежала за мной, пытаясь понять, что происходит.

— Ну ты-то, ты-то почему ничего не рассказала, когда поняла, что не справляешься! — не выдерживает Кристо. — Ведь мы же договаривались!

— Они заставили меня поклясться на иконе. Цыгану. У них был цыган. Я могла только подавать знаки, чтобы было ясно, что я в опасности. Это мне забыли запретить. Я и подала... — Я нервно усмехаюсь. — Даже язычники, знавшие, что я жрица, больше верили в мои христианские клятвы, чем один знакомый католик.

— Я погорячился. Я просто... слишком много услышал за один раз. Прости. Раз уж не простила, когда помирились. А тот цыган — единственный, кто себя не убил. Но толку чуть. Он накануне убил какого-то другого вампира, так что с ума спрыгнул и помер ещё пока у тебя горячка была.

— Так я что, долго лежала?

— Ну да, вообще. Как в сказках, три дня и три ночи. Как ты?

— Хорошо. А ты?

— Теперь тоже хорошо. Испугался за тебя. Когда вы с Ринкой исчезли, такое началось... Вся служба безопасности на ушах, я пытаюсь взять твой след — и не могу, теряю почти сразу. А тут во дворце началось дьявол знает, что. Два чиновника-вампира на императора напали, убили четырёх волчиц, ещё много волков ранили, потом поджог был, всё сразу... Ну, Ринка мне уже объяснила, что это было, а тогда бегаешь, как угорелый, кругом карусель просто. А потом тётя Дина дозвонилась и сказала про подвал и что вы с двумя сотнями цыганок удерживаете кучу вампиров. Тот ошалел. А потом ошалел ещё раз, от доклада Ринки. Он в цыганскую магию вообще не верил. И монахи для него новостью оказались. Ну, то есть, что-то такое он об этом ордене слышал, но считалось, что его уже лет шестьсот как не существует. С тех пор, как его последний раз накрыли.