Дальние пределы человеческой психики

парадоксальное сочетание изменчивости, неповторимости конкретного

объекта, с одной стороны, и его причастности к вечному, сакральному и

символическому (вроде той же сущности Платона), с другой стороны. А

сегодня, в дополнение к этим трудам, можно вспомнить некоторые

описания научных экспериментов с психоделическими препаратами (работы

Хаксли, например).

В качестве понятного примера такого восприятия можно привести ощущения

взрослого при взгляде на ребенка. В принципе, каждый ребенок, когда он

вырастет, может стать кем угодно. В этом отношении его возможности

безграничны, и мы, глядя на него, видим, как он становится и тем, и

этим, - в некотором смысле мы видим, что ребенок уже является и тем, и

этим. Если нам дана хоть малая толика чувствительности, мы не сможем

не почувствовать все эти возможности и испытаем перед ними

благоговейный трепет. Именно этот ребенок может в будущем стать

президентом, гением, ученым или героем. И он действительно, именно в

эту минуту, когда мы смотрим на него, содержит в себе эти возможности,

они уже являются его неотъемлемыми качествами. Все разнообразие

возможностей, которые он таит в себе, является его истинной сущностью.

Каждый раз, хоть сколько-нибудь вдумчиво глядя на ребенка, мы не

сможем не заметить этого потенциала и этих возможностей.

Слияние действительного и ценностного

129

Такую же полноту чувств можно испытать, пристально всмотревшись в

любую женщину и в любого мужчину. Мы постигнем их сакральную,

божественную сущность. Даже сокрытая за скучной внешностью во многом

ограниченного человеческого существа, эта сущность выдаст себя

каким-то внутренним свечением, и любопытный наблюдатель обязательно

задастся вопросами: что дорого для этого человека, кем он может стать,

что он пытается поведать нам самим фактом своего существования, о чем

песня его жизни. (Разве сможет чувствительный человек, глядя на мать,

кормящую своего младенца, не испытать благоговейного трепета, разве не

заслуживают преклонения и уважения женщина, выпекающая хлеб, и

мужчина, грудью встающий на защиту своей семьи?)

Каждый психотерапевт должен именно так - унитивно - воспринимать

своего пациента, или никогда ему не быть хорошим терапевтом. Он должен

относиться к своему пациенту <безоговорочно позитивно> (Роджерс), то

есть всегда видеть в его личности черты уникальности и сакральноеT, и

в то же самое время не забывать, что пришедшему к немуза помощью

человеку чего-то недостает, что он несовершенен, что он должен стать

лучше*. Некоторая доля сакральности необходима в отношении терапевта к

пациенту, как бы ни шокировали нас порой его поведение или конкретные

поступки. Это та же самая философия, что движет людьми, борющимися за

отмену смертной казни, против варварских и унижающих человеческое

достоинство наказаний.

Унитивное постижение человека предполагает способность видеть в нем

как божественное, так и мирское; если мы не примем во внимание этого

универсального, вечного, бесконечного, идеального, символического

значения человека, наше восприятие несомненно редуцируется до крайней

степени, откуда уже один шаг до восприятия человека как вещи. Я бы

назвал это частичной слепотой. (Смотри ниже о <слепоте к должному>.)

Об унитивном восприятии стоит говорить еще и потому, что оно может

послужить техникой для одновременного постижения действительного и

ценностного, познания сиюминутной, конкретной данности в совокупности

с тем, что может произойти, что обязательно произойдет, к чему

устремлен

* Отголоски этой проблемы - стремление к цельности восприятия в

кажущейся противоположности точек зрения - можно отметить в самом

языке, особенно религиозном, теософском. Процитирую отрывок из письма

одной религиозной женщины: <Я вижу параллель между идеей смирения и

надежды и дихотомической идеей ("эгоизмальтруизм"), если понимать ее

как идею "действительное-возможное". Бог смиренно принимает и любит

нас такими, какие мы есть, но в то же время Он знает, на что мы

способны, и ждет от нас, чтобы мы оправдали Его надежды. Стремясь к

Богу, разве не должны мы уподобиться Ему и смиренно принимать

человека, как он есть, в то же время побуждая его не останавливаться

на достигнутом?>

130

Ценности

ход событий, устремлен как к желанному апофеозу, который не просто

может случится, но уже длится хотя бы потому, что желание его

действительно существует. С помощью этой техники я смогу кое-чему

научить; она дает возможность сознательного, намеренного сближения

<есть> и <должно>. Разве можно, читая Юнга или Илиаду, Кэмпбелла или

Хаксли, остаться равнодушным к прочитанному, не почувствовать слияния

слов и смысла? И не обязательно ждать высших переживаний, чтобы

прочувствовать чудный момент слияния <есть> и <должно>!

<Онтификация>. Мы можем иначе рассмотреть поднятый нами вопрос,

обратясь к другой грани проблемы. Практически любая насущная

активность (как и любая насущная ценность) может быть преобразована в

желанную активность (и соответственно в желанную ценность), если у

человека достанет мудрости, чтобы сделать это. Труд, принятый на себя

человеком для заработка, станет для него интересным и любимым. Даже

самая тупая, самая скучная работа, если она имеет хоть какой-то смысл,