Дар кариатид
Шрифт:
— Jutro bedzie padal deszcz. Завтра будет дождь, — бросила беспокойный взгляд в маленькое чердачное окошко Стефа. Погода грозила испортить если не свидание, то во всяком случае настроение.
На секунду меж бровей Стефы наметилась и тут же снова разгладилась легкая складочка. Помеха ли любви холодный дождь? Просто осень, обычное дело… Просто осень…
Вот только возвращаться вечерами из Лангомарка становилось все опаснее.
Поражения немецких войск на поле боя прорывали агрессией мирных жителей и в тихом лесистом уголке Германии.
— Нина, — чуть заискивающе улыбнулась
Эту фразу полячка уже заучила наизусть, и возможно в другой момент это открытие заставила бы Нину улыбнуться, но сейчас она только всхлипнула и помотала головой.
— Nina, p'ojdziemy juz ciemno, a jednej strasznie i's'c, Нина, ну пойдем. Темно, страшно одной, — уговаривала Стефа.
Спорить не хотелось.
— Хорошо…
Стефа осторожно погасила лампу и весело вздохнула. От свидания с возлюбленным отделяла всего одна ночь.
Утром Нина пожалела о данном вчера обещании. Воскресный день, совсем осенний, исподлобья смотрел на окрестности. Один из тех дней, когда не хочется выходить на улицу.
Даже кусок воскресного пирога, который, наверняка, приберёг для неё Феликс, не радовал голодную девочку.
«My p'ojdziemy na godzinke i potem biegiem z powrotem», — «Мы на час и сразу бегом обратно», — пообещала Стефа, видя, с какой неохотой её соседка по чердаку надевает обветшавшее пальто.
Нина недоверчиво кивнула. Как же, оторвёшь Стефу от ненаглядного после недельной разлуки!
О том, что происходило на чердаке у Феликса, Нина могла лишь смутно догадываться. Спрашивать же Стефу было стыдно, хотя девочка и не могла объяснить своей неловкости, ведь ни кто иной, как соседка по бараку посвятил её во все тайны женского организма. Для Нины момент, когда девочка становится девушкой, наступил довольно поздно.
— Панна, Нина! — успокоила испугавшуюся вида крови девочку Стефа.
Познания же Нины о тайной стороне отношений мужчины и женщины сводились к обрывочным сведениям, не известно как раздобытым Ильюшкой.
Сидя перед дверью, за которой уединились Феликс и Стефа, Нина старалась не прислушиваться к доносившимся до неё влажным поцелуям. Но любопытство, обострявшееся на сытый желудок, заставляло обратиться в слух.
Впрочем, быстрый шорох одежды и ритмичный скрип кровати прояснял картину лишь отчасти.
В одном не могло быть сомнений, то, что происходило за дверью между Стефой и Феликсом, доставляло немалую радость обоим. Стефа так и лучилась сытым счастьем, покидая довольного кавалера до следующего воскресенья. Даже походка полячки становилась особенной, стремительной, уверенной, так что Нина едва успевала за ней и, подходя к Чёрному Замку, уже задыхалась от быстрой ходьбы.
Стефа ничего не замечала. Она что-то мурлыкала под нос и улыбалась своим мыслям уголками припухших, раскрасневшихся губ. Нина невольно залюбовалась полячкой, ставшей за последнее время ещё свежее и красивее. Глаза Стефы сияли тем особенным блеском, который так преображает, освежает лица влюблённых женщин. Стефа чуть-чуть пополнела, и теперь в ней появилось что-то от обожаемой хозяином кошки. Нина хотела было восхититься
расцветшей красотой Стефы вслух, но перед лесом мелькнул согнутый мужской силуэт и скрылся за деревьями.Полячка вскрикнула и испуганно замерла. А потом зашагала ещё быстрее.
Нина вздрогнула, но тут же успокоилась. (Наверное, русский разведчик). И поспешила за Стефой, равнодушно оставив позади пять вызревающих рябин. После пирога, на этот раз с вишнями, в животе было тепло и уютно, и перебивать сдобно-вишнёвый привкус рябиновой горечью не хотелось.
Не опомнившись ещё от недавно пережитого испуга, Стефа быстро щебетала и часто и нервно смеялась. Нина поняла: чтобы заглушить страх.
Дождь, грозивший вечером испортить свидание, пролился над лесом из прорвавших туч. Нина и Стефа побежали, но холодные, липкие струи успели избороздить каждый миллиметр одежды, прежде, чем, наконец, показались знакомые очертания барака. Ввалиться с дождя в сухое тепло было истинным наслаждением.
Нина торопливо выбралась из промокшей одежды. Пальто и платье можно было выжимать, что девочка тут же и сделала. К счастью, имелось такое же запасное платье.
Сменила одежду и Стефа. Вместо голубого платья, в котором она обычно ходила к жениху, её фигуру облегало менее нарядное, темно-синее, казавшееся в тускло освещенных керосиновой лампой сумерках почти чёрным.
Нина с наслаждением влезла в сухое платье, бросила грустный взгляд на подоконник, где все так же покоился свёрток с великолепным красным нарядом.
— Nina, popatrz! Нина, смотри! — отвлёк внимание от завернутого в бумагу шелка голос Стефы.
Нина вскинула глаза на соседку.
Резким движением полячка поднесла руку ко рту, и теперь стояла с ввалившимися вдруг щеками и беззубо улыбалась в лунном свете. В руках её зловеще поблескивали в темноте белизной и золотом челюсти.
Нина застыла на месте. Испуг и удивление в глазах девочки еще больше развеселили полячку, и она захохотала, зияя пустотой во рту, зиявшей на месте зубов.
«Ведьма», — осенила Нину страшная догадка, и крик пронзительно рассек чердачный полумрак.
— Cicho! Ty wszystkich rozbudzisz. Ty co nigdy nie widziala's wstawionej szczeki? Тише! Ты всех разбудишь, — понизила голос Стефа и протянула Нине челюсть. — Ты никогда не видела вставные зубы?
Стефа вставила челюсть обратно. «Нет, не ведьма», — успокоилась девочка, удивленно наблюдая, как непринужденно соседка производит странные манипуляции со своими зубами. Ни у кого в Козари, даже у беззубых старух, не было таких диковинных челюстей. Откуда же они у такой молодой Стефы?
Полячка улыбнулась открыто и мягко.
— To nic w fabryce w Polsce maszyna wybila mi zeby. Tam mi i wstawili nowe zeby a warge zaszyli.
Это мне на заводе в Польше зубы станком выбило, — ответила она на испуганный взгляд Нины. — Там мне и заказали новые зубы, а губы зашили.
Стефа провела пальцем по почти не заметным шрамам от аккурутно наложенных швов. Нина и не обращала внимания на них раньше.
Теперь же они окончательно убедили девочку, что её соседка никакая не ведьма. Девочка облегчённо засмеялась.