Дар кариатид
Шрифт:
Всё указывало на то, что хозяева спешно покидали дом.
Новости с фронта заставляли немцев торопиться с отбытием из родных мест, чтобы успеть к американской зоне. Страх возмездия («Русские идут!») навис в воздухе над Германией.
«Русские» это слово вдруг выросло в сознании немцев до необъятных размеров. Прошел слух, что не пройдет и трех дней, как советская армия займёт Лангомарк. Всё слышнее становилась канонада, а с наступлением сумерек вдали за Одером алело зарево подступавшей линии фронта.
…Распахнутая дверь каменного дома, где жила
Первой на крыльце показалась фрау в черной шляпке и сером плаще, нагруженная коробками в которых, судя по тому, как осторожно она их прижимала к себя, было упаковано что-то бьющееся.
Женщина села на повозку и так и оставила хрупкую поклажу на коленях.
Хозяин вышел с небольшим чемоданчиком. Нина решила, что в нем собрано самое ценное — документы, деньги, драгоценности и, может быть, какие-то фамильные реликвии.
Пожилой мужчина направился к повозке, положил чемоданчик на повозку и вернулся во двор к маленькому сарайчику.
Немец вынырнул оттуда с небольшим ведерком и повернул в сторону дома с зарешеченными окнами и замком на двери.
Нина вытянулась в струну. Решительный вид немца внушал беспокойство. Оно перешло в ужас, когда пожилой мужчина одним резким движением выплеснул содержимое ведра на стену дома и, отбросив опустошенную емкость, в то же мгновение чиркнул спичкой.
Пламя мгновенно охватило дом. Из зарешеченных окон повалил дым.
Нина бросилась к воротам, не отдавая отчет своим действиям, но неожиданно ее удержала сзади чья-то сильная рука.
Девушка обернулась. Ее локоть стискивала Берта.
— Пустите! Пустите! — пыталась вырваться Нина. — Там же люди!
Но Берта с неожиданной силой рванула девочку на себя.
— Stop, Nina. Man darf dorthin nicht, (Стой, Нина. Туда нельзя.) — в строгом голосе немки дрожали слезы.
— Пустите, пустите, — бессильно всхлипывала Нина.
Пожилой немец, учинивший это адское пламя, стоял и смотрел, как бушует огонь.
На лице его застыла маска садиста, жаждущего стона. Но из окон в полный дыма двор вдруг полилась стройная песня.
Согнувшись, как будто на плечи его навалилась невидимая тяжесть, немец поспешил к ждавшей его повозке.
«Шумит и стонет Днепр широкий», — лились ему вслед голоса такие сильные и чистые, что, казалось, пели ангелы.
Конь испуганно рванул повозку, застучал копытами по асфальту.
Голоса смолкли, растворились вместе с дымом в небесах.
— Пойдем, — потянула Берта Нину от ворот. Тело девочки, как от тока, сотрясала дрожь, а по щекам в безмолвном плаче катились слезы.
Нина не помнила, как оказалась на кухне. Берта сосредоточенно и щедро намазывала хлеб маргарином. Лицо немки ничего не выражало, и Нина поняла, что хозяйка старается не думать. О войне, которая подходит к такому неожиданному для нее концу, о смерти сына и о том, что скоро и ей придется покидать уютный белый дом. Еще до того, как во дворе расцветут розы.
Девочка взяла бутерброд и выбежала
на улицу. Дом с решетками на окнах уже истлевал, но, казалось, голоса сожженных узников по-прежнему наполняют Лангомарк и будут вечно звучать в его спокойной умиротворенности. И, может быть, никто уже не узнает имен геройски погибших мучеников.Над пепелищем по-прежнему цвели вишни. Так беспечно, что казались нереальными.
Едкий запах дыма не отпускал Нину весь день и даже ночью, казалось, проникал в каждую щелинку барака. Девочка ворочалась на нарах, но, не смотря на усталость, сон не приходил. Пробовала было, как учил в детстве отец, считать баранов. Один, два… тридцать четыре, тридцать пять… Но бараны оборачивались цветущими вишнями с едким запахом гари. Теперь девочка почти задыхалась от него.
Нина открыла глаза. В дверной проем валил густой дым.
«Лес горит!» — молнией сверкнула странная догадка.
Нина вскочила, растолкала сонную Надю.
«Лес горит!» — кашляя от дыма, выкрикнула Нина на весь барак.
«Вставайте! Вставайте! — проснулся Илюшка. — Лес загорелся!»
Нина ринулась к двери. Толкнула ее от себя.
Проклятье!
Эконом же закрывает их теперь на ночь, а значит, сейчас они задохнутся в дыму.
Нина принялась колотить в дверь. Все бесполезно! Даже если их и услышат, никто не откроет. Они сгорят, как узники Лангомарка.
Но неожиданно снаружи повернулся ключ.
По Берхервергу стелился дым. Над лесом поднималось кровавое зарево пожара.
— Бежим! Скорее!
Голос открывшего дверь показался Нине знакомым. Русский и, наверное. узник. Но откуда у него ключ?
Немолод, лысоват и этот плутоватый взгляд, как у ребенка. Длинная густая борода.
Нина ни секунды не сомневалась, что когда-то видела это лицо. Давным- давно… Но где?…
Мужчина потянул замешкавшуюся девочку за руку.
Он шел, почти бежал, согнувшись и припадая на одну ногу.
— Захар! — узнала Нина.
Конечно, это был он, только теперь у Захара была пушистая борода. Которая и ввела ее в заблуждение.
— Захар, — окончательно убедившись, что не обозналась, девочка обрадовалась земляку, как родному. — Как ты здесь оказался? А тетя Таня с Коленькой? А муж ее? Тоже здесь где-то?
— Тс-с-с, — приложил Захар указательный палец к губам. Нина послушно замолчала.
Весь вид Захара говорил о том, что он выполняет какую-то важную миссию.
— Скорее, — торопил Захар.
И вот они оказались в лесу, а сквозь деревья поблескивало зарево.
— Не бойся, — приободрил Захар. — Огонь сюда не пойдет. Ветер с другой стороны.
Впереди была темнота и деревья, и Нина очень боялась упустить из виду своего странного спутника.
Но, наверное, он что-то все-таки напутал или с лесными тропами или с направлением ветра, потому что огонь трещал уже за их спинами.
Нина в ужасе обернулась.
Пылающая стена двигалась прямо на них.
— Бежим к Одеру, — снова потянул Нину за руку Захар.