Дар памяти

Сердце Эухении ушло в пятки. Знает он или не знает о том, что она убила этих четверых на ферме?.. Вцепившись обеими руками в покрывало, она вглядывалась в его бледное лицо.

То есть, по мнению наших предков, болезнь – это некая записанная в теле информация о грехе. В таком случае должно было бы помочь искупление греха. Покаяние. Молитва. Подвиги во имя Господа.

Но если грех искупить невозможно?

Ковальский посмотрел на нее пристально.

– Мы говорим лишь о религиозной традиции, - сказал он. – Если помните историю Иова, то ему Бог послал проказу для укрепления веры. Но, если считать, что болезни имеют под собой эту причину, то, чтобы исцелить их, где нам набраться столько веры, сколько было у Иова? Но и в данном случае, болезнь – это информация, информация от Бога. Вы согласны?

Да… кажется. И что же, вы предлагаете молиться об укреплении веры и совершать религиозные подвиги?

Бог мой! Нет, конечно! Я просто хотел показать, что системы, рассматривающие болезни, как информацию, существовали с давних времен. Система, которой пользуюсь я, рассматривает болезни с точки зрения решения, которое принимает сам владелец тела.

Решения?

Согласно этой системе, каждый человек болеет потому, что он принял подсознательное решение болеть. Любая болезнь несет человеку перемены по сравнению с его состоянием до болезни, и в этом новом состоянии кроется некая выгода, которую мне, как целителю, необходимо разгадать. И эта система, поверьте, объясняет все необъяснимые диагнозы. Например, такие, как ваш. Ваши разорванные, как я предполагаю, во время полета на драконе, нервы уже срослись, у вас не было перелома позвоночника. Вы просто не можете встать и пойти.

Постойте. Вы хотите сказать, что мне выгодно болеть?!! Да я в жизни не слышала большего бреда! – воскликнула Эухения.

Что ж, в таком случае вам придется слушать его очень внимательно.

Вы… вы… невыносимы!

Бог мой… возвращаю комплимент!

В который раз за вечер воцарилась тишина. Эухения переместилась поближе к стене и оперлась на нее, забыв, что ее уже не закрывает гобелен. Господи, за что ей все это? А может, и в самом деле за убийство на ферме?

Бред-бред-бред, - прошептала она, прикрывая глаза.

Этот бред, - усмехнулся Ковальский, - позволил мне вылечить сорок человек, считавшихся неизлечимыми больными. Восемь из них поднялись на ноги, притом, что у четверых из них была тетраплегия, то есть полный паралич всего тела.

Он вдруг поднялся на ноги, буквально подскочив вверх распрямившейся пружинкой. Сдернул плащ с книг и, перекинув его через руку, отвесил Эухении шутовской поклон.

Вижу лишь две альтернативы, сеньорита Вильярдо. И не вижу ни одной причины, по которой я должен вас уговаривать принять мою помощь. Так что, либо вы соглашаетесь со мной работать, либо я ухожу.

Опять шантаж. А вы не выбираете средств!

Нет. Я просто наивно полагал, что вам это нужнее, чем мне, - Ковальский еще раз поклонился и направился к двери. – Я уж точно не нахожу радости в том, чтобы возиться с избалованной испорченной девчонкой!

Скатертью дорога! – огрызнулась Эухения. – Как будто вы и в самом деле могли что-то сделать! Да вы специально устроили весь этот балаган только для того, чтобы иметь возможность спокойно уйти и не расписываться в собственном бессилии.

Вот теперь она его точно достала. Ковальский вернулся в комнату, с шумом захлопнул дверь и с искаженным злостью лицом широкими шагами подошел к кровати.

Ах вот значит как?! Ну уж нет! Теперь вы от меня так просто не отделаетесь! Теперь вам придется терпеть меня только для того, чтобы я ткнул вас носом в ваши собственные невежество и неблагодарность! И я это сделаю, чего бы мне это ни стоило!

Несколько секунд они пялились друг на друга в совершенном остервенении, взъерошенный Ковальский и она, готовая убить его одним взглядом, но что случилось потом, как это случилось, кто первый из них понял вдруг всю нелепость ситуации и засмеялся, так и осталось неизвестным. Эухения съехала на кровать, и, взвыв от хохота, упала лицом в подушки. Ковальский с размаху сел на пол, запрокинул голову и минут пять постанывал от смеха, время от времени ударяя ладонью по ковру и утирая выступившие на глазах слезы.

Когда ей наконец удалось прийти в норму, Эухения вновь устроилась поудобнее, старательно подыскивая подходящую тему для разговора. Ковальский выглядел потрепанным, но веселым, напряжение между ними, несомненно, спало, однако ей вовсе не хотелось говорить сейчас о лечении. Она опасалась, что это снова приведет к конфликту.

Но выход из положения нашелся сам собой. Пока Эухения думала, Ковальский неожиданно принюхался.

Что это?!! – воскликнул он, мгновенно выхватывая палочку. И, прежде чем Эухения успела сообразить, о чем он, и, соответственно, что-либо сделать, у него в руках оказался поднос с пробами.

Нет, этот человек точно был дан ей в наказание, не иначе. С чего бы еще в его присутствии она так часто покрывала себя позором?

Однако тот, к удивлению Эухении, своим открытием не воспользовался.

Пробовали еду на яды? – спросил он спокойно и понимающе посмотрел ей в глаза.

Не зная, что ответить, Эухения промолчала.

Но реакции нет… - Ковальский задумался. – Какие группы ядов вы пытались выявить?

Змеиные, минеральные, растительные, животные, яды спор, составные…

На основе драконьих ингредиентов?

Нет. У меня нет определителей на яды из драконьих ингредиентов и яды, полученные из неядовитых веществ посредством колдовства.

Ковальский аккуратно поставил поднос на пол и кивнул. Потом порылся в кармане пиджака и вытащил оттуда фиал, посветил на него палочкой, встряхнул, и протянул в сторону Эухении, позволяя ей разглядеть желтоватую мутную жидкость с белесыми хлопьями взбаламученного осадка. Отвинтив скрипучую крышку, он капнул жидкостью на ближайшие рисинки, и через несколько секунд половина подноса покрылась пеной.

Что это? – воскликнула Эухения, вытягивая шею, чтобы рассмотреть реакцию. – Что это значит?

Ничего, - ответил он, опуская поднос и складывая руки на коленях. – Это значит, что, по крайней мере, ни одного известного яда в вашей еде нет.

Эухения постаралась не выдать удивления.

Что вы использовали? – спросила она максимально незаинтересованно.

Универсальный определитель, - видимо, без труда разгадав ее, поддразнивающее отозвался Ковальский. Но тут же сменил тон и пояснил. – Нет ничего удивительного в том, что Вы не знаете о нем, поскольку это единственный образец. Он был сделан на основе, созданной с помощью философского камня. Этот фиал мне подарил мой друг Давид Линье, немецкий алхимик, ученик Николаса Фламеля, в благодарность за излечение его от драконьей оспы. Как вам, должно быть, известно, философский камень был уничтожен, так что воспроизвести подобную рецептуру еще раз вряд ли удастся.

И вдруг протянул фиал ей:

Дарю.

Эухения заморгала: не привиделось ли? Ценность фиала была немыслимой. С чего бы этому-то задабривать?

Берите, - улыбнулся Ковальский. – Вам это действительно нужнее. И прошу Вас, называйте меня Гжегожем.

Эухения, - сказала она просто, все еще оправляясь от удивления. – Спасибо.

Он кивнул.

– Однако учитывайте, что он определяет только яды. И не определяет других зелий, действие которых так или иначе близко к ядам. Например, не покажет наличие любых лекарственных средств, хотя есть те, которые могут стать смертельными именно для вас, или, - он посмотрел на Эухению в упор, - приворотов на крови…