Дар памяти
Шрифт:
Но тот в ответ промолчал, протянул тонкую руку и сорвал два сухих листка с плюща, обвивавшего темное окошко.
Я, кажется, очень сильно провинился перед вами, - сказал Гжегож тихо. – Может быть, вы примете от меня ингредиенты в качестве извинения?
Мне казалось, вы достаточно извинились… в прошлый раз.
Ищете подвох в моем поведении? – Гжегож ухмыльнулся.
– Может быть, мне всего лишь, как и вам, свойственно непостоя…
Договорить он не успел. Со стороны двери раздался оглушительный грохот, после чего треклятая миска словно во много раз увеличилась в размерах, и тут же, практически без всякого перехода, Эухения обнаружила, что она придавлена
Вы живы? – обеспокоенно спросил Гжегож, чей нос уткнулся ей прямо в шею.
Кажется, жива, - пробормотала Эухения, забыв, что она не может двигать ногами, и напрасно силясь выбраться из-под своей ноши.
Впрочем, Гжегож и сам быстро слез с нее, после чего попытался распрямиться, однако тут же дернулся всем телом и жалобно застонал. Рубашка на нем с обеих сторон висела опаленными клочьями, а от длинных белых волос остались жалкие ощипки. Выглядел господин целитель как минимум непривлекательно, а как максимум - устрашающе. Но Эухения, вполне сознавая все это, всматривалась в его бледное, искаженное страданием лицо и не могла отвести от него глаз.
*От латинского ictus – порез и curo – лечу
========== Глава 71. Как развлекаются эстеты. ==========
POV Северуса, 24-25 февраля 1994 года
Вскрыть разум Рэнделла оказывается довольно просто. Не потому, что он не защищается – защищается, и еще как! Если ты долгое время занимался окклюменцией, то даже в подобных обстоятельствах будешь закрывать разум почти инстинктивно. Помню, как тяжело мне далось открыть свой мозг Альбусу в тот день, когда я перешел к нему. При том, что я сам настойчиво выталкивал на поверхность разума нужные картинки, какая-то часть меня отчаянно сопротивлялась и словно бы затягивала их обратно.
Но у Рэнделла просто не слишком хорошая защита. Так бывает: талант к легиллименции у человека есть, а к окклюменции нет, или наоборот. Из Ричарда, например, легиллимент получился весьма посредственный, зато окклюмент такой, что я, пожалуй, вспотею, пока его прочту. Рэнделл мог бы обмануть, пожалуй, только самого неискусного легиллимента. Впрочем, насколько я знаю, в аврорате их, кроме него, вообще нет никаких.
Положение я выбрал, разумеется, крайне неудачное. Если я никогда и не сожалел о чувствительности своего носа, то сейчас как раз тот случай. Я сижу слишком близко к Рэнделлу, и до меня доносится весь набор его телесных запахов, помноженный на смесь страха и ярости, упорно перебивает меня, возвращает к моим собственным воспоминаниям о допросах в аврорате, и сосредоточиться все трудней. Хоть бы Ричард догадался и чем-нибудь его прикрыл! Но вряд ли он раздел Рэнделла для того, чтобы его унизить или лишить самообладания, скорее - чтобы вовремя пресечь любую попытку освободиться и удрать.
В конце концов, не выдерживаю, выныриваю из его разума, не добравшись еще до глубоких слоев – грубо, и Рэнделл кричит, но мне не до того, чтобы с ним церемониться, с презрительной гримасой бросаю очищающее, и возвращаюсь назад. Поможет, конечно, не надолго, но, может, хоть процессом увлекусь и привыкну.
Взламывая один слой за другим, добираюсь наконец, до того, что этот мерзавец больше всего хотел бы спрятать, и тут приходится уже остановиться. Кажется, меня сейчас стошнит. Страх Рэнделла по мере проникновения в глубь его сознания становится все больше, и контролирует он свои мысли все меньше. А потому вдруг, должно быть, уже от отчаяния, понимая, что я все равно пройду, выплескивает на поверхность все, что,
как он думает, интересует меня больше всего: про Малфоя.И это настолько… немыслимо, что, кажется, я полностью теряю контроль. Если бы поблизости не было Ричарда, и если бы Рэнделл не был привязан, полагаю, он давно бы сбежал. Я и сам спасаюсь бегством, только бы не видеть этого… Роскошная задница Люциуса, подставленная похотливым рукам, которые грубо шарят между белых ягодиц… Загнанный взгляд Люциуса мечется во все стороны, рот полуоткрыт, как у вытащенной на воздух рыбы, тонкие холеные пальцы с перстнями разрывают кружевной воротник рубашки…
Даже не думаю удерживать себя там, бегу, продираясь сразу через все слои. Дикий, пронзительный крик Рэнделла, кажется, заполняет собой всю комнату, пока не обрывается, видимо, от Силенцио Ричарда. Я просто сижу на стуле, не решаясь сделать ни одного движения. Меня трясет, и я знаю, что если подниму палочку, то следующим заклинанием будет как минимум пыточное. Очень долгое. Еще никогда, кажется, со времен школы мне не хотелось так применить пыточное.
Все это, конечно, уже было. В подвалах поместья Лестренджей или того же Малфой-Мэнора. Не один десяток магглов и магов, мужчины, женщины, подростки тринадцати-пятнадцати лет. Сколько раз я это видел. Кажется, должен был привыкнуть. Не могу. Не могу.
Или просто потому, что это Люциус? Потому что с ним так нельзя?
В школе Люциус всегда был моим кумиром. Красота, невозмутимость, знания, светские манеры и умение обходиться с людьми… не было никого другого, на кого бы я столь страстно хотел быть похожим. И все это – на много лет – легло под ноги жалкой твари, которая корчится на стуле напротив меня…
Люц – это мое детство, юность, это что-то, что я делил только с ним. Неважно, что было потом. Пять лет, после разрыва с Лили, Люциус был мне самым близким человеком, это он отпаивал меня после первого Круциатуса, он тренировал меня в дуэльном зале Малфой-Мэнора на каникулах после пятого курса, чтобы я мог достойно ответить Блэку и Ко. Пусть и его желания, как выяснилось позднее, не были ангельскими, и я не против был и сам проучить его за это, но, Мерлин мой, не так же!
Мозг упорно цепляется за жалкую мысль, что это всего лишь картинки, ублюдочные фантазии Рэнделла, что ничего этого не было, да и быть не могло. Люциус, мой гордый, прекрасный Люциус, никогда бы… не согласился ведь? Никогда?!
… Прихожу в себя от того, что мне в лицо плещут ледяной водой. Я лежу на кровати, лицом к окну, и мне видно, как свет уличных фонарей проникает сквозь шторы, колышущиеся от ветра. Но когда я начинал разбираться с Рэнделлом, фонари не горели. Это что, уже утро?!
Конечно, я не придумываю ничего лучше, как только резко подняться и сесть. А в следующее мгновение меня уже рвет, желудок с восторгом выплескивает содержимое, и остановить этот процесс, я, к моему величайшему сожалению, не могу.
Ричард невозмутимо очищает мои колени, пол, убирает запах, потом наколдовывает воды. Пытаюсь делать глотки, но зубы стучат о край стакана, и половина его содержимого оказывается на мантии. Тогда Ричард зажимает мой подбородок пальцами и вливает воду в рот почти насильно. Легче.
Рэнделл?
Спит. Я его оглушил немного, не сдержался, - говорит Ричард, усаживаясь рядом со мной.
Сколько времени?
Восемь.
Черт, остался всего час! Оглядываю себя на предмет дополнительных очищающих, призываю зимнюю мантию, которая висит, оказывается, на спинке кровати.
На уроки собрался? – усмехается Ричард.
Мой яростный взгляд заставляет его только еще больше ухмыльнуться.
– Восемь вечера, Снейп, - говорит он, когда я делаю попытку встать. – Ты проспал большую часть дня.