Дайте собакам мяса

— Вы уверены, Виктор Алексеевич? — Бардин явно не хотел арестовывать Якобсона, но и возражать не стал — за что я был ему благодарен.

— Уверен, Алексей Иванович, уверен.

Я поднялся и вышел из кабинета. На Якобсона, который буквально скрючился на стуле, я смотреть не стал. Ещё насмотрюсь.

* * *

Перед этим допросом я заглянул в наш архив и полистал что-то вроде подшивки этой самой диссидентской «Хроники». Ничего интересного в ней не было, да и издавалась она, похоже, от случая к случаю — иногда перерывы были неприлично большими. Но ситуацию в союзных республиках эти ребята отслеживали очень подробно — даже на Россию их не всегда хватало, они пропускали важные события, а вот какая-нибудь Украина и Литва находились под их недреманным оком всё время.

Цель у них была понятна — они хотели создать видимость массовости протестов. Например, три самосожжения, которые устроили студенты в городах Литвы, были расписаны очень подробно — фамилии жертв и их добровольных помощников с биографиями, которые должны были показать, что это были люди со светлыми лицами, и как противовес — описание довольно неуклюжих попыток властей замести эти случаи под ковер. Не знаю, разбирались ли эти случаи на уровне Политбюро — по идее, должны, но кто знает, — но я бы на месте того же Андропова серьезно накрутил бы хвоста главе тамошнего КГБ Петкявичюсу, чтобы его подчиненные начали ловить мышей, а не ходить на соревнования по ручному мячу.

Заметка про эти соревнования меня, кстати, очень порадовала. Они проходили в Вильнюсе вскоре после череды самосожжений, были международными, и студенты нашли новое развлечение — освистывали советскую команду и бурно радовались успехам их противников из иностранных команд. Разумеется, этих «болельщиков» задерживали, хотя если бы сентенция о том, что на трибунах было полно «переодетых милиционеров и работников КГБ» была бы правдой, это объясняло бы, например, провалы во время похорон жертв тех самосожжений. Ну и обвинения «кровавой гэбни» в том, что этих бурно радующихся неудачам советской сборной студентов потом не допустили к экзаменам, мне тоже показались несколько наигранными. А чего они хотели? Пятёрок «автоматом»? В армии им этот автомат устроят.

На Украине творилось примерно то же самое, хотя и в меньшем масштабе. Эта чума почему-то не коснулась Сум, хотя какое-то брожение умов в местном университете имелось. Но в Одессе, например, некое великовозрастное дитя вместо благословенного Израиля получило билет на армейскую службу — и этот случай подавался как жуткое проявление репрессий, которыми славятся правоохранительные органы СССР. Правда, там не указывалось, почему КГБ срочно потребовался именно этот человек — ну и за кадром оставалось то, что бегать от армии нужно с умом.

Взглядом из будущего вся эта «Хроника» выглядела самой натуральной манипуляцией. Найти в трехмиллионной Литве трех молодых людей с нестабильной психикой, обработать, снабдить бензином и зажигалкой и отправить в людное место с напутствием, что «свободная Литва» не забудет их подвига — дело нехитрое. Местное КГБ действительно ничего не сделало, чтобы установить подстрекателей, хотя им в руки попалась тройка, которая следила, чтобы одна из жертв — совсем мелкий школьник — довела процесс до конца. Даже раскрытие на Украине какого-то эмиссара бандеровской организации из Бельгии закончилось почти ничем — тот дал пресс-конференцию, что-то сказал, повинился и уехал обратно; несколько человек попали под следствие и суд. В общем, вражеские агенты резвились по этим республикам, как хотели, и противодействия не встречали.

Ну а идиоты вроде Якобсона радостно оповещали друг друга и других морально нестойких людей, что они не одни, что их борьбу поддерживают буквально все вокруг, и что их дело правое — из «Хроники» это следовало прямо. И мне было очевидно, что он знает, кто стоит за этим изданием, кто дает на него деньги, и как эти деньги распределяются. Но всё это надо ещё доказать — и лучше пусть он в это время посидит за решеткой, чем будет путаться под ногами со своими представлениями о творчестве Блока.

[1] По легенде, моду на шейные платки в 1960-е ввел сам Вознесенский — он завязывал узел дулей и таким образом выражал протест против чего-то — в легенде не указано, против чего, но, думаю, против власти. Актер из «Пиратов XX века» — конечно, Николай Ерёменко-младший; впервые он прославился как раз в 1972-м, но в декабре, когда вышел фильм «Горячий снег», где он сыграл лейтенанта Дроздовского.

[2] Анекдот, кстати, не слишком приличный, хотя и про всемирно известных психоаналитиков:

iДочь Фрейда Анна просит папу растолковать ей сон и рассказывает:

— Вижу, будто идет мне навстречу герр Юнг и дает мне банан, и он такой зеленый, жесткий, горько-кислый, что я выбросила его. Потом подходит герр Адлер и тоже предлагает мне банан. Но у него он перезрелый, коричневый, дряблый и невкусный, я выбросила его. И тут ко мне подходишь ты, папочка. И тоже предлагаешь банан. Но это банан спелый, вкусный, большой — в общем, то, что мы называем бананом. И он мне очень нравится. Тут я проснулась — что бы это могло означать?

Фрейд: — Знаешь доченька, иногда банан — это просто банан…/i

Глава 16

«Сущность явлений и лет вереница»

О встрече с Антониной Гинзбург я думал и очень плотно, потом всё-таки выбросил её из головы. Она, конечно, была для меня угрозой — если её завтра задержат милиционеры, ничто не помешает ей рассказать о нашем разговоре в Битце. Да и многое другое выдать она могла легко. Но я то ли перегорел, то ли смирился — и поэтому как-то даже не переживал о том, что подобное может произойти. Расскажет и расскажет, выкинут меня из КГБ — значит, так тому и быть. Найду нормальную работу, с восьми до пяти, по выходным буду подрабатывать гитаристом в ресторанах и чувствовать себя неплохо. Заодно у меня будет время на то, чтобы закидывать на нашу эстраду песни из будущего — а это тоже копеечка в семейный бюджет. Не всё же благотворительностью заниматься, хотя и Саву забывать — грех.

В целом я считал, что всё идет как надо. Диссиденты допрашиваются, дела пополняются всякими бумажками, ещё неделя-две — и можно действительно выходить в суд хотя бы по Якиру. Я почти закрыл старые долги, накопленные за время моего отсутствия в Москве, мне осталось встретиться с парой агентов, но они уехали в отпуск, так что мне всего лишь нужно было дождаться их возвращения.

Оставалась Татьяна. Впрочем, с ней тоже проблем особых не было, хотя в театр в пятницу я её и сопроводил — просто на всякий случай, если вдруг Высоцкий меня обманул и в Ленинград не уехал. Но в здании на Таганке мы не встретили ни одного актера, не было даже Любимова, и я провел очень скучный час, слоняясь по коридору перед отделом кадров этого богоугодного заведения и ожидая, когда Татьяна оформит нужные бумажки на декретный отпуск.

Но именно Татьяны касалось то дело, к которому я никак не находил времени подобраться. Я не говорил ей об анонимных письмах, мне вообще очень хотелось, чтобы она никогда не узнала об их существовании — слишком уж они были неприятными даже для меня, обладателя относительно нового и в меру здорового тела, которое мой предшественник поддерживал в приличной форме. Ну а для женщины на последних месяцах беременности подобное открытие людской подлости могло стать сильным ударом, который вызвал бы очень плохие последствия — вплоть до потери ребенка. С другой стороны, в той версии истории, которую я знал, Татьяна смогла выносить свою дочь даже под постоянным прессингом со стороны Высоцкого — так что, возможно, я излишне опекал её.