Дедские игры в двух измерениях
Шрифт:
Сергей посмотрел на Никиту, предлагая присоединиться к разговору.
– Мы считаем, что о былых подвигах можно рассказать и иными музыкальными формами и готовы рассказать о подвигах иных поколений новым музыкальным языком.
И я не остался в стороне.
– Считайте, что сегодня родилось новое музыкальное направление.
– А вы его родители?
Мы с Никитой одновременно показали на Сергея.
– Он. Он родитель...
Сергей кивнул.
– Но роды пошли тяжело...
Журналист усмехнулся. Он, как человек творческий, мог оценить наше разочарование.
– Ну что ж, ребята... Всякое бывает.
Глава 7
12.
После концерта ничего нас в Москве не держало.
Ощущение неполученного триумфа томило нас, заставляя обиженно смотреть на этот мир. Мир до этой музыки не дорос... А мы- доросли. Точнее мои деды. Ощущения были сродни тем, когда испытываешь при легкой простуде. Только у нас не текло из носа, а было общее недовольство окружающим миром. Мы маялись... Хотелось побыстрее закончить все дела и сменить дислокацию. Агитбригада, в которую мы влились, убывала на Дальний Восток через четыре дня.
Срочных день у нас не было – майор из «Дальрыбы» был проинформирован и не возражал, с родителями все согласовали. Вроде бы все было нормально, но вот маячило на горизонте тучка – наше обещание Кобзону новой песни.
Песню, ту самую, что мы написали на слова Рождественского, мы решили всё-таки передать ему, но как только мы пришли к этому решению, так все остановилось.
Мы сидели вокруг телефона в нашей комнате и смотрели на аппарат. Казалось бы, что сложного? Решение принято и осталось только снять трубку и набрать номер, но...
Я взялся за трубку, но не снял её. Не решился. Несколько долгих секунд я думал, что же мешает мне набрать эти семь цифр, но тут влез Никита.
– Ну, - подтолкнул меня он. – Давай. Шевели пальцами. Звони товарищу Кобзону.
После его слов я-таки сообразил, что меня остановило. Это была формулировка «товарищ Кобзон». Убрав руку с телефона, покачал головой.
– Нет. Не могу. Давай ты звони...
– Это почему это? – удивился он. По лицу видно было, что и он не горит желанием разговаривать с артистом. – Твой дед песню придумал, значит тебе и звонить.
Какая-то странная логика в этих словах была, но решения я не изменил.
– Не смогу, - признался я. – Это же Кобзон!
Наверное, я произнёс фамилию с должной частью уважения к артисту.
– Ну и что? – притворился непонимающим Никита.
– Мы с ними уже говорили.
– И не раз, - поддержал Сергей. Но я точно знал, что отвечу. Мои ощущения за эти несколько секунд оформились в нужные слова.
– Нет. Не мы. Они.
Я ткнул пальцем в потолок.
– Деды. Это они с ними на равных говорили, а у меня не получится. У меня с ними со всеми говорить так попросту не получится.
Глянув на товарищей, понял, что и им это задача не по плечу, о чем им и сообщил:
– Да и у вас, я думаю, тоже...
Друзья переглянулись, но ни тот, ни другой не поспешили ухватиться на телефонную трубку. Это было правдой. Той правдой, которая указывала нам то место в нашем мире, которое мы реально заслуживали.
Горько было это осознавать, но...
– Да и, честно говоря, недоделали мы песню. Мы же её не слышим.
Чуть помедлив, друзья кивнули. Все мы чувствовали одно и тоже.
Если вместе с дедами мы знали, как должна звучать пеня и максимально близко к той реальности переносили её в нашу реальность, то с этой песней все получилось совсем не так. Точнее никак не получилось...Слова были правильные. К ним претензий быть не могло. Музыка тоже наверняка была замечательная, но вот мы её не слышали. Мы чувствовали ритм, тот самый, что поймали на улице, но музыки, увы, не было. Нам даже не получится передать гитарные аккорды, оставленные дедом.
Не было музыки. И некому было хотя бы насвистеть нам её.
– Ушли деды... Ушли. – грустно сказал Сергей.
– «И блюдца ушли и стаканы. Остались они тараканы».
Мы все читали в детстве Чуковского, и Никита очень точно уловил наше общее настроение.
– В головах... – продолжил наш барабанщик. Я с ним не согласился.
– Да нет. Тараканы тоже ушли...
Никита кивнул. Да я был прав. Ушло все... Возможности, надежды... Все было как в сказке. В плохой сказке.
– «Горе Федоре, горе...»
Мы помолчали.
– Ну, что, - спросил Сергей. – Откладываем пока всё? И на БАМ?
13.
Поезд с агитбригадой уходил через два дня с Ярославского вокзала. Мы устроились в купе и ждали, когда поезд наконец-то тронется и начнется путешествие. Ехать нам предстояло долго, и мы планировали провести все эти дни с удовольствием: гитару я захватил с собой, вагон-ресторан в поезде был, деньги у нас также имелись, так что...
Время тянулось.
Мы с Сергеем смотрели на перрон, где суетились отъезжающие и провожающие. Скользили по асфальту носильщики с тележками, пищали дети. Прямо перед нашим окном, на перроне, выстраивалась сцена из стихотворения «Дама сдавала в багаж...» Там полная дама с чемоданами, коробками и маленькой собачонкой металась перед вагоном, пытаясь организовать свою вагонную жизнь.
Мы глядели на эту суету, а Никита чинно-благородно, как интеллигент неизвестно в каком поколении, листал стопку газет, купленных в дорогу. «Комсомолка», «Литературка», «Известия»...
Шуршание газетных листов стихло, и Никита радостно сказал:
– Опа!
На суету на перроне было интересно смотреть, но Никитино «опа» заинтересовало меня больше.
Я обернулся. Лицо нашего поэта закрывал лист «Комсомольской правды».
– Дождались, - радостно сказал он, откладывая газету. – Началось!
– Чего? – спросил я. – Сняли кого-нибудь?
С такой радостью можно было говорить только о переменах в политической обстановке в стране.
– Стреляли в кого? – добавил Сергей, подумавший примерно тоже самое.
– Убили? Давно пора!
Но Никита нас удивил.
– В нас стреляют! Крупным калибром! Ретрограды и консерваторы проснулись!
Он с довольным видом положил перед нами газету и ткнул пальцем.
– Нас заметила центральная пресса. Вон. Статья про концерт.
Я пробежал глазами по тексту. Так... Заметки очевидца. Сразу видно было, что писал заметку кто-то немолодой, какой-то человек в возрасте, со сложившимся мнением и чётким пониманием, что молодежи нужно, а что- не нужно. Он точно знал, как играть и петь «правильно», а как «неправильно». Нас не то пригвоздили к позорному столбу, но поставили в один ряд с теми, кто на кого советская молодёжь не должна ориентироваться и ровняться.