Дедские игры в двух измерениях

Когда телефон у секретаря негромко звякнул, и секретарский взгляд уперся в майора, все невеселые мысли Иванова мгновенно испарились.

Двойная дверь, несколько шагов по ковровой дорожке, остановка. Андропов жестом предложил сесть. Что станет темой этого разговора, шеф КГБ еще не знал.

– Ну, как они? – спросил Юрий Владимирович. – Головы у твоих студентов, в Берлине, не поотрывало?

Майор, положивший на колени папку с документами, ответил уклончиво.

– Врачи говорят, что общее состояние у всех более-менее нормальное, но есть сложности…

Открыв папку, он протянул хозяину кабинета несколько машинописных листов.

– Это запись их разговора в палате. Там у них телефон, ну я дал команду их немножко послушать. Похоже, Берлинские события не обошлись для них без последствий.

Председатель КГБ прочитал один лист, другой… Отложив бумаги в сторону спросил:

– Они знают о прослушке?

– Думаю, что нет.

– А у вас нет ощущения, что они этими разговорами просто хотят «соскочить с крючка»? – спросил Андропов. – Внушить нам, что стали для нас неинтересны, а после этого своими делами. У больно все как-то кстати.

Майор промолчал, понимая, что шеф просто размышляет вслух.

– Надоело этим творческим личностям сотрудничать с нами и хотят они отправиться в свободное плаванье безо всяких обязательств перед Страной? Вроде как мы все забыли, ничем не можем быть вам полезны. Отставьте нас в покое… При этом «мироздание» какое-то…

Он поступал пальцами по столу и требовательно посмотрел на майора. Взгляд он понял, как предложение высказать свою точку зрения. Иванов постарался быть очень осторожным. Сам понимал, что идет по лезвию.

– Не думаю, товарищ Андропов. Есть в их поведении определенная неправильность… С памятью у них точно что-то случилось.

– Аргументы, - потребовал Председатель.

Майор внутренне собрался. Аргументы у него имелись.

– В пользу этого говорит следующее. Они так и не вспомнили, что не так уж и давно уже лежали в этом госпитале и именно в этой палате, хотя хоть как-то должны были отреагировать на это. Но в разговорах про это ни слова. Так что похоже, что часть их памяти действительно исчезла…

Председатель КГБ шевельнул бровями.

– Вот именно что только похоже…

Майор не рискнул настаивать. Андропов, откинувшись в кресле, задумался, и вдруг улыбнулся.

– Но это можно будет легко проверить. Если они перестанут выдавать на-гора свои музыкальные находки, то может быть так оно и есть…

Майор понял, что оргвыводов не будет. Ему просто обозначили новое направление в работе. Через секунду шеф уточнил:

– Только надо провести их через лабораторию… Попробуйте что-нибудь новенькое.

Майор кивнул. Новенькое у институтских профессоров появлялось постоянно.

– И если можно, без вреда для здоровья…

5

Мы пролежали в госпитале еще три дня, но перемен к лучшему не случилось. Разумеется, это не касалось синяков и шишек. Как тем и полагалось, они потихоньку сходили, царапины зарастали, но вот память не возвращалась.

Да душе было неспокойно, но понимали, что лежа в кроватях ситуацию не исправим, а сидеть и чего-то ждать в палате уже никому не хотелось. Тогда мы потребовали выписки. Насильно нас удерживать не стали и на четвертый день мы покинули гостеприимные госпитальные стены.

Мы уходили оттуда полные здоровой спортивной злости - хотелось заняться каким-то делом, тем более, что проблем перед нами стояло множество. Одной из них, может быть и не самой главной, была встреча с родителями. Мы ведь реально изменились. Не поглупели, конечно. Но… Мы потеряли стариковскую мудрость и вести начали иначе. Они ведь обязательно заметят. А нам придется объяснять…

Как оказалось, думали мы об одном и том же. Идя через больничный парк к станции метро Никита выразил общую мысль:

– Интересно как нас предки встретят? Они ведь не могут не заменить, как мы все изменились…

– Сколько нашим дедам было? Лет по шестьдесят?

– Похоже постарше…

Никита ногой поддел бумажный стаканчик от фруктового мороженного за семь копеек, и перепасовал его мне. Я хотел было перекинуть его Сергею, но вместо этого остановился и негромко выругался. До меня вдруг дошло, что не все наши потери мы пересчитали. У нас ведь теперь ни одного из нас нет ни единого высшего образования… Ну деды нам и подсуропили… Ни начертательной геометрии в голове, ни сопромата. Я ведь и Маркса с Лениным теперь не помню! Ну, может быть, разве тез цитат, что на плакатах на каждой стенке прочитать можно. И как теперь с людьми разговаривать?

А потом стало еще грустнее, когда осознал, что и вот теперь классиков Марксизма-Ленинизма сызнова изучать и, причем, всерьез… А что делать? Положение обязывает.... Все придется начинать с самого начала. Я объявил об этом друзьям и Никита ответил:

– Ну вот… Дожили... Теперь ни ума, ни опыта, ни степенности.

Стаканчик я поднял и бросил в урну. Оставалось хотя бы в мелочах оставаться взрослым...

...Дома меня ждали. Мама с бабушкой поохали, посмотрели и потрогали синяки. Я отмахнулся, что, мол, все нормально, заживет как на собаке и, пообещав все рассказать потом, ушел к себе, оттягивая опасный разговоры, но не получилось. Отец зашел следом, словно что-то почувствовал.

Отодвинув в сторону гитару, он уселся напротив, заглянул в глаза.

– У тебя точно все в порядке? Или что-то еще случилось?

Если б он знал, что и сколько! Почти полтора года мы общались с ним на равных, два взрослых человека, а теперь… Я решил не тянуть и решить все разом.

– Да. Случилось. Ты знаешь…

Возникло малодушное желание вильнуть в сторону, но я сдержался. Глядя поверх его головы сказал:

– Я резко помолодел и поглупел.

Он посмотрел, не понимая меня. Потом улыбнулся. Подумал, что я пошутил и ответил в тон.

– Так ты и был не старый. 18 лет - это молодость.

– Я о другом, - сказал ему без улыбки и глядя в глаза.
– Помнишь, что я рассказывал о том, что случилось с нами, о Будущем.

Он кивнул.

– Так вот ничего этого у меня в голове уже нет…

Папа смотрел, и взгляд его требовал продолжения.

– Там, в Берлине, что-то случилось… Не знаю что. После того несчастья я все позабыл. У меня в голове нет ничего о том, что будет.

Я постучал пальцами по голове.

– Там нет места Будущему. Я его не помню.