Дедские игры в двух измерениях
Шрифт:
Он меня понял, стал серьёзным.
– Только у тебя или…
– У всех. Всё, что мы помнили - ушло… Всё...
Он не мог осознать, что это значит для нас эта потеря и спросил о том, что оставалось главным для него.
– Но сами-то вы остались прежними?
Я молча кивнул.
– То есть ты теперь просто мой сын, а не всезнающий старик? – уточнил он. Как же мне хотелось сказать «нет», но пришлось ответить, как есть.
– Да.
Я не знал, что он скажет, но он и не стал ничего говорить. Просто обнял меня. Я уперся головой в отцовское плечо и зажмурился. Для него я был сыном и
Он прижал меня, потом чуть отодвинулся, заглянул в глаза.
– Но для мамы постарайся держаться как-то посолиднее. Она-то не знает, что ты теперь снова пионер, а не пенсионер.
Я улыбнулся. После этого разговора на душе стало легче. Перестал давить груз недосказанности.
Отец вышел, а я усевшись перед окном с гитарой, задумался. О сложившихся несчастьях думать смысла не было, все эти охи и ахи надоели, как и душевные терзания. Нужно было выплывать со дна накрывшей нас тоски и думать позитивно. Вспомнив Никиту, я подумал, что мой дед может быть и не хуже его деда. Может быть и он оставил мне какую-то закладку на такой же случай? Ведь разговоры, я помню, были и планы строили.
На всякий случай я решил поискать в столе. Специально что-то дед прятать ничего бы не стал, и в бумагах, которых вокруг меня было множество, что-то могло и обнаружиться.
Так оно и оказалось. В одном из ящиков письменного стола нашлись несколько листочков с аккордами и названиями. Список делился на две части. Над первым моим почерком написано было «Для дела». На другом листочке «Для души». Я приободрился, но не сильно обрадовался. Повод, конечно, для радости был, но незначительный - аккорды я понимал, и названия были понятны, а вот как их перевести в полноценную музыку?
Первым в списке «Для дела» значилось «Я, ты, он, он, вместе целая страна…» и две фамилии Р. Рождественский и С. Ротару. И цифры 1978 год. И что мне с того? Повертев листок туда-сюда, взял в руки гитару. Аккорды были сами по себе, а вот музыка осталась в голове у деда.
Побренчав на гитаре, я решил, что разбираться с этим нужно не в одиночку, а всей компанией и позвонил друзьям. Ребятам тоже дома не сиделось, и мы вышли пройтись и поговорить.
Мы собрались во дворе, около песочницы. Вокруг бегала малышня, но дети не мешали серьёзному разговору. Я показал принесённые с собой листочки, но друзья посмотрели их и ожидаемо пожали плечами. Никто ничего не понял и никто ничего не вспомнил.
– Ну, Рождественского мы, слава Богу, знаем, и ходы к нему есть,- сказал Никита.
– Надеюсь, что он не забыл, кто музыку к «Москвичу в Ленинграде» написал. А вот Ротару?
– Может быть соавтор? – предположил Сергей, глядя на меня. Я отрицательно покачал головой. Когда я сам отыскивал разгадку этого ребуса, то как вариант, допустил и это, но подумав, отказался от этой версии.
– Теоретически может быть. Только я сильно сомневаюсь, что такой поэт как Рождественский нуждается в соавторе, – возразил я.
– Скорее всего, это исполнитель. Певец.
– Ты такого певца знаешь?
Я пожал плечами.
– А может быть композитор? – сказал Никита. Возражать никто не рвался и наш поэт уже увереннее добавил:
– Логично, что композитор. Как на пластинках
и в программках пишут- «слова и музыка»…– Ты про такого композитора слышал? – поинтересовался я.
– Я? Нет.
Этот вопрос ткнул нас в самое болезненное место. В память. Никита невесело усмехнулся.
– Я теперь много чего не знаю. Но ведь не просто так твой дед такое написал? Что-то он имел в виду?
– «Что имею, то и введу…» - пробормотал я.
– А ведь это можно узнать!
– Ну?
Я не стал разочаровывать друзей.
– Только придется походить. Надо просто пройтись по магазинам и поспрашивать пластинки этого самого Ротару. Фамилия-то редкая.
– И явно не русская, – оживился Сергей.
– Иностранец. Румын какой-то?
На счет фамилии он точно был прав. Я об этом не подумал.
– Может быть и румын. Во всяком случае, если ему приходилось с таким поэтом сотрудничать, и такие песни сочинять, то наверняка, мужик талантливый.
Сергей черпанул горстью песок из песочницы и начал струйкой пересыпать его из ладони в ладонь.
– А какие это «такие» ты что уже и музыку знаешь?
– Нет, конечно. Есть только аккорды. Только вот логику никто не отменял.
– Это ты к чему?
Он ссыпал песок обратно в песочницу.
– Но ведь деды отчего-то её отметили? – ответил я вопросом на вопрос.
– Значит, есть в песне потенциал.
Никита задумался.
– Верно. Надо будет попытаться соединить тот бубнёж, что мой дед на пленке записал с этими аккордами. Может быть что-то и получится…
Я не возражал.
– Я попробовал играть что-то лирическое, но ничего путного не получилось. Я по-всякому пробовал, но больше всего на эти аккорды ложится ритм марша или строевой песни.
Друзья посмотрели на меня... странно.
– Марши мы еще не писали…
Никита вздохнул и неуверенно добавил.
– Значит, критики скажут, что мы открылись этой песни с новой неизвестной им стороны.
– Ну почему не писали?
– возразил я - А про Ленина? Это ведь тоже, считай комсомольский марш. Так что критикам придется писать о том, как плодотворно и успешно мы развиваем направлением комсомольской песни.
Спорить никто не стал, но ситуация с это песней понятнее не стала.
– Давайте с другой стороны зайдем. – предложил Кузнецов.
– Что за поэт Рождественский мы знаем. А вот кто такой композитор Ротару?
Никита ткнул пальцем в листок.
– С. Ротару. Какое имя может быть на «С»?
– Саша?
– Был бы Саша, то написали бы «А». Александр.
– Тогда Семен?
– Семен и Рождественский? – Никита кисло улыбнулся.
– Нет. Не верю!
– Нашелся Станиславский!
Сергей тоже не поверил в Семена.
– С такими именами только под гармошку частушки петь, а тут все-таки серьезная музыка. Скорее всего, Сергей. Или Станислав...
– Да уж не Самуил…
– А почему не Самуил?
Спор потихоньку перетекал в препирательство.
– Да что мы гадаем? – остановил его Никита. – Включаем мозги. Такой поэт как Рождественский абы с кем сотрудничать не будет. Наверняка этот самый Ротару уже сейчас как-нибудь себя проявил, а к 1978 году станет настолько высоко летать, что ему такую песню доверят сочинить.