Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков
Шрифт:
«Дорогая Нинуша!
Прежде всего, позволь мне поблагодарить тебя за комплимент, который ты написала в последнем письме по моему адресу и по адресу многих. Затем сообщаю тебе наши новости и события. Моя постройка индукционной катушки Румкорфа совсем заглохла. Я потерял надежду иметь у себя этот прекрасный прибор, с помощью которого можно производить опыты с гейсслеровыми и круксовскими трубками, мало того, можно с его помощью и с помощью трансформатора Теслы получать токи всякого напряжения, затем снимать рентгеновскими лучами, потом… потом… индукция этого… этого… как его? трансформатора трехфазного тока… тьфу!.. то есть не трансформатора, а динамо… тьфу! То есть не динамо, а как его?.. этого самого… ну, одним словом, все то, что касается переменных токов (буде тебе известно, что это такие токи, которые меняются в своем направлении). Да, так вот, этот-то прибор я и не могу построить, так как фунт проволоки, нужной для него, стоит 16 рублей, а, как ты знаешь, я не особенно богат. Бабушка просила передать тебе поклон и сказать, что старшего брата дураком звать нехорошо, тем более когда он не виноват.
Леонид и Нина Радушкевичи
«Дорогая Нинуша!
Вчера я получил твое письмо и спешу тебе на него ответить. Ты спрашиваешь, почему я не пишу писем, — некогда да и лень, по правде сказать. 22-го у нас был вечер, и мы готовили трио из “Жизни за царя” Глинки “Не томи, родимый…”. Дивная вещь. Там есть в конце соло кларнета: играет один кларнет».
Милый дедушка! Он второй раз в своих письмах упоминает об этом трио. Бегу к сыну Алеше с просьбой найти трио в Интернете. Не проходит и пяти минут, как комната наполняется этой музыкой: сначала один голос, потом дуэт, а потом трио… дивной красоты, он прав! А я жила на свете и не знала, что существует эта музыка. Вот так дедушка! Умер тридцать пять лет назад, а его детское письмо подарило мне такую большую радость!
Нинуша на фотографиях выглядит старше своих лет, серьезная и с печатью обреченности на лице. Дедушка пишет ей письма, которыми старается ее всячески развлечь, иногда рассмешить, демонстрируя в них прекрасный юмор и эрудицию. Чего стоят, например, его рассуждения о прочитанных книгах «Господа Головлевы» или «Братья Карамазовы»! Эти письма к Нинуше, верно, кроме меня никто и не читал: ведь их нашли после ее смерти и читать было невыносимо больно, но дедушка сохранил их, и поэтому мы можем оценить удивительные отношения брата и сестры. Уже в 1950-е годы он во время поездки в Рязань нашел могилу Нинуши на месте разрушенного монастыря и грустно написал под фотографией: «Дом, под окнами которого похоронена Нинуша»… Спустя много лет (в 2009 году) я нашла это место, стояла там и представляла, что должен был почувствовать дедушка у ее могилы…
Вернусь к юношескому портрету дедушки и признаюсь самой себе и тем, кто, быть может, будет читать эти строки, в очень сокровенном чувстве. Неуловимое сходство моего старшего сына Алеши с его прадедом — вот причина особой светлой и пронзительной (ком в горле) грусти при взгляде на этот портрет. И цепочка родственной любви, особой духовной близости… не прервется?
Дедушке
В минувшем ли иль веке этом Чем воспитать своих детей? Над письменным столом склоненным силуэтом, Неистощимостью затей, Слезой, блеснувшей под раскаты Музыки дивной красоты, Когда семнадцатой сонаты Аллегро слушал с нами ты, И статуэткой Дон Кихота, Подаренной на юбилей. Какая трудная работа — Воспитывать своих детей.Нинуша Радушкевич
Из автобиографического очерка Л. В. Радушкевича
В прожитой жизни человека есть всегда что-нибудь поучительное, даже в жизни Иудушки Головлева или Гобсека. Тем более в жизни научного работника. Именно поэтому я и решаюсь здесь сейчас выступить. У меня нет времени подробно рассказывать детали биографии. Я хотел бы только подчеркнуть некоторые ее штрихи и коснуться собственной характеристики как научного работника.
«Родился я с любовию к исскуству… ребенком будучи, когда звучал орган в старинной церкви нашей, я слушал и заслушивался…»
А. С. Пушкин «Моцарт и Сальери»
Этим органом, когда-то мощно звучащим, был мой отец. Деятель эпохи 1905 г., по образованию естественник, кончивший Московский университет и уехавший в провинцию, хотя ему сулили кафедру ученого в Москве. Он был увлечен идеями Писарева, Чернышевского, Дарвина, Бокля, Тимирязева и жаждал просветительской деятельности, о чем свидетельствуют его письма к моей матери. В Рязани, куда он переехал, он был сперва преподавателем гимназии, а потом открыл частную гимназию, в которой состоял директором. Но главная его деятельность была сплочение местной интеллигенции, где он завоевал не только доверие, но и какое-то магическое влияние, сохранившееся на долгие годы после его смерти. Это был, как его кто-то назвал, ибсеновский «доктор Штокман». Главная деятельность его состояла в развитии просвещения и особенно в пропаганде естественных наук. Под его влиянием создавались новые учебные заведения, например рязанская частная женская гимназия, открытая почитавшей его Екимецкой.
В. И. и Н. П. Радушкевичи после свадьбы
Откуда эта сила? В ней есть что-то от его отца, участника Польского восстания 1863 года, сосланного в Сибирь на вечное поселение. Но эта бурная деятельность, когда про отца говорили, что он любит говорить и любит, чтобы его слушали, — стоила здоровья моему отцу. Он быстро сгорел, получив чахотку в молодом возрасте, и умер в 1908 году. Похож ли я чем-нибудь на родителей? Мой отец был, по описанию, суров и всегда серьезен, занят наукой, мало интересовался исскуством, из поэтов любил лишь Некрасова и Никитина. Напротив, мать имела мягкий женственный характер, унаследовав от своего отца любовь к исскуству, литературе, и эта любовь передалась и мне. От моего отца, как я думаю, мне досталась способность к передаче мыслей в беседах, докладах и лекциях, которые я в известный период жизни много читал перед самой разнообразной аудиторией. Еще 13-летним ребенком, увлекшись ботаникой и энтомологией, я читал лекции перед «аудиторией», состоявшей из моей няньки, братьев и сестер, причем сам рисовал карандашом таблицы для демонстраций. Позднее (в 1916–1918 гг.) я сделал ряд докладов в молодежной организации «Дома юношества» (литературного кружка) в Рязани. Эту способность делать доклады и читать лекции я рассматриваю как врожденный талант, если хотите, наследственный и, может быть, зависящий от особенностей склада психики. Интересно, что отец мой не вдавался в политику и не был, как я знаю, активен в период революции 1905 года. Но он чувствовал прогресс естествознания и говорил о нем, как видно, страстно и искренне. Я тоже не умею делать докладов на политические темы, но по вопросам физики готов «болтать без конца», лишь бы были слушатели. Долго я увлекался чтением систематических лекций в ВУЗах. Брался читать даже трудные самому (в смысле методическом) курсы, как то: теоретическую механику, теорию электромагнитного поля, теорию атома, оптику и… даже историю физики. Интересно, что я «расходился», главным образом, в маленькой аудитории на 10–20 человек и терялся в массовой аудитории, где я «не различал людей». Это было мне очень трудно. Фразеология и содержательность! Для меня чтение лекций и докладов было спортом. Должно быть, я был бы незаурядным присяжным адвокатом или проповедником… Я готов был читать на любую тему. Ведь это указывает на способность духа, а не интерес к содержанию. Но и такие люди нужны, они привлекают интерес к определенным направлениям. Недаром я увлек целый ряд людей на поприще физики. И это мое главное предназначение.
Я рос вялым анемичным ребенком, и только иногда во мне проявлялась часто беспричинная смешливость, доводящая буквально до слез. Из всех видов чтения я больше всего любил читать «смешные рассказы». Лейкин, Мясницкий, Чехов и Марк Твен были моими любимыми писателями. Любил Диккенса. В компании однолеток я дурачился и кривлялся. Подростком я стал часто читать серьезные книги, многое не понимая. Здесь сперва чувствовалось влияние матери, которая много говорила о моем отце. От него остались книги по дарвинизму и его микроскоп (огромную свою библиотеку отец завещал гимназии). Мать научила меня обращаться с микроскопом и познакомила с приемами собирания коллекций насекомых. Я стал было читать Уоллеса «Дарвинизм», читал в отрывках книгу Фабра о насекомых, Ганике и других авторов. Но читал отрывочно. Уже в 12–13 лет гонялся за бабочками по лугам и полям близ Рязани и «переживал», если крылышко у препарированной бабочки сломалось или отлетела ножка у кузнечика. Но боялся больших жуков. Препарировал гусениц. Потом с годами это увлечение прошло, и я погрузился в недра физического кабинета.
В период с 14 до 18 лет чувствовал два сильных увлечения: физика и музыка, а также литература. Я помню, что под влиянием отчима я мечтал быть священником. Все мы мальчишками чем-нибудь увлекались.
М. Г. Смольянинова
Семейный корабль
Мой дед, Алексей Николаевич Смольянинов, родился в 1879 году в Спасском уезде Рязанской губернии, в имении Никольское. Он был потомком древнего российского рода, восходящего к XVI веку, к эпохе Ивана Грозного. В Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона о нашем роде сообщается следующее: «Смольяниновы — дворянский род, происходящий, по преданию, от боярина и воеводы Владимира Семеновича Заболоцкого, бежавшего в 1563 г. в Литву от преследований Иоанна Грозного и получившего от короля польского имение Смольяны. Сын его Савва вернулся на родину. Дети Андрей, Савва и Кузьма, записаны в 1638 г. в числе детей боярских по Старорязанскому стану. Из представителей Смольяниновых Павел Андреевич и Николай Дмитриевич отличились в войне 1812 г. Константин Николаевич Смольянинов (ум. в 1872) — автор “Истории Одессы” (Одесса, 1852). Род Смольяниновых записан в родословные книги губерний Екатеринославской, Костромской и Рязанской».
Упоминаемый в данной справке Николай Дмитриевич Смольянинов (1786–1851) — герой войны с Наполеоном, награжденный орденом Святого Владимира IV степени, oрденом Святой Анны III степени и медалью в память вступления российских войск в Париж в 1814 году, был прадедом Алексея Николаевича, а моим прапрапрадедом. Портрет его я передала в музей-панораму «Бородинская битва».
Слово «род» — составная часть слов «народ» и «Родина». История рода во многом отражает историю страны и ее народа. Когда я перечитываю краткую справку о нашем роде, помещенную в «Энциклопедическом словаре», то невольно задумываюсь о том, что в истории нашей страны много трагических страниц. В XVI веке Иван Грозный безжалостно рубил головы боярам и воеводам, потому и бежал мой пращур-воевода из России, дабы сохранить жизнь себе и детям. И сохранил, род не пресекся, к счастью. А в ХХ веке некоторые потомки воеводы после переворота 1917 года бежали от новых тиранов. Ну а те, кто не желал покидать Россию, дорого заплатили за любовь к Родине. Судьба моего деда красноречиво свидетельствует об этом.
Отец деда — Николай Владимирович Смольянинов (1848–1921) — окончил юридический факультет Московского университета. Служил в Министерстве юстиции. Затем вышел в отставку и поселился в деревне. Вся жизнь его была посвящена родному Спасскому уезду Рязанской губернии, где более трехсот лет жили и работали его предки. Прадед был владельцем зеркальной фабрики в селе Кирицы. Кирицкая зеркальная фабрика была одной из лучших в России в ХК веке. Зеркала, произведенные там, поставлялись императорскому двору и продавались по всей России. Просуществовала эта фабрика более ста лет. Так что Смольяниновы внесли свой вклад и в развитие промышленности России.