Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Я бы тоже его убил. – Мои глаза удивленно распахнулись, он все еще смотрел на Изабеллу, а потом резко обернулся и вышел из комнаты, закрывая дверь. Я сидел тихо, убаюкивая свою девочку, когда услышал шаги, спускающиеся по лестнице. Он оставил меня одного с ней, оставил здесь, чтобы я зализывал ее раны.

Аро был прав – я написал все прямо у себя на лбу.

Еще несколько минут я баюкал ее, пока не показалось, что она успокоилась. Она все еще шмыгала носом, но в основном была тихой. – Белла, детка? – мягко сказал я. – Давай приляжем, хорошо?

Она кивнула, и я поднялся, держа ее на руках. Она еще крепче ухватилась за меня и дрожала. Я подошел и положил ее на кровать, головой на подушку. Она вцепилась в меня, когда я попытался отойти. – Я лягу рядом, успокойся, – пробормотал я. Она колебалась, но потом все же разжала руки. Я выпрямился и прогнулся назад, потягивая спину, она ныла после сидения на кровати и покачивания ее, но меня это не волновало – оно того стоило. Она этого стоила. Я стянул обувь и отбросил ее, залез с другой стороны кровати; я был в джинсах и рубашке, но не обращал на это внимания. Она повернулась, чтобы видеть меня, а я нагнулся и подтянул одеяло, чтобы укрыть нас. Это не было необходимым, в комнате было тепло, но я подумал, что это позволит ей чувствовать себя в безопасности.

От слез ее лицо пошло пятнами, глаза покраснели. Я дотронулся до нее и убрал с лица пару прядей волос, она отпрянула, но меня это не обидело. Пригладив волосы ей за ушком, я пробежался ладонью по щекам, стирая слезы, а потом придвинулся чуть ближе к ней, но все же не желая вторгаться в ее личное пространство. Просто хотелось, чтобы ей было со мной комфортно. Раньше ей это помогало.

Она не отводила от меня взгляда, и я тоже смотрел на нее. Слезы прекратились, но она все еще выглядела истощенной. – Хочешь вздремнуть? – спросил я мягко.

– Нет, – ее голос дрожал. – Просто хочу полежать здесь немного.

Я кивнул. – Мне уйти? – нерешительно спросил я, если ей нужно одиночество, то мне следовало оставить ее. Ее глаза распахнулись, и она яростно покачала головой. – Не волнуйся, я останусь. Мы можем быть здесь так долго, как ты хочешь. Да хоть неделями тут валяться, если тебе это поможет.

Она выдавила из себя маленькую улыбку, и я улыбнулся в ответ. Мы просто тихо лежали, рассматривая друг друга. Вскоре я протянул руку и, положив ее ей на талию, начал нежно ее поглаживать. Я старался двигаться медленно и постепенно, боясь, что она не хочет моих прикосновений, и внимательно наблюдал за ее реакцией. Слава Богу, это ее не обеспокоило. Где-то через минуту она сама придвинулась ближе ко мне. Я усмехнулся и сократил оставшееся расстояние между нами, прижимая ее голову к моей, и закрывая ей глаза. Рукой я нежно поглаживал ее по волосам. Ее дыхание порхало у меня на лице, а запах был таким сладким, что у меня возникло острое желание попробовать ее, поцеловать, но сейчас был неподходящий момент.

Через минуту она откинула голову, открывая глаза и глядя на меня. – Прости, – прошептала она.

Я нахмурился и с недоверием посмотрел на нее. – Ты извиняешься? За что?

– За то, что я такая жалкая и слабая. За то, что так расклеилась, – пробормотала она, закатывая глаза и гримасничая. Я вздохнул и мотнул головой, осознав, что был прав – она ощущает себя бесполезной.

– Ты не слабая, и уж никак не жалкая. Господи, Изабелла, ты боролась. Это дерьмо требовало сил и храбрости. Ты имеешь полное право быть расстроенной случившимся, и не должна извиняться. Ты все сделала правильно, Bella Ragazza. Ты же его ударила? – спросил я.

Она вздохнула: – Его оружием. Я не смогла найти ничего, чтобы защититься, а он положил его на стол, поэтому я схватила пистолет и ударила его по лицу, – тихо сказала она, голос звучал почти стыдливо, но я был ошеломлен. Она, черт возьми, ударила его пистолетом? Ее храбрость поражала, особенно с ее боязнью оружия.

– Черт, вот это было храбро, – сказал я, пытаясь дать ей понять, что я радовался за нее, за то, что она боролась. – Я так горжусь тобой.

Ее глаза слегка расширились от моих слов. – Ты мной гордишься? – недоверчиво спросила она. Я улыбнулся и кивнул, понимая, что моя сраная гордость была сейчас не к месту, но я хотел, чтобы она знала.

– Проклятье, да, я горжусь тобой. Ты дала ему отпор, не у многих хватит на это решимости, – сказал я. Она уставилась на меня, а потом засмеялась.

– Я сделала так из-за тебя, – мягко сказала она. Мои глаза распахнулись.

– Меня? – переспросил я. Она кивнула.

– Я подумала о тебе и осознала, что просто не могу сдаться, зная, что будь ты на моем месте, ты бы боролся, поэтому и я поступила так же, – cказала она. От ее слов я ощутил волнение в груди.

– Хорошо. Потому что никто не может прикасаться к моей девочке, если она этого не хочет, – жестко сказал я. Она улыбнулась и вспыхнула, я так любил этот румянец на ее щечках.

– Спасибо, – прошептала она. – За то, что защищаешь меня, ты знаешь, как я этого боюсь.

Я тихо вздохнул, кивая головой. – Ни одна женщина не должна подвергаться насилию. Этому нас всегда учила мама и проверяла, поняли ли мы. Когда-то она повторяла, что вне зависимости от обстоятельств, вне зависимости от ситуации, женщина всегда должна иметь выбор в сексуальной жизни. Она знала об этой проблеме рабов, что многие в организации порабощали людей, и она, черт возьми, ненавидела это, но не могла прекратить. Слишком тяжело, слишком сложно для нее. Но с одним смириться она не могла – с тем, что одни люди используют для своего удовольствия других. Она не раз повторяла, что женское тело – это храм, в который ты не смеешь входить без спроса. Конечно, я был просто гребаным ребенком, и по-настоящему еще ничего не понимал, но это так въелось в память, что я запомнил ее слова и окончательно понял их, когда повзрослел.

Она кивнула, соглашаясь, и подняла на меня глаза, а потом медленно наклонилась ко мне и прижалась губами к моему рту. Я нежно поцеловал ее в ответ, стараясь сохранить поцелуй невинным, ни в коем случае не желая давить на нее. Она оторвалась от меня и легонько улыбнулась, откидываясь на подушку. – Ее слова звучат так, будто она была хорошей, пылкой женщиной, – мягко сказала она. Я улыбнулся и закивал.

– Да, была. И этот вопрос много для нее значил. Она… хм, – я замер и нервно пробежался пальцами по волосам. Трудно было говорить об этом, но я чувствовал, что по какой-то причине она должна знать. Я хотел разделить с ней то, чего никогда и никому не рассказывал. Не знаю, говорили ли братья Элис и Розали об этом, думаю да, ведь они понимали наше отношение к данной проблеме. И именно поэтому отец так трепетно относился к этому вопросу, поэтому он вполне мог убить любого, кто осмеливался совершить подобное под крышей его дома. – Моя мать была… э-э-э… изнасилована, – нерешительно сказал я.

Она выпучила глаза и уставилась на меня. – Была? – удивленно спросила она. Я кивнул и продолжал перебирать пальцами ее волосы.

– Да, когда она была еще очень молодой. Я не знаю деталей. Но она этого не стыдилась, не стыдилась называть себя пережившей это. Ей не нужно было работать, у отца была куча денег, но она тратила почти все свое время на помощь жертвам изнасилования, нанимала для них адвокатов, помогала справиться с этим. Отец не любит об этом говорить, но он до сих пор ежегодно жертвует хренову кучу денег для Чикагского центра помощи жертвам сексуальных преступлений, где работала мама, он назван в ее честь, – пробормотал я.

– Вау, – мягко ответила она, удивленно глядя на меня. Я кивнул и вздохнул. Мы просто смотрели друг другу в глаза, прежде чем я придвинулся и притянул ее к себе, а она положила голову мне на грудь и прижалась ко мне. Я чмокнул ее в макушку.

– Поэтому я не хочу, чтобы у тебя создавалось впечатление, будто ты должна разрешать мне касаться тебя. Твое тело – это твой храм, и я в него не войду, если ты не хочешь, – сказал я. В тот момент, когда с моих губ слетели эти слова, я рассмеялся, поняв, как они прозвучали. Я не войду? Господи, я могу быть еще большим идиотом? – М-да, это прозвучало бредово, не обращай внимания, – сказал я, все еще смеясь и качая головой. Изабелла приподняла голову и сконфуженно глядела на меня.