Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)
Шрифт:
Негодование и горечь снова поглотили меня прежде, чем я даже понял, что делаю. Я взбирался по лестнице к маленькому чердаку над сараем, где, я знал, спала она. Я тихо зашел в комнату, застывая, когда увидел их обоих, ее и ее мать, спящих на изодранном старом матрасе на противоположном конце помещения. В комнате было жарко и душно, из сарая распространялся зловонный запах. Я сделал несколько шагов, случайно задевая книгу около матраса. Я опустил глаза и увидел творение Альберта Швейцера, заинтересовавшись, знал ли ее хозяин, что книга у нее. Сомневаюсь, он никак не мог дать рабыне книгу для чтения. Сомневаюсь, что она вообще должна уметь читать, они не дают рабам образование. Но вообще, откуда, на хер, мне знать? Они никогда раньше не убивали за своих рабов.
Я
И я ненавидел ее и ощущал, как жажда крови во мне снова поднимает голову. Я безумно хотел обвинить людей, заставить их платить за свою боль. Я не сводил с нее взгляда, испытывая отвращение к каждой ее клеточке. Почему она вообще, черт побери, существует? Во сне она заворчала, переворачиваясь ко мне лицом, и начала бормотать. Я напрягся, когда услышал «простите меня», слетевшее с ее губ, гнев во мне вырос. Простите, б…ь?! Она не знает, что сделала со мной, она не знает, что забрала у моей семьи. Она даже не знает!
Я поднял оружие и направил на нее, целясь в голову и совершенно не колеблясь. Я нажал курок, даже не думая, и нахмурился от удивления, когда ничего не случилось. Ни громкого выстрела, ни раздирающих воплей, ни крови. Я смотрел на нее еще с минуту, пораженный, потому что оружие ни разу за жизнь меня не подводило. И тут только до меня дошло, что я только что, б…ь, сделал. Я нацелил сраное оружие на нее с твердым намерением убить, и не дай пистолет осечку, она бы уже была мертва. Я бы убил ее, даже не понимая, что я это делаю. Я настолько был подчинен своему гневу, что почти убил ребенка. Ребенка, ради которого погибла моя жена, пытаясь сохранить ей жизнь! Она не могла изменить ситуацию; у нее не было власти над тем, что произошло, или еще над чем-то. Она ничего не знает о внешнем мире, и я не уверен, что она когда-либо была за пределами собственности Свона. Я не могу винить ее и убивать. Не могу убить ребенка!
В шоке я несколько раз моргнул, испытывая крайнее отвращение и ненависть. Я был жалок, ничем не лучше самого Чарльза Свона-старшего. Я почти убил невинную девочку, и пусть она всего лишь рабыня, у нее есть мать, и моя жена, б…ь, любила ее! Я резко выдохнул и тут же прикрыл рукой рот, едва не уронив оружие. Я попятился назад от нее, отчаянно желая уйти отсюда. Я снова задел ногой книгу, и Изабелла заворочалась во сне, пробормотав «хозяин».
От звука ее голоса меня снова наполнив гнев, тело напряглось, и я развернулся, прежде чем это взяло надо мной контроль. Я вылетел из комнатки и быстро побежал по ступеням, желая уйти от нее, чтобы не сделать то, о чем я буду потом жалеть. Я не смогу жить, зная, что убил ее, и не имеет значения, что я сейчас этого хочу. Я пообещал Элизабет много лет назад, что никогда не обижу женщину или ребенка, и я только что, на хер, убил женщину там на шоссе. Этого уже достаточно. Убить ребенка, особенно ребенка, которого она любила, будет равноценно очернению ее памяти.
Я отошел от сарая и сделал глубокий вдох, наслаждаясь свежим воздухом. Эмоции, бушевавшие во мне, были невероятно сильными. Я подошел к дому и сел на ступеньки на веранде. Я откинулся спиной назад и выпустил из руки пистолет, который с громким стуком упал. Я сдавил голову, пытаясь взять себя в руки. Но истощение и гнев, и опустошение, и мое отвращение к себе, и агония, и вина просто не отпускали – слишком много для одного человека.
Я сидел там, на этих ступеньках, в Финиксе была жаркая июньская ночь, мои руки тряслись, кожа была покрыта испариной, и вот тогда я, наконец-то, достиг своего нижнего предела. Я сидел там и дрожал, разрываясь между желанием истерически зарыдать и проблеваться, меня жутко тошнило, и не имело значения, от чего. Не знаю, как долго я сидел там, я был словно заколдован, но меня вырвало из
забытья приближение света. Я поднял голову, вытирая слезы и прочищая горло, пытаясь взять себя в руки. Потом я поднял пистолет, снова действуя на автопилоте. Туман в голове, казалось, немного прояснился, и я смог проверить оружие, чтобы убедиться, что оно будет стрелять.Быстро встав, я сделал несколько шагов назад, открывая парадную дверь и проскальзывая внутрь. Я спрятался за угол и украдкой выглянул, когда машина подъехала. Я ощутил себя полным идиотом, зная, что припарковал машину с моим именем в страховке. Кстати, за эту ночь я сделал охеренное множество ошибок, но пока мне везло. Мне настолько везло, что никто не видел на шоссе, как я врезался в машину и убил людей, случайная осечка спасла меня от убийства Изабеллы.
Машина затормозила возле моей. Открылась водительская дверь и оттуда вышел мужчина, в котором я узнал сына Чарльза Свона-старшего. Он захлопнул дверь и пошел напрямую ко мне, даже не замечая моего автомобиля, что-то отчаянно бормоча про себя. Он поднялся за крыльцо, открывая входную дверь. Стоило ему ступить внутрь и увидеть меня, как он застыл. Я направил на него пистолет, в его глазах промелькнул ужас и недопонимание.
– Мистер Каллен? – нерешительно спросил он, поднимая руки вверх. – Что, э-э… Что происходит? Почему, э-э… мои родители, они, э-э… на дороге, я не знаю, что случилось, их машина взорвалась…
Я смотрел на него с мгновение.
– Я знаю, – просто ответил я, не отводя прицел.
– Вы… знаете? – сконфуженно спросил он.
Я кивнул.
– Они… вас послали помочь им? Им кто-то угрожал, есть проблема?
Я кивнул.
– Да, есть проблема. Но никто меня не присылал. Я сам приехал.
Он нахмурился и не отводил от меня взгляда, его руки в воздухе тряслись, пока он говорил.
– Они в порядке? – спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
– Не хочу быть тем, кто скажет тебе это, Чарли, но, боюсь, твоих родителей больше нет с нами, – холодно сказал я.
Его глаза распахнулись и я увидел в них страх, когда он понял, что они мертвы.
– Вы-ы… – с запинкой произнес он.
– Да. Я. И если хочешь уйти отсюда живым, лучше слушай меня и слушай хорошо…
Я проверил, вооружен ли он, чтобы он не мог мне навредить, и провел в гостиную. Какое-то время я нагонял на него страх, и, очевидно, он понятия не имел, что его отец убил мою жену. В конце я сказал, что теперь он живет только на моих условиях. Он мой должник, и когда придет время, я буду ждать расплаты за это одолжение.
На рассвете я вышел на крыльцо дома, наблюдая, как встает солнце. Краем глаза я заметил, как Изабелла вышла из сарая. Я посмотрел на наручные часы и увидел, что сейчас ровно пять тридцать утра.
Чарли Свон вышел следом за мной, нерешительно глядя на меня. Я видел его страх, он хорошо знал, на что я способен. Он посмотрел на Изабеллу, как она встала в саду на колени, готовясь работать.
– Что насчет этой девочки? – спросил я, больше для себя.
Я услышал вздох Чарли и повернулся к нему, приподнимая бровь.
– Некоторые люди делают безумные поступки с теми, кто им родня по крови, независимо от того, беспокоятся ли они о них, – сказал он, пожимая плечами.
Я смотрел на него с мгновение.
– Она твоя дочь, – сказал я, поворачивая голову к Изабелле.
Не знаю, откуда пришла эта мысль, она была новой. Она должна была откуда-то появиться, и раньше я думал, что кто-то их охраны Свона воспользовался ее матерью, но теперь я увидел и другое. Чарльз Свон-старший имел goomahs, а вот его сын – другая история.
Он заворчал в ответ, не говоря ни да, ни нет, но это не было нужно. Мне незачем подтверждение. Я смотрел, как она работает в саду, не замечая ничего, кроме своей работы. И мое чувство вины усилилось в десять раз, гнев и досада отошли на задний план. Было противно, что несчастный ребенок родился в сарае, живет такой жизнью и не может убежать, и единственный человек, попытавшийся спасти ее, мертв. Ее собственная семья сделала с ней такое, сделала ее такой.