Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Я снова глянул на детей, наблюдая, как Эдвард горделиво улыбается. Он наклонился и прошептал ей что-то снова, она залилась румянцем, улыбаясь в ответ на его слова. Он тихо засмеялся и, наклонившись еще ниже, прижался губами к ее шее. Она отклонила голову назад и прикрыла глаза в ответ на поцелуй.

И я улыбнулся. Впервые за долгое время. Я смотрел на них двоих вместе и улыбался.

Потому что она посмотрела в эти пронизывающие темные глаза, глаза, которые наблюдали за ней, пока ее мучили, глаза, которые, как она знала, принадлежали убийце, и она не дрогнула. Она твердо стояла на ногах, держалась, не позволяя никому больше сломить ее. И это, даже больше, чем что-либо другое, вселяло в меня веру, что все может– таки быть в порядке, что для нас всех еще есть надежда.

Потому что это то, что не могла сделать даже моя жена.

ДН. Глава 54. Часть 1:

Глава 54. Трещина в бетоне

«Мне нравится, когда цветок или пучок травинок прорастает

через трещину в бетоне. Это чертовски героично»

Джордж Карлин

Эдвард Каллен

Я увидел его, как только зашел в дом. Он остановился и быстро пробежал по нам глазами, оценивая, как он обычно это делал. Всегда твердо стоит на своих гребаных ногах, всегда точно оценивает окружающее. Изабелла заметила его и сразу же напряглась, всё ее тело окаменело, а голова опустилась вниз, к деревянному полу. Я бессознательно потянулся к ней, крепко обхватывая и притягивая к себе.

Я хотел сказать, чтобы она немедленно прекращала это и расслабилась, потому что это был всего лишь мой дядя Алек, но держал рот на замке. Я постоянно говорил в течение всей недели, практически вдалбливая в нее, что он будет здесь – я хотел подготовить ее. Я удостоверился, что она знает, что не должна ничего бояться, и сказал, что он был полностью безопасен. Она не выглядела так, как будто, на хер, поверила мне, но я не винил ее, потому что даже сам не верил, что он был «полностью безопасен». Но я был уверен в том, что ей не о чем беспокоиться. Ни при каких обстоятельствах он не навредил бы ей. И без разницы, по какой причине: по той, что он – наша семья, или типа он слишком уважаемый человек для подобного дерьма. И я никогда бы такого не позволил. Никто не должен, б…ь, снова причинять боль моей девочке, не тогда, когда я могу не допустить этого.

Я должен был знать, что попытка подготовить ее заранее бесполезна, ведь та же самая хрень случилась, когда впервые приехала Эсме. Она сказала, что всё хорошо, сказала, что была готова, но слова и действительность разительно отличались. Она почти, черт возьми, вернулась в рабское состояние, и было ясно, что она собиралась сделать это снова.

Все начали приветствовать Алека, а я стоял там, поддерживая Изабеллу, не уверенный в том, что, черт возьми, сделать, чтобы уменьшить ее напряжение. Я думал о том, чтобы схватить ее и унести отсюда, подняться наверх и увериться, что с ней всё в порядке, но знал, что это было бы смешно и ничего бы не решило. Черт побери, не может же она постоянно его избегать, а я не могу постоянно ее прятать и ограждать от мира, хотя именно это и я желаю. Я не хочу, чтобы что-либо даже отдаленно беспокоило ее, хочу, чтобы все плохое держалось подальше от нее, насколько это в моих силах, но это было нелогично и невозможно. Я не мог дать ей всю гребанную «радость» в мире; ей предстоит иногда проходить и через бури. Я пытался помочь ей найти независимость, войти в жизнь и отыскать силы, и на, хер, избежать чего-то такого незначительного, как встреча с моим дядей Алеком. То, что не убивает нас – делает сильнее, правильно?

После того, как Алек поприветствовал остальных, его взгляд упал на меня. Я посмотрел на него, про себя молясь, чтобы всё это дерьмо прошло нормально. Я пытался быть сильным и не вести себя, как дикарь, не забросить ее на плечо и не убежать. Но, если она будет волноваться еще больше, это точно поколеблет мою решимость.

– Алек, – просто сказал я, кивая ему.

Он вернул приветствие.

– Эдвард, – ответил он.

Я мельком взглянул на него, прежде чем перевести взгляд на Изабеллу. Она все еще пристально смотрела вниз на долбаный пол, так сосредоточенно, как будто хотела запомнить все линии и узоры на этом дерьме. Я мог почувствовать, как ее тело дрожит, а ее дыхание было шатким, каждый вздох походил на всхлип. Я притянул ее ещё ближе к себе, крепко удерживая. Я не был уверен, что, б…ь, сказать или сделать, чтобы облегчить эту дрянь для нее, но я чувствовал каждый взгляд, направленный на нас, так что знал, что должен что-то сделать. Я вздохнул и наклонился ближе к ней, отчаянно пытаясь найти правильные слова.

Что заставляет вас, черт побери, говорить девушке, что вы ее любите, когда она так боится пострадать от вашей собственной семьи? Какие слова в силах убить страх, созданный муками прошлого, и при этом вызванный человеком, который видел, как эти страдания проходили, не делая ни единой гребаной попытки ей помочь? Есть ли на свете слова, которые могут помочь? Я так не думаю, но я не мог просто стоять там и ничего не сказать. Часть меня – очень нетерпеливая часть – кричала, что это было, черт возьми, смешно, потому что она должна, на хер, доверять мне, я хотел сказать ей заканчивать с этим, но большая моя часть понимала её. Я четко помнил, как в детстве меня пугало присутствие дяди, как отец постоянно повторял мне взять себя, б…ь, в руки и справиться с этим. Как сильно это дерьмо ранило меня, словно отцу было насрать на мои чувства и страх. Я не мог поступить с ней так же, ведь у нее намного больше причин бояться Алека, чем когда-либо было у меня, и она должна знать, что ее чувства ценят.

Я понял, что никогда не найду правильных слов, так что просто сказал первое, что пришло на ум. Кое-что охеренно тупое, типичное для меня. Я просто открыл рот, извергая всякую хрень, которая, я надеялся, будет ей понятна.

– Ты помнишь, как уговорила меня посмотреть эти дурацкие фильмы о волшебниках, tesoro? О Гарри Поттере? Ты помнишь, как он противостоял плохому парню, Волдеморту, а этот негодяй пытаться причинить ему боль, но не мог, потому что тот был защищен любовью или чем бы это ни было? – спросил я, неся всякую чушь, приходящую в голову. Я, вероятно, перепутал детали, но, в любом случае, это была достаточно ясная картина.

Она нерешительно кивнула, возможно, задаваясь вопросом, для чего, черт возьми, я говорил о проклятом кино прямо сейчас.

– В общем, ты – Гарри Поттер, и мы собираемся притвориться, что этот ублюдок, там, – это Волдеморт. Он не может дотронуться до тебя, пока ты веришь в меня. Потому что я люблю тебя, и не позволю, чтобы с тобой что-либо случилось. Моя любовь – лучшая гребаная защита, которую ты получила, и у тебя всегда это будет. Ты не можешь позволить им, на хер, сломить себя, ты должна держать голову высоко и встретиться с этим. Ты понимаешь меня? Понимаешь, о чем я говорю?

Она снова кивнула, берясь за мою руку, обернутую вокруг нее. Другой я приподнял ее голову. Я не собирался вынуждать ее, и был рад, что она не пыталась бороться со мной, но мне не нравился ее взгляд – в нем чувствовалось поражение. В ней было больше сил, чем в любом из нас, и она не могла позволить безрассудному страху сдерживать ее, как это было сейчас.

– Это – моя девушка, Изабелла, – сказал я.

Алек знал о ней, возможно, он знал всю гребаную историю моей матери, умирающей за нее, но все это – не Изабелла. Изабелла была гораздо большим.

– Конечно. Изабелла, – сказал он, пристально глядя на нее.

В ответ она уставилась на него, но ничего не говорила, и неуклюжая тишина заполнила комнату. Я полагал, что высказывание чего-нибудь сломало бы напряженность, которую нагнетали взгляды остальных. Я надеялся, что она сделает первый шаг и заговорит, потому что, я знал, Алек не станет. Основываясь на том, что сказала Эсме, когда посетила нас на Рождество, была долбаная причина, почему Алек не появился – тогда он хотел избежать этой ситуации. Он не хотел заставлять ее чувствовать неудобство. Но к счастью, я не должен был ничего придумывать, чтобы убрать напряженность, потому что она, наконец, пришла в себя.

– Я рада видеть вас, Алек, – сказала она, ее голос был напряженным и шатким.

Она протянула ему руку, и я уставился на нее, немного ошеломленный. Я ожидал, что она найдет силу признать его, но точно не ожидал, что она, на хер, протянет ему руку. Потребовалась бы большая храбрость, чтобы пожать руку человеку, который позволил своей сестре мучить вас, даже не делая замечания. Этот человек, вы знаете, убивал людей. И она, очевидно, все еще была охеренно испугана, но сделала это, потому что была сильной. Она, наконец, начинала верить в себя, и было ясно, что она, черт возьми, верила в меня. Она доверяла мне.