Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
И пусть там было сразу двое удэши: Керс, не отлипающий от Белого, будто решивший слиться с ним еще раз, и Эллаэ, присоединившийся ко «всадникам» окончательно, потому что с ними летел Кречет, все равно — боялся. Его-то там не было и, случись что, кто исцелит? Кто спасет? Уж на что способны люди, Яр знал. Довелось пару раз срываться с места, падать в жесткие руки Янтора — и лететь, опережая ветер, спеша спасти едва-едва теплящуюся жизнь там, за краем Эфара.
Его называли чудотворцем, но он был всего лишь целителем. И когда у него на руках умер один из дружинников, умер, несмотря на все усилия, несмотря на то, что Яр трижды запускал его сердце и тянул к жизни изо всех сил — он не плакал. Он замкнулся на несколько суток в мрачной сосредоточенности.
Одного этого бы хватило, чтобы вписать его имя в хроники. Но Яр не собирался останавливаться, он знал: Стихии не зря отметили его своим прикосновением. Он может больше. Он придумает, сумеет. Сделает. И научит этому остальных.
***
Кречет стоял, буравя полог палатки взглядом. Еще немного — и заполыхает веселым огоньком, но он все-таки удержался и только попинал полотнище.
— Белый, чтоб тебя, вставай! И Керса прихвати!
Рявкнув, Кречет зябко передернулся. Выскочил из палатки он в одной шерстяной кофте, а зима — это не то время, чтоб разгуливать без теплой куртки на меху, особенно здесь, на северо-западе Ташертиса. Поэтому когда на плечи легла согретая чужим телом куртка, взвиваться, как это делал обычно, не стал.
— Кречет, дай ты им отоспаться. Все равно не только они еще спят, — Эллаэ обхватил его за плечи и потянул прочь от палатки, в которой никто не подал признаков жизни даже после его пинка. — Если уж ты проснулся совсем…
— Что? — огрызнулся Кречет, но отошел.
Его все раздражало. Промедление — хотелось снова лететь вперед, он сейчас жил только за рулем роллера или в бою. Брат, Керс — эти двое будто затеяли вывести его из себя, уже было совершенно не смешно растаскивать их в стороны и награждать оплеухами, чтобы подостыли и дали вымотанным «всадникам» хоть немного покоя. «Всадники» — они смотрели на него, как на героя, а Кречет не был героем, не чувствовал себя им! И особенно бесил Эллаэ.
Ему Кречет был, конечно, очень благодарен, услышав, как много удэши сделал, чтобы он выжил. Пожалуй, больше смог только Яр. Но… но это не повод так виться вокруг и липнуть! И уж тем более не повод постоянно тянуться, пытаться прикоснуться, задеть локтем, сесть рядом или и вовсе попробовать отвоевать право ночевать в одной палатке. Кречет тогда смачно послал надоеду и теперь ночами мерз в одиночестве.
Не хватало ему побратима, ой как не хватало! Когда рядом был Яр, все было проще. Или он и сам был проще? Время между жизнью и смертью изменило, заставило повзрослеть, осознать: все не просто серьезно, вся эта война — это не за «здесь и сейчас», а за будущее. Потому что если не вычистить максимально теперь, дети, внуки могут не справиться.
— Пойдем, погоняем, — Эллаэ пользовался тем, что его руку не сбросили как всегда. Все-таки Кречет изрядно замерз, так что не спешил отталкивать. Вот и обнимал его удэши теплыми, несмотря на мороз, потоками ветра, помнившими жаркий юг и пустыню.
— Ну пошли, — нехотя согласился Кречет.
В самом деле, раз уж проснулись, стоит осмотреть окрестности, проверить, не случилось ли чего. Вроде бы вокруг их стоянки еще вчера на многие дасаты вокруг никого не было. Они сейчас пробирались через места, бывшие глушью еще даже до начала бедлама с Ворчуном. Но, мало ли. Один раз уже так налетели на людей, их спрятанную в лесах стоянку. Разгромили её до основания, перебили всех, но больше благодаря внезапности. А вот если на них так нападут — еще неизвестно, что будет.
Потряхивало от одной мысли, что эти мрази пятнают своим присутствием мир, пачкают его, портят. Видят Стихии, они столько сделали, чтобы вернуть равновесие! Седые пряди в волосах Яра Кречет не забудет никогда: сколько эму, Эоне? Едва совершеннолетие справил — а уже седой! Да за одно это он был готов выжечь глотки всем им. А ведь не только в побратиме было дело.
Это даже
не было местью. Нет, он точно не мстил. Он просто рвал глотки с остервенением рыси, защищающей своих детенышей, свою территорию. Яр был лекарем, а он, Кречет… Он был воином. Его полет был в любой момент готов взорваться яростным кличем, и он пикировал, готовый вспороть чужую грудь когтями, стремясь добраться до сердца, сжать его и вырвать, раздавить, уничтожить!Может, поэтому с каждым днем все труднее было держать себя в руках без тихого говора воды под боком. Воды, которая смыла бы кровь с ладоней, успокоила, притушила пламя.
Роллер рявкнул движком, отзываясь на раздражение хозяина. Он был на грани — и понимал это. Хотелось в Эфар, хотя бы на несколько дней. Вот закончится их дежурство — и предложит всем «всадникам» навестить Эону. Побратима вспоминал не только он, Керс, Белый и Эллаэ, остальные тоже очень тепло отзывались о Яре. Наверняка не откажутся. Но сколько туда добираться? Отсюда только до гор ехать и ехать. Он… Выдержит ли?
Кречет не знал, и потому сорвался с места так, что колеса жалобно взвизгнули, даже не обратив внимания, едет ли за ним Эллаэ. Только остался за спиной разожженный посреди лагеря костер, маяк, на который он ориентировался, собираясь сделать круг.
Дорог здесь не было. Вообще не было, Ворчун уничтожил все, что не вписывалось в его представление о правильном мире. Но и роллеры уже были не совсем те, что прежде. Теперь эти махины были способны преодолевать девственный лес, если только там не совсем бурелом. Мощные шипастые колеса, упрочненные рессорные механизмы, защитные ремни — чтоб из седла не вылететь на любой кочке, практически броня на механической части.
Кречет пригибался к рулю, горбился, зорко вглядываясь вперед. Краем глаза заметил, что щегольской роллер Эллаэ, выкрашенный в белый и голубой, с хромированием, как и тот первый, поравнялся с ним. Ветра почти игриво толкнули в спину, заставив глухо зарычать. Да когда же он угомонится? Врезать хотелось до кровавых пятен перед глазами. Не убить — просто впечатать кулак в вечно улыбающееся лицо, раскровянить губы, чтобы эта невнятная серость окрасилась хоть одним ярким цветом.
Он вывернул руль, заставив Эллаэ притереться к самым деревьям, притормозить. Тот вскинул белесые брови, останавливая роллер. А больше ничего и не успел, ни спросить, ни даже ногу через седло перекинуть. Кречет сдернул его с роллера, как разъяренный охотничий акмену — зазевавшуюся ящерицу с камня.
— Да сколько можно?! — голос хрипел и срывался на яростный клекот. — Держи свои ветра при себе, урод, или я их тебе в глотку затолкаю!
Удэши смотрел в глаза бестрепетно и даже слегка улыбался.
— Успокойся, Кречет, чего ты с утра пораньше?
Терпение Кречета лопнуло с тонким звоном — или это от злости в ушах зазвенело, когда Эллаэ потянулся ближе, так что облачко пара от его дыхания согрело губы.
Он просто рванул вперед, дернул на себя, наклоняя голову, врезаясь лбом. Надеялся, что сломает нос — это привнесло бы в невыразительное лицо удэши хоть какой-то яркий штрих. Надеялся, что ревущему внутри пламени этого хватит, этого хруста и вскрика, того, как отшвырнул от себя, впечатывая спиной в ближайшее дерево. За плечами разворачивались огненные крылья, по пальцам скользили всполохи, готовые сложиться в когти. Он почти с ненавистью уставился на удэши, почти ждал: ну, бросься! Перестань быть серой тряпкой!
Эллаэ поднимался с взрытого падением снега, и усмехался окровавленными губами. А потом прянул вперед, впечатал кулак под дых, подбил под колено, швырнув в сугроб. Но Кречет был слишком зол, чтобы это его охладило. Нет, только взъярило еще сильнее, и снег зашипел, испаряясь от соприкосновения с огненными крыльями.
— Ну, иди, птичка, иди, — переменчивые глаза Эллаэ потемнели, стали почти фиолетовыми — как грозовые тучи. Это странно раззадорило, прибавило жару. Красная кровь, темные глаза. Уже две яркие детали. И насмешливое «птичка», отозвавшееся в памяти кошачьим мяуканьем.