Делай, что должно. Легенды не умирают

Он категорически не собирался поступать так, как советовали лекари. То есть, затянуть ожоги новой кожей и не заботиться о том, как это будет выглядеть, главное, что побратим будет жить и перестанет испытывать боль. Яр намеревался начать исцеление с глубинных слоев, с органов, с сожженных мышц, восстанавливая их по волоконцу, по сосудику, нерву. Этим и занимался, не давая страшным ожогам закрываться, оставляя раны сочиться сукровицей: с ней отторгались продукты распада сгоревших тканей и токсины. Кречета держали в медикаментозном сне, так он не испытывал полной мерой той боли, что стала верным спутником Яра на этом долгом пути к выздоровлению.

Ему говорили, что он сумасшедший. Яр только криво улыбался, почти гримасничал, отмахиваясь от местных лекарей. Не мешают — и ладно, свою часть работы делают — хорошо.

Его понимали разве что удэши. Даже отец, приехав, обнимал, но в глазах стыло немое недоумение. Вот Кая — другое дело. Положив голову ей на колени, Яр впервые за долгое время уснул спокойным сном, без кошмаров, не вскакивая каждые пару часов, чтобы проверить, не случилось ли чего страшного.

Понимала Ниилиль, ворковавшая над пришедшим в себя и постепенно выздоравливающим Янтором. Понимал Эллаэ, никуда не ушедший, оставшийся помогать и поддерживать — во многом благодаря ему Яр мог так долго заниматься лечением, воздушник не жалел сил и времени, чтобы облегчить состояние Кречета, умудрился подвесить его в центре вихря так, чтобы обожженное тело не касалось ничего. Понимал Фарат, приходивший посидеть с ними обоими, даривший какую-то сонно-спокойную уверенность и еще немного сил.

Удэши видели Эону, видели, что он знает, как лучше — и поддерживали его решение.

Люди — нет, люди не понимали. Даже собратья-нэх считали, что то, чем он занимается, есть продление мучений. И не желали думать о том, каково будет жить Кречету, бывшему красивым парнем до битвы, после, если Яр сдастся. Поэтому он не сдавался.

А ведь был еще Белый. Упрямый, будто его зверем был осел, а не крылатый конь! Ему тоже говорили, что не стоит ждать чуда от Яра, тем более что тот был всецело занят Кречетом. Говорили, что можно попробовать пройти лечение у кого-то другого, мало ли сильных нэх! Советчиков Белый посылал в такие дали, куда не всякий воздушник-удэши доберется. Говорил, что будет ждать, сколько потребуется, и уходил, сшибая все попадавшиеся на пути углы, вызвериваясь на любого, кто смел замечать его увечье или, не дай Стихии, жалеть из-за этого. Больше всего доставалось Керсу, шлявшемуся за ним бледной тенью. Несчастный удэши терзался виной за то, что не уберег — и огребал за это полной мерой.

— Но он же не виноват! — пыталась вступиться за Керса Ниилиль — и получила от медленно выздоравливающего Янтора долгую-долгую и поучительную беседу на тему совести, сострадания и ответственности за младших. Яр только усмехался: это Янтор, Керс, Кая, Фарат — те, кто жил рядом с людьми долго, с самого сотворения и наделения людей разумом, прониклись человеческими качествами. Даже Акмал, долгое время спавшей, не в полной мере были близки эти человеческие понятия, Ниилиль же и вовсе пока еще была далека от их понимания, хотя у нее и была куда более гибкая психика, чем у Матери Гор. Ничего, научится. Яр был в этом уверен. И Керса Белый простит. Просто нужно время. Им всем нужно время. А времени этого, как назло, было мало, пусть это была и не их вина.

Сведенья с запада поступали невеселые. Просиживая в лекарском центре, Яр был отрезан от всех событий, но новости ему приносили исправно. Иногда ему казалось, что лекари таким манером просто отвлекают, не дают каждый день выкладываться на полную. Он злился, но все равно брал газеты, брал листы докладов, исписанные убористым почерком, и вчитывался, пытаясь понять, что же происходит.

А происходило то, что в закрытую зону, узнав о том, что основная опасность уничтожена, хлынули искатели легкой наживы. Кто-то проболтался об алмазном сердце Ворчуна, и потянулись за выжженную полосу одиночки и целые группы «собирателей». И не все они были людьми, хватало и нэх, прекрасно осознававших ценность напоенного Землей и Огнем алмаза. Патрули вылавливали их, разворачивали обратно — но далеко не всех.

И ладно желающие разжиться на осколках драгоценного камня. В конце концов, их можно было понять, как и горячие головы, ринувшиеся в полный неизведанного край. Ведь не только останки Ворчуна представляли интерес: все перекроенные им земли были абсолютно новыми, со своими зверями и растениями, с рельефом, не имеющим ничего общего с первоначальным! И кто знает, что там можно было найти и на какую опасность нарваться. Те же изуродованные нэх никуда не делись, только еще больше озлобились, кто выжил после смерти удэши.

Хуже всего было то, что туда снова выдвинулись отряды людей, ищущих места для своих баз. Пербаламученная, напоенная всеми Стихиями разом земля могла надежно скрыть что угодно даже от совместных патрулей воздушников и огневиков. И это уже требовало решительных действий.

Нашлись уже и среди нэх те, кто предлагал отдать эту землю людям — и отгородиться от них поднятыми земляными стенами и заставами, мол, если так хотят — пусть выживают без нас, как сумеют. Но большинство понимало, что это не выход. Это обесценит все жертвы и весь труд тех, кто сражался с Ворчуном, да и отдавать людям богатейший на рудные запасы, а теперь еще и амулетные камни край? Жирно будет!

С последним Яр был согласен: слишком жирно, особенно амулеты. Потому что эти самые амулеты люди могли так извратить… Так приспособить… Близкое знакомство с одной из этих «приспособ» стоило ему седой пряди.

Наглость людей не знала границ. И ведь сумели выяснить, в какой палате лекарни лежат герои битвы с Ворчуном, вычислили окно! Среди ночи Яра подкинуло звоном разбитого стекла, скатившись с койки, он с ужасом увидел продолговатый снаряд, завязший в вихревом потоке, которым был окутан Кречет, буквально в ите от его тела. Подскочивший вместе с ним Эллаэ осторожно перехватил воздушными путами это нечто. Закрыл щитами, тоже заподозрив недоброе, потянул… И вот тут-то Яр и поседел, когда безобидная на первый взгляд штуковина взорвалась с яркой вспышкой, осыпавшись внутрь щитов парой гостей зазубреных осколков.

Такого Кречет бы уже не пережил, никакие целители не помогли бы. Да в палате вообще бы хорошо если Эллаэ жив остался!

К окну подходить не рискнули — убийцы могли ждать там, выстрелить в того, кто высунется посмотреть, откуда прилетел смертельный «подарок». Зашевелившаяся от грохота и вспышки охрана лекарни позже прочесала окрестности, но, естественно, никого не нашла.

На окна в итоге установили защиту — что, опять же, потребовало дополнительных амулетов. И Яр только крепче утвердился в мысли: нет, западные земли нужно осваивать по-новой. Нельзя пускать туда людей.

***

Белый всегда думал, что знает свое жилье так хорошо, что и с закрытыми глазами сумеет в нем сориентироваться. Что ж, сейчас глаза у него были широко распахнуты, но все равно перед ними стояла темная пелена, изредка позволявшая рассмотреть только слабенькое свечение огня — или силуэт Керса. И то, больше на чутье, чем именно видя. Он и других удэши «видел» примерно так же, только еще слабее. Нэх вообще были смутными, едва различимыми тенями. А все остальное — пустота, в которой неожиданно оказалось почти невозможно ориентироваться, полагаясь только на осязание и слух.

Первые дни Белый списывал неловкость на дорогу, на неуютный салон «Дрейка», на незнакомую палату лекарского центра. Но когда оказался дома — и даже в своей комнате толком развернуться не смог, сразу набив очередной синяк о край кровати… Пришлось накрепко прикусить язык, чтоб не разразиться потоком брани на все и сразу: на собственную неловкость, на увечье, на потянувшегося к нему Керса. Белый прекрасно понимал, что вины удэши во всем случившимся с ним нет. Точнее, она есть — но он виноват ровно в той же степени, что и сам Белый. Керс не мог предположить, что молнии ослепят его пару, а от жара небесного огня защитил надежно — на Белом не было ни единого ожога после боя.