Делай, что должно. Легенды не умирают

— Спасибо, Эфар, — шепнул едва слышно и поспешил за Ниилиль, уже успевшей добежать до дверей и нетерпеливо обернувшейся, поджидая его.

Когда в Эфар приехали Трой и Кая, они не стали протестовать, узнав, что свадьба будет совсем не в ташертисских традициях.

— Ты берешь в жены горскую девушку, и жить тебе здесь, все верно, Яри, — сказал отец.

Сейчас, посреди обережного круга костров и белых чаш с ключевой водой, стояли двое: Трой и Танэу — отец Кэлхо. И за их спинами выстроились все родичи, кто только приехал в этот день. Братья Кэлхо, ее матушка, Кая, Рисс и Койя, Ниилиль и Кречет. Все.

Янтор, поймавший Яра у дверей, взял его за плечи, оглядел внимательно и вдруг прижал к груди на несколько мгновений, передавая толику сил и уверенности.

— Они тобой гордились бы, Эона.

Яр не переспросил, кто — понял и так.

Янтор повел его туда, где в кругу подруг стояла Кэлхо, его бесконечно любимая и самая прекрасная в мире Кэлхо, его счастье*, ставшее возможным не иначе как чудом, которыми славится Эфар. Яр протянул ей руку, сжал прохладные от волнения пальцы, улыбнувшись: его кольцо невеста так и не сняла.

— Идем?

— Идем, — она запламенела щеками, кивнула, и люди расступились, бросая им под ноги ветки стланика.

«Пусть эти иглы будут единственными шипами на вашем жизненном пути», — гласила традиция. И Яр намеревался сделать все, что в его силах, и даже то, что будет сверх них, чтоб так оно и было. Потому что уже довольно впилось в ладони острых осколков, рассекая их в кровь. Возможно даже слишком много — но он так не считал. Он просто делал, что должно, лишь теперь понимая, что для него значат эти слова, какой в них лишь ему одному данный смысл.

Взметнулись в воздух белые меха — подарок Янтора и Ниилиль, и они с Кэлхо опустились на них коленями. Зазвучали торжественным речитативом слова древнейшего, с самого начала Эфара, благословения, свидетельствующего пред Стихиями: эти двое вместе, отныне и навсегда. Трой специально заучивал их, Танэу впитал с молоком матери, но говорили оба от чистого сердца. И пела, плескала вода, пламенели крылья Кречета, горели белой звездой стоящие в обнимку Керс и Белый, торжествующе разносили слова отцов ветра Янтора, подрагивала, чуя радость Акмал, земля.

Акмал же и протянула браслеты, абсолютно новые, радостно блестящие в закатных лучах. Белого золота, они выглядели тяжеловесными, но когда легли на запястья, оказались почти невесомыми, не отягощенными нечем, ни плохим, ни хорошим. Им двоим предстояло начать все с начала, с чистого листа, нехо и нейхе анн-Теалья. Плеснуть свежей струей, смывая прошлое, очистить и обновить.

Пожалуй, только удэши могли бы сказать, глядя на то, как ласково и немного лукаво улыбается Матерь Гор, какое благословение было ею вложено в подарок. Как и Фарат, да как и любой земляной удэши, она от души желала молодым крепкого, большого рода. Оттого и смеялась радостно, когда осыпали новобрачных маком и колосьями, щедро метали под ноги полновесное серебро.

— Айэ, аманэо нэи! Айэ, эфараан, сегодня возродился род анн-Теалья! — громовым раскатом прогремел голос нехо Аилиса.

И ответный клич не заставил себя ждать — словно сами горы ответили ему.

Яр не слышал. Он сжимал Кэлхо, обнимал крепко-крепко, так же, как целовал. И пусть она не была нэх, но дыхание на двоих они точно делили, так долго, что поблизости захохотали братья-Вороны, трескуче рассмеялся Керс — и Яр его впервые понял. Это было упоительно сладко. Он долго этого ждал, они оба — и потому на смеявшихся не обратили совершенно никакого внимания. Оторваться друг от друга заставила только Ниилиль, на правах сестры подтолкнувшая:

— Ой-ой, голодные какие! Так бы друг дружку и съели! Давайте-ка, к накрытым столам идите, а то на ночь сил не хватит!

И Яр сам рассмеялся, увидев, каким румянцем залило щеки его — наконец-то — жены.

***

Замок в Ривеньяре Аэньяру не слишком нравился. Но только до того момента, как сюда наведалась сама Акмал. Могучей удэши Земли ничего не стоило расширить окна, заставить подрасти башни, а уж супружескую спальню она и вовсе превратила в нечто невообразимое, перемешав дерево и камни так, что стены напоминали теперь нутро драгоценной шкатулки: вкрапления хрусталя, сапфиров и аметистов переливались днем, разбрасывая солнечные зайчики, и мягко, едва заметно светились ночью. Кабинет Яр попросил не делать таким. Ему очень нравился кабинет нехо Аилиса в Эфар-танне, так что получилось что-то похожее: каменные стены, теплый паркетный пол, массивный стол и прочая мебель под золотистым лаком, кресла перед камином — в них было уютно сидеть с Кэлхо по вечерам.

Сейчас до вечера было еще далеко, и у юного — еще и девятнадцати не исполнилось! — нехо была целая куча дел. На столе громоздились счетные книги и целая пачка телеграмм и писем, а еще пересланные нехо Аилисом с нарочным донесения. В Ташертисе все еще шла война, в Аматане тоже периодически вылавливали мутящих воду агентов «антимагов». И только Эфар, как утес в бурном море, оставался вне военных действий: его границы крепко защищали, а эфараан сами расправлялись с подсылами. Горское правосудие жестоко, милосердия к тем, кто предлагал уничтожить магов и «обрести свободу», у тех, кто прекрасно знал цену подобной свободы, не находилось.

Он сам не проявил милосердия, когда на суд доставили убийцу его родни. Лишь холодно смотрел в лицо вышвырнувшего их тогда с Кречетом стражника. Помнил его имя: Сайт. Видел ненависть, с которой тот смотрел в ответ, ненависть, которую не увидели дед с бабкой и дядя, не распознали, отравленные собственной злобой и высокомерием. И, вот странно — ничего. Ничего не стронулось в душе, когда холодно огласил приговор. Не было ни сожаления, ни брезгливости, ни неприятия подобного. Он просто вырезал неправильное, больное.

«Мы Хранители, — писал Аэно. — Мы лекари земли. А им иногда и нож нужен, чтоб излечить, не только примочки да отвары. Тот, кто выбирает стезю клинка, не всегда будет мечом. Иногда это должен быть острый скальпель, способный с ювелирной точностью иссечь опухоль и исцелить, а не одним ударом снести голову с плеч».

Аэньяр вспоминал и усмехался: «Да, Аэно, все верно, ты был воином, делал, что должно, и так, как было должно — тебе. Но я целитель, и мой клинок — это скальпель. И спасибо тебе за то, что и столетия спустя подсказываешь верные мысли».

Он все-таки оставил выполнять приговор другим. Но был там, стоял, смотрел — и растекалась светлым озером его Вода, очищая души, не давая захлебнуться жестокостью и гневом. Очищение, — плескала эта Вода. Успокоение, — твердила она. Исцеление, — оседала брызгами на лицах, и те светлели, уже не искажаясь злобными гримасами.

Там, куда пришел нехо Аэньяр Солнечный анн-Теалья Эона, Дурной Воде места не было.

Яр потянулся за донесениями, распечатывая первое, углубился в чтение, постукивая по столу пальцами. Они сжались в кулак, когда встретил в списке раненых знакомые имена: там, на равнинах Ташертиса, сейчас воевали в составе дружин все «ночные всадники». Когда прощались, Кречет хлопнул его по плечу и пообещал, что будет очень уважать труд побратима и не подставится ни под пули, ни под снаряды. Открывая донесения, Яр каждый раз читал эти списки с замиранием сердца.