Делай, что должно

Эпштейн молча оттянул рукав шинели и продемонстрировал лейтенанту наручные часы. Того как ветром сдуло.

Наблюдавший эту сцену Денисенко чуть заметно усмехнулся. Обиды на старого знакомого не было, ясно же, что это не его затея, а начхоз непрошенную инициативу проявил. При посторонних ругать его командир, конечно, не будет, но по прибытии стружку снимет будь здоров!

Переезжали в три приема, высадив сперва "десант". Оказалось, не зря. Часу не прошло, как примчался вестовой, верхом. На приземистой степной лошади восседала Марьям, лучший во всем МСБ наездник. Оказалось, прямо на месте ждал новый приказ — подтянуться еще ближе к передовой: противник очень лихо драпает, догонять не успеваем. И не развертываться полностью, дивизия переходит в резерв армии.

— Бегут, оружие бросают, даже мундиры бросают, — наездница улыбалась. — Чисто впереди.

— Хоть бы машин дали по такому случаю. Нам на конной тяге за ночь бы успеть. Мурадова, стой, шальная дивчина! Куда? С нами поедешь. Кому приказано было — по одному не ездить! Кто тебя отправил?

— Я сама вызывалась, товарищ командир, — Марьям послушно спешилась, но ясно было, что опасения начальства она не разделяет. Конь надежный, оружие при себе, а какой она стрелок — все уже знают.

— Под мою ответственность машину дам, но на один рейс, дорогой коллега, сами понимаете, — вмешался Эпштейн. — И еще раз — прошу извинить за эту нелепую историю. Ведь главное, кого эти горе-интенданты хотели обмануть? При вашей-то, коллега, хозяйственной жилке!

Денисенко оценил и предложение, при нынешнем дефиците бензина даже рискованное для Эпшейна, и шпильку по поводу хозяйственности.

— Под Суоярви кто-то говорил, что во мне председатель колхоза пропадает! А казалось бы, кто тут у нас тыловик? Да будет, за палатки я не в обиде. Как увидал, сразу понял, что тут хозчасть отметилась, не мог, думаю, мой старый товарищ так меня огорчить. Вот как бы я опять за статьи взялся! Но на твое несчастье, Наум Абрамович, мне пока не до научной работы. После поговорим.

Эпштейн удостоверился, что теперь палатки доставили какие нужно. Еще раз уточнил, все ли передано, и только тогда стал торопить водителя, мол с имуществом мешкаем, а у нас еще персонал на узлах сидит.

— Но выводы по поводу нашей хозчасти я сделал. Чтобы ты, Степан Григорьевич, да не заметил! Как говорится, "когда хохол родился, еврей перекрестился".

Денисенко только хмыкнул в отрастающие усы. Такие поговорки еще с Финской проходили у них с Эпштейном в разряде дружеских шуток. Оглядел урчащую мотором "полуторку", принял нарочито серьезный вид и как дьякон на молебне широким крестом перекрестил ее, Эпштейна и шофера-татарина:

— С богом, Наум Абрамыч! Езжай и не греши. И мы тронемся.

Нагнавший на полдороге приказ предписывал занимать окраину большого села. Наступающие части взяли его с ходу, так что румыны его не то что ограбить, подпалить не успели. Очень уж торопились добежать до хоть какого рубежа, в голой степи они обороняться и не пытались. Первое, что попалось при въезде, это брошенный у поворота немецкий штабной автомобиль. Его даже не сожгли при отступлении, просто бросили с дверями нараспашку. Чуть поодаль торчал из снега раскрытый чемодан с каким-то разноцветным тряпьем.

— Бежали робкие румыны, — подвел черту Романов. Картина поспешного бегства противника изрядно подняла ему настроение, — Будь я военкором, нипочем бы такой кадр не упустил.

Денисенко, с Гражданской еще не любивший располагаться в домах, был сосредоточен и хмур. Но устроиться на новом месте удалось быстро, благо дивизию вывели в резерв армии. Развернули на всякий случай перевязочную, и медсанбат погрузился в хозяйство. Денисенко уехал в штарм со списком некомплекта личного состава, недостающего оборудования и заявкой на пополнение аптеки. Переборка и починка инструмента, ремонт носилок и столов, переучет запасов — все это занимало целые дни, но, естественно, ощущалось просто отдыхом.

Лилия Юрьевна, вздохнув привычно: "С ума сойти, неужели под крышей", возглавила команду санитаров, которым предстояло оборудовать под размещение раненых пустующие дома и два больших амбара, один даже на каменном фундаменте.

Чудом показалась уцелевшая в деревне баня. Не в землянке, не в палатке, настоящая баня! Весь личный состав прошел санобработку без контроля времени и расхода воды, и даже штадив в три приема навестил по этому поводу поселок всем составом. Комдив приехал со своим веником и, довольный и распаренный после бани, объявил личному составу благодарность за организацию работы.

Помогли местные жители. Их осталось всего-ничего, в основном женщины и ребятишки. Но в одной из хат с их помощью наладили прожарку обмундирования, прямо в печи. Тут же устроили и небольшую прачечную, тоже силами населения. Командовала сельчанами вдова председателя колхоза, высокого роста, худая, будто высохшая женщина лет сорока. Слушались ее беспрекословно, и медсанбат получил не просто лишние рабочие руки, а считай отряд младшего персонала, так что все наличное белье и обмундирование было тщательно перестирано. Председательша именовала Огнева не иначе как "товарищ командующий" и обо всех хозяйственных делах, когда ее спрашивали, докладывала по стойке "смирно". Помощницей она была незаменимой. Даже несколько подвод сумела раздобыть, к немалой радости начхоза.

Усилия Денисенко в штарме худо-бедно, а принесли десяток человек пополнения, несколько комплектов инструмента, бинты и даже десять больших банок стрептоцида. Приехало и несколько номеров “Военно-Медицинского журнала”. У медицинского состава даже появилось время вечером, за чаем, почитать и обсудить свежие материалы.

Но не прошло и недели, как вернулся Денисенко после вызова в штаб серьезный и озабоченный. Осмотрел развертывание, похвалил полусвернутую операционную — в импровизированном из крамера и простыни биксе лежал стерильный намет, который подвесили бы к потолку при необходимости развернуться, рядом стояли закрытые и опечатанные ящики со стерильным инструментом — и приказал: “Развертываемся, товарищи, скоро сабантуй”.

На следующий день для установления связи явились старшие врачи трех приданных дивизии полков. И характер пополнения ясно говорил: большой сабантуй действительно грядет, мимо нас не пронесут. Дивизию подкрепили пушечным артполком и “катюшами”. Едва отбыл полковой врач гвардии минометного полка, как явился третий, в новехонькой форме, крепкий, подтянутый. И доложился: старший врач 491-го ИПТАПа.

— Именно вас, коллега, мы и ждали, — весомо произнес Денисенко.

Молодой, даже младше Романова, полковой врач был ощутимо взволнован — без сомнения, в армии он недавно, и к первой командной должности не привык. В той старательной поспешности, с которой он уточнял расстояние от их расположения до МСБ, дорогу и прочие обычные, повседневные вещи, чувствовалось отчаянное стремление ничего не упустить и не ошибиться. И самое главное — не показать, насколько ты еще молод и неопытен. Не позволить старшим товарищам в тебе, молодом, едва назначенном, усомниться.

Он так твердо и горячо повторял: "Не подведем!", будто ему предстояло командовать самим ИПТАПом и именно от него зависело, удержит ли полк позиции.

С таким пополнением вопрос о том, к чему готовиться, уже не стоял. Но следующий день никаких перемен не принес. Правда, к полудню в разрывах облаков мелькнула, “чтоб ее стерву!”, “рама”, но одиночный разведчик еще не есть подготовка противника к наступлению. Приказов из дивизии не было. Только почта наконец добралась.

Первый раз на памяти Алексея письмо вручили Денисенко.