Дельфийский оракул

На воздух надо!

Только чтобы без солнца. Где летом найти «воздух» без солнца?

– С вами все хорошо? – Администраторша выныривает из коридора. Лицо ее – желтое пятно, яркое, как само солнце. И Далматов заслоняется от этого света рукой. – Вам надо присесть… врача…

– Пошла к черту!

Она не обижается на грубость. Они здесь все до отвращения внимательны к клиентам.

Почему?

Потому что хотят убить. Кого?.. Когда?..

Невозможно сосредоточиться, когда солнца – столько. Оно – снаружи, но – и внутри тоже. Горячее. Испепеляющее. Дрожит стрела на тетиве из света, готова сорваться, полететь вниз. Аполлон – меткий лучник, грозный воин, от него невозможно спрятаться.

Боль уходит – отливом волны, оставляя гулкие отголоски в раскаленных видениями извилинах мозга. Далматов стоит в коридоре, согнувшись, упираясь обеими руками в стену в нелепой попытке удержаться от падения на колени. Солнце требует от людей покорности.

Иначе – смерть.

Рядом хлопочет администраторша, суетливая и бесполезная. Она причитает визгливым голоском, норовя прикоснуться к нему, но, к счастью для нее, не делает этого. И «Скорую» она вызывать не станет. Побоится. Решит, что отравила дяденьку. Как знать, какие травы были в том «натуральном» замечательном чае?

Саломея рядом. Держит… Поддерживает его. Помогает тем, что – рядом.

Нельзя ее отпускать. И надо сказать, чтобы уходила из этого места! Она принадлежит солнцу. Солнце ревниво, куда более ревниво, чем люди. Далматов собирается открыть рот, но вновь накатывает волна холодной липкой тошноты и затыкает ему рот. Стоит разжать зубы, и его вывернет прямо на этот щегольской, стального оттенка ковер.

– Вам следует присесть. – Какая-то круглолицая женщина берет Далматова за руку, а у него нет сил оттолкнуть ее. – Присесть и отдышаться. Пульс у вас совершенно безумный. Сердце шалит?

Он не знаком с этой женщиной, но позволяет себя увести.

Саломея – рядом.

– Вы прилягте. – Его усаживают на диванчик.

Администраторша исчезает, а женщина оттесняет Саломею. Нет! Нельзя, чтобы она ушла. Конечно, не уйдет, но лучше, чтобы она держалась еще ближе.

– Скоро пройдет. Вы принимаете какие-нибудь лекарства?

– Нет. – Тошнота отползает. Это предупреждение: Далматов, не переходи дорогу солнцу!

– Вам следует показаться врачу. – У женщины мягкие голос и руки, а запах от нее исходит странный – свежескошенная трава и еще что-то… дым? – Многие люди крайне небрежно относятся к своему здоровью, а это… чревато.

– Порекомендуете врача? Из местных.

Округлое обыкновенное лицо, уютное в своей обыкновенности. Так выглядят сказочные старушки, еще далекие от настоящей старости, и ласковые нянюшки, готовые простить ребенку любую шалость…

– Молодой человек. – Она даже сердится мягко, и Далматов перестает ей верить. – Я имею в виду нормального врача! Кардиолога. И давать рекомендации в данном вопросе я не решусь.

– Извините.

Извиняет. Но – не уходит.

– Анна Александровна, спасибо. – Саломея присаживается рядом с ним. – Ты на машине?

Далматов кивнул. Неосторожное движение породило фейерверк из разноцветных пятен перед глазами.

– Я отвезу тебя домой. Хорошо?

– Да…

– Встать сможешь?

– Сейчас. Еще минуту.

Руки у Анны Александровны не старушечьи – ухоженные ладони, белая кожа. Маникюр хороший. И золотое колечко, которое – на первый взгляд – выглядит скромным, но такое стоит весьма и весьма прилично. Тонкая работа… знакомая… смутно.

– Милая, вы уверены, что справитесь? – Анна Александровна прячет руки за спину. Случайный жест или она так… внимательна?

– Справлюсь, – обещает Саломея.

До машины Далматов добирается сам. Снаружи – пекло. Полдень еще не наступил, а город уже расплавился. И серый бетон побелел, и дома кажутся костяными, а деревья с поникшей листвой – пластиковыми. И вообще, весь мир – большая декорация к чужой пьесе в стиле древнегреческих трагедий. Далматову тоже отведена в ней некая роль, осталось выяснить – какая именно.

– Садись, – Саломея помогает ему забраться в машину.

Горячая машина. Душная. Почему не справляется система климат-контроля? Потому что солнце – сильнее.

– Ты сейчас притворяешься или как? – поинтересовалась Саломея, мягко трогая с места.

– Нет.

– Может, все-таки к врачу?

– Нет!

Мотор – громкий. И дорога неровная. Свет проникает сквозь тонированные стекла, и Далматову становится хуже. Некоторое время он борется с дурнотой. Саломея молчит.

Хорошо… Не отвлекает его.

– Ненавижу сандал. – Далматову удается сесть. Голову «отпускает», неприятная слабость тоже скоро уйдет, если, конечно, не накроет повторно. – Я и не знал, до чего ненавижу сандал!

– Зачем ты вообще пришел?

В зеркале заднего вида отражаются ее глаза и рыжая прядка волос, выбившаяся из прически. Она падает на лоб и мешает Саломее.

– Ты мог бы позвонить. Или ко мне домой заглянуть. А ты цирк устроил!

Саломея закладывает прядь за ухо, но она явно не удержится, снова выскользнет.

– И тебе меня не жаль?

Дежавю, но – приятное. У Далматова не так уж много приятных воспоминаний.

– Не жаль! Сам виноват… – Она все-таки оборачивается, вздыхает и просит: – Не делай так больше, хорошо?

Илья обещает. «Обещается» легко, тем более что в ближайшем будущем слово он не нарушит. А большего – следует ли ждать?

– Знаешь, – Саломея в сотый раз заправляет непослушную прядь за ухо. – Вчера у меня был странный вечер…

Не у нее одной.

Глава 7 Дом за дорогой

С Далматовым легко говорить. Он умеет слушать, не удивляется странностям, не спешит уверять, будто Саломее все привиделось, что она переутомилась и вообще излишне впечатлительна. Он поверит в этот дом, заполненный странными вещами, которые сделали странными людей, в этом доме обитающих. В табакерку, где никогда не хранился табак, но скрывался яд.

В милую Ренату, которая за маской светского любопытства скрывала свой истинный интерес к Саломее.

И в Аполлона, переставшего быть солнцем.

– Ты его еще любишь? – Далматов вытянулся на заднем сиденье и сунул руки под голову. Выглядел он уже почти нормально. А Саломея испугалась.

Но произошедшее с ним еще не дает ему право лезть к ней с такими вопросами.

– Это важно? – она не хотела говорить на эту тему, потому что сама еще не до конца во всем разобралась.

– Ничуть. Интересно просто.