Дельфийский оракул
Шрифт:
– Тогда – это не твое дело.
– Не злись. – Он поймал прядь ее волос, опять выпавшую из-за уха. – Когда ты злишься, у тебя веснушки пропадают.
И пусть бы себе пропали совсем, но вряд ли Саломея способна разозлиться так сильно. А вот к парикмахеру заглянуть ей следовало бы или хотя бы подстричь волосы, которые летом растут как-то совсем уж быстро и беспорядочно.
Как пузыреплодник в тени тополей. Старая аллея расступилась, впуская в себя серую ленту дороги. Саломея помнит это место. И деревья – тоже. У первого ствол расколот, а под корнями второго она устраивала «секрет». Ямка в земле. Трава.
Вот только цветы быстро погибали…
Далматов предложил – надо ставить их в воду, и принес тогда рюмку из столовой. Рюмку приходилось закапывать, но цветы и правда жили дольше. Правда, потом они умирали все равно. В оранжерее – другое дело, там все всегда цвело, и было жарко, солнечно.
Саломее нельзя было находиться там одной. Илье же не нравилось быть окруженным цветами.
Ему вообще нигде не нравилось, только в собственной комнате или в библиотеке. Но там, на взгляд Саломеи, было слишком скучно и темно.
А дом постарел… Он выглядит уже не таким огромным, как в детстве. Тогда ей казалось, что сама тень его давит на землю.
– Ну и как тебе? – Далматов смотрел на дом через затемненные стекла очков, но Саломея готова была поклясться, что во взгляде его нет ни капли любви к этому месту.
– Нормально…
– Я думаю продать его.
– Нет!
Ступеньки растрескались. И газон облысел. Его больше не стригут и не поливают, как прежде. Сквозь стебли травы пробились беспородные ромашки, одуванчики с жесткими корнями и высокая сизая лебеда. Далматов не заботится о доме. Почему? Не понимает, что место это, существующее сейчас, в эти минуты, способно прекратить свое существование? Исчезнуть – вместе с комнатами, вещами, воспоминаниями. И поздно будет сожалеть об утрате…
В холле ничего не изменилось. Пол. Потолок. Стены. Краски потускнели, вещи постарели, но все – на прежних местах.
– Ты здесь совсем не убираешься? – Саломее стало обидно за дом, который совершенно не заслужил подобного обращения.
– Идем, – Далматов тянет ее за собой, мимо мраморной Венеры, посеревшей от стыда и тоски, мимо яшмовых ваз, в которых некогда стояли живые цветы.
Лестница стонет под их весом. Перила утратили прежнюю гладкость, так и норовят засадить занозу в руку, будто они обижены и на Саломею тоже.
– Ты же здесь не бывала, верно? Долго не бывала. – Илья распахивает дверь и шутливо кланяется. – Прошу! Заходи. Чувствуй себя… как-нибудь.
Она и вправду здесь не бывала. Иные запреты обходят легко, забывая о них, Саломея помнила об этом – не заходить в кабинет.
Дважды она подбиралась к двери, влекомая любопытством, но всякий раз останавливалась, разглядывала темный лоснящийся дуб, тяжелую ручку и бронзовые петли, столь мощные, что выдержали бы и каменную плиту.
В первый раз у нее не хватило решимости. Во второй – ее остановил Илья. Он ударил ее по руке, которую она уже протянула к двери, схватил Саломею в охапку и поволок прочь. Она так удивилась, что даже не воспротивилась. Илья же, запихнув Саломею в свою комнату, отвесил ей подзатыльник:
– Не смей подходить к двери!
Он был каким-то белым и страшным; подзатыльник – обидным. И Саломея расплакалась от обиды.
Она ведь только посмотреть хотела……ковер на полу, со сложным замысловатым узором. Плотные портьеры. Стол выделяется в сумраке, этакая темная громада, за которой и потеряться недолго. Книжные полки.
Бумажные корешки.
Запах табака, хотя Далматов, кажется, не курит.
Он включает свет, но тяжелая пятирожковая люстра в хрустальном наряде не справляется с сумраком.
– Садись, – Илья подводит ее к креслу, слишком массивному, чтобы сидеть в нем было удобно. Да и, судя по слою пыли, посетителей этот кабинет давненько не видел.
– Или не садись. – Стол слишком большой для Далматова. Он выглядит подростком, забравшимся на отцовское место. – Ты когда-нибудь слышала об Ирине Николаевне Громытько?
– Нет.
– Пядь Ольга Генриховна? Или Зайчик Марина Лаврентьевна? Евгения Алексаш? Ольга Белькова? Эти люди тебе знакомы?
Пустые имена. Саломея пытается отыскать хоть что-то: эхо, тень, ощущение случайного знакомства, но – нет. Она уверена – ни с кем из перечисленных Далматовым людей она не знакома.
Но за этими именами… стоит холод.
– И они друг друга не знали, – сказал Далматов, подпирая подбородок кулаком. – Они разные. По возрасту. По семейному положению. По достатку.
– Они умерли?
– Да.
– Их убили?
– Да. Но доказать это не удастся. – Далматов откинулся в кресле и почти потерялся на фоне темной спинки. – Аневризма аорты уголовно не наказуема.
Четверо. Нет, пятеро – вместе с Ириной, о которой Далматов упомянул вначале.
– Они все были талантливы, по-настоящему, если ты понимаешь.
Саломея понимает.
– Из-за таланта и погибли. Их… забирали, где-то держали, прятали, использовали «на износ», а потом – выбрасывали. Еще живых, но – уже на грани. Перед самым исчезновением Ирине предложили работу в Центре. И она согласилась. А вот Ольга Пядь отказалась, только это было неважно… В «Оракуле» хватает предсказательниц, и прогнозы они дают поразительно точные. Конечно, не всегда и не всем. Возникает закономерный вопрос…
Он думает, что Аполлон связан со всем этим?!
Он, конечно, совсем не такой, каким Саломея его запомнила. И вообще, если подумать, Саломея плохо его знала. Но ведь это еще не причина, чтобы подозревать его в чем-то подобном… и он сам попросил ее о помощи.
– Думаю, ты – следующая, – спокойно сказал Далматов. – И я очень хотел бы ошибиться! Поэтому я и не поехал к тебе. За твоей квартирой наблюдают. И мое появление было бы… неуместно.
– А там, значит, появиться было уместно?
Саломея злилась, на себя и еще – на Далматова, который опять полез не в свое дело! И то, что он предлагает ей свою помощь, ничуть не извиняет это непрошеное любопытство.
– Уместно. Что не спрятано, то не вызывает подозрений. Мы – старые знакомые. Не друзья, скорее, приятели, да и то пребываем в отношениях… несколько натянутых. Но это не помешает мне обратиться к тебе за помощью… а им – воспользоваться счастливым случаем.
– Не понимаю.
– Алиска… ты не знакома с Алиской? Надо это исправить, но – позже.
У Саломеи нет желания знакомиться с Алиской.
– Алиска была в Центре. И пришла оттуда с намерением меня приворожить. Ну, это я так подумал сначала…