Дело о золотой маске

Итен не покривил бы душой, сказав: Грейл Дракаретт лучший из знакомых ему аристократов. Однозначно умен. Сам разобрался в случившемся и верно оценил риски. Кичлив, но странно было бы ожидать от лорда иного. Неожиданно приятный собеседник, не ждущий, что перед ним примутся лебезить и пресмыкаться. И его помощь действительно была необходима, как воздух.

Итену ни о чем не пришлось просить. Дракаретт сам вызвался ввести его в свет тайно. Он обещал любое содействие в поимке маски. Он не потребовал наград. «Империи нужны герои, потому сами узнают, придут и предложат», — сообщил он. И ему точно не требовался слуга-соглядатай в полицейском управлении. Приятельство меж ними невозможно, Итен его и не хотел, но вот сотрудничество — почему бы и нет?

И все же Дракаретт, честно выложив свои резоны, сильно Итена разочаровал.

«Я терпеть не могу грязи, инспектор, — поджав губы, заявил он. — Тех же, кто пытается влезть к нам в нечищеных сапогах, скрываясь под покровами масочек, стоит учить. Так, чтобы другие, оставшиеся в живых, запомнили. Чтобы ни у кого и мысли не возникло навредить нам или примазаться к аристократии. Чтобы мы могли жить спокойно и без оглядки. Хватит с нас торгашей и бе-эдных родственничков, спаривающихся с кем попало».

И ведь Лидар, говоря о завистливых глупцах, падших на дармовщинку, в своем отношении к ситуации и ее участникам был недалек от лорда. Однако на друга Итен и не подумал обижаться. Наоборот, он с ним соглашался. А слова Дракаретта задели. Иррациональная обида разлилась в груди и тянула-тянула-тянула…

Черная вода вдруг показалась живой и манящей. Стали различимы темно-синие барашки на волнах. Вой снова врезался в уши, но Итен уже почти не обратил на него внимания. Он подался вперед. Рука легла на полукруг парапета, казалось, кожа примерзла к гладкому камню, но то была лишь видимость. Итен смотрел вперед, как завороженный. Холодный ветер ударил в грудь, словно вознамерился заставить его отступить, спасти от незавидной участи вобрать в легкие ледяную черную воду. В последнее время количество утопших здесь возросло, вряд ли нашли всех.

— У-у… — послышалось непосредственно за спиной, чем-то щелкнули, и Итен не стал больше играть со смертью.

Он резко отступил в сторону, уходя от возможного удара в спину, развернулся, перехватил занесенную руку, вывернул до хруста и не выпустил, даже услышав сдавленный тонкий вопль:

— А-а!.. Отпусти… ну позя…ста! У-у!..

— Непременно, — прошептал Итен, потянув с пояса тонкую стальную нить, немедленно обвязавшуюся вокруг запястий преступника.

Итен отбросил его от себя и наконец рассмотрел, кого же поймал.

У его ног корчилось нечто жалкое: невысокое и худое, одетое в лохмотья. Наверняка, гранвильцы, непривыкшие обращать внимание на далеко не прекрасные явления и существ нет-нет, а встречавшихся им на жизненном пути, приняли бы его за беспризорника или попрошайку. И, скорее всего, прошли бы мимо, брезгливо отвернувшись. Попрошаек в Гранвиле обитало немного. По-настоящему бедные перебирались в города попроще, а те, кто могли позволить себе погодный артефакт, вряд ли загнулись бы с голоду. Так к чему плодить бездельников и выпивох? Итен не ценил в соотечественниках черствость, но в конкретно этом случае она точно шла им на пользу, поскольку того добренького, кто подал бы этому существу копеечку, существо в свою очередь сумело бы зачаровать, приманить, обобрать и утопить. Причем провернув все так, будто бедолага сам сиганул в воду.

— Убивать будешь, дак? — прошамкало якобы беззубым ртом существо.

Дай ему возможность, палец отгрызет, в руку или в ногу вопьется.

— На твоей совести чужие жизни.

— У-у!..

Существо выставило в направлении Итена голую ступню с тремя длинными узловатыми перепончатыми пальцами.

— Меня? Жалкого инвалида?! Обвинять?.. А-а!.. — существо завыло жалостливо и на всю безлюдную набережную. — У-у!..

Зная о природе таких вот тварей от отца, Итен с младых ногтей взрастил в себе принцип не подавать никому и никогда. Наверняка с точки зрения поберушек, привычных клянчить на пропитание или стаканчик, он выглядел той еще сволочью. Да и в глазах сердобольных граждан, кидавших нищим мелочь для привлечения удачи за доброе дело или тем самым потакавших зиждущемуся в них чувству собственной важности — тоже. Почему-то и первые, и вторые полагали подачки на дармовщинку отличительной чертой добропорядочного, совестливого, приличного человека. Впрочем, Итена их мнения не трогали. А вот погибший Сопль именно на таких представлениях и попался: он ведь стремился жить правильно, а значит несчастненького «инвалида» чем-то да одарил. А потом «инвалид» заманил его к черной воде и скинул в нее, сожрав сначала.

Собственно, версия о такой вот твари, окончательно стала основной после посещения ими уютной улицы, стонущей под гнетом Сопля.

— У…у-у, — хныкало существо. — Псти…

Не рептилия… вернее, не совсем. Итен, по правде говоря, плохо представлял, что оно такое и насколько разумно. Слова, вроде бы, понимало и могло говорить. Впрочем, при сильных ментальных способностях — а без них как бы оно цеплялось к жертвам? — подобное несложно.

В деревнях такое кликали болотниками за любовь селиться под гатями, лихими лесниками и как-то еще. Несколько похожих существ разбойничали по зимним трактам, но не сказать, чтобы были очень уж опасны. Любой путник, запасшийся соответствующим оберегом, отпугнул бы, а деревенские еще и заговоры знали, прикалывали к одежде веточку рябины, когда шли в лес, и ее вполне хватало. Но вот этот болотник как-то пробрался в Гранвиль и превратился в неожиданную проблему для жителей.

К слову, из-за их же, жителей, глупости. Потому как не им, всем таким-разэтаким городским, верить в побасенки деревенского отрепья и, тем более, рябиной карманы забивать. А как решит кто, что не местные, а понаехавшие да перебравшиеся?

Итен подобных фанаберий не понимал. Они попросту не умещались у него в голове. Лидар лишь посмеивался и обращал его внимание на то, что глупость проявляют-то именно понаехавшие-перебравшиеся. Пусть не в первом поколении, но втором-третьем. Поскольку слишком кичатся положением столичных жителей и до дрожи не хотят, чтобы кто-нибудь подумал о них как о бывших деревенских. Может, прав был, может нет.

Управление предупреждало людей, живущих рядом с набережной, настаивало на ношении оберегов от любого воздействия, в том числе ментального. Полицейские к стандартным амулетам носили с собой рябину.

Итен не носил ничего. Он заимел привычку гулять по набережной и «терять» мелочь. Переступить через принцип не подавать никому и никогда он сумел лишь так. И именно на набережной он скрывал полицейский значок, чтобы тот не привлекал внимания. Осанкой и внешностью он не походил на боевого мага. Давняя история с внушением дракона привела к тому, что зацепить его зовом не выходило. Он мог лишь для вида поддаться, но прекрасно осознавал себя и мог прекратить повиноваться в любой момент.

Но надо же было существу подловить его именно сейчас! Видать, обида на Дракаретта сыграла роль маячка, а может, твари просто хотелось жрать, а тут такая лакомая добыча вывалилась из портала.

— Я ведь жалкий. Я жалкий. Я безобидный… — всхлипывая, причитало существо.

— И жрать хочешь, — подсказал Итен.

— Д-да… — пробулькало в ответ.

Виски сдавило. Итен мотнул головой, скидывая воздействие. С таким попробуй согласись, в миг заворожит и сожрет всю имеющуюся жизненную силу.

— Т-ты непральный. Совсем-совсем непральный…

— Знаю.

Итен скосил взгляд. В свете фонаря блеснуло ледяное лезвие. Оно скрывалось в, казалось бы, самой обычной кривой палке, с помощью которой существо передвигалось. Не возникало сомнений, именно оно выдвигалось с щелчком, впивалось под лопатку и выжимало все возможное, передавая через дерево хозяину. А труп потом просто падал в воду. Лед и вода не оставляли следов, последний отголосок магии заживлял рану, и полиции оставался лишь утопленник по неизвестным причинам сведший счеты с жизнью.