Демоны внутри

Он убрал нож и выпустил меня так же неожиданно, потом отступил назад. Я обернулась и посмотрела в его глаза. Несмотря на цвет, они были ледяные, в них читалась только желание уничтожать всё вокруг. Он принял свой истинный облик, обнажил клыки.

— Просто живи и знай, что каждый прожитый тобой в страхе день — это чья-то жизнь, — рассмеялся он.

— Ты отвратителен, — прошептала я. Руки ходили ходуном.

— А ты человек, — падший обошёл меня и уселся на бревне у костра, подув на ледяной нож, от чего тот снова сделался металлическим. После этого он спрятал его в чехол на поясе под футболкой. — И скажи, что я не прав. Прав же. А теперь, пообещав свернуть друг другу шеи, предлагаю торжественно позавтракать копчённой рыбой.

Марбас смотрел на меня так, словно ничего такого сейчас не произошло. Словно это всё было шуткой, не более. А то и вовсе моей галлюцинацией. Он указал на такое же бревно, лежащее рядом, но я развернулась и пошла прочь. В голове, словно кассета заела: «Каждый прожитый тобой день — это чья-то смерть». Меня снова бросило в дрожь.

За мгновение до того, как костёр и сидящий у него падший должны были скрыть кусты, что не говори, а место он выбрал профессионально — со стороны домов его не было видно, я обернулась и посмотрела в его сторону, померещилось, что от Марбаса к деревьям скользнуло по земле чёрное, похожее на тень, пятно. Я тряхнула головой. Померещилось, наверно. И решила ничего не говорить об этом разговоре Асмодею. Проблемы надо решать по мере их поступления. Пока что это просто звучало как угроза. Да и очередь уже начинает выстраиваться из желающих меня прикончить, если честно.

Сама не знаю почему, я рассмеялась. Шла и смеялась до самого дома.

В кухне было неожиданное оживление, и это несколько меня расстроило, ведь я надеялась посидеть в тишине и поразмыслить о столь необдуманном поступке, как объявление войны Марбасу. Радовало лишь то, что он не дал мне как таковой срок и после не явится ко мне внезапно, когда его не ждешь. Во всяком случае, я надеялась на то, что он сдержит слово. Как ни странно, несмотря на его поведение, мне казалось, что он не обманет. Да и зачем ему это делать? Он ведь уже посеял во мне зерно сомнений и самобичевания: каждый день моей жизни теперь — это чья-то смерть от его руки. Для меня, как дочери охотника, это сродни собственной беспомощности.

Зайдя в кухню, я застала там Станиславского, от чего мысленно чертыхнулась. Надеялась, что это будет Маргарет. В голове сам собой возник совершенно безумный план: научиться у неё охоте. Сомневаюсь, что она долго будет отнекиваться, в конце концов, взвесив все «за» и «против», согласится переступить через волю отца. Ведь теперь уже я её прошу об этом. Не помню, чтобы папа запрещал мне самой решать, кем я хочу стать в итоге.

— Я думал, ты спишь, — Асмодей удивлённо посмотрел на меня, стоящую по другую сторону от столешницы.

В доме всё ещё стояла тишина, видимо, он проснулся первым и теперь занимался приготовлением завтрака для всех. На плите нагревалась кастрюля с водой, рядом стояла упаковка яиц.

— Помогала Марку с разделкой рыбы, — отмахнулась я и тут же неконтролируемо сжала ладонь.

— Рыбой? Он опять проголодался? — Станиславский достал доску для резки и нож. Проверяя его остроту, провёл по лезвию пальцем. — Завтракать со всеми не собирается?

— Откуда я знаю. Сами разбирайтесь, — фыркнула я, обходя стойку и снимая с сушилки чашку, намереваясь согреться горячим напитком. Чайник как раз закипел. Всё это время библиотекарь стоял у меня за спиной и смотрел на меня. Через минуту меня начало это раздражать, поэтому я развернулась на пятках и упёрла руки в бока, воинственно глядя на падшего. — Ну, чего вам?

— Ты злишься, да? — шёпотом спросил Станиславский.

— На что?

— На всё. На то, что я сделал. На мой обман. Я совсем не тот, кем хочу быть.

— Вы в праве быть тем, кем хотите, — я повела плечами, демонстрируя, по меньшей мере, безразличие к непонятным мне душевным, если так можно выразиться, терзаниям Станиславского.

— Нельзя быть друзьями, если один из двух не хочет этого, Нозоми. Я хочу, чтобы ты мне доверяла, но я боюсь, что теперь об этом не может быть и речи, — Асмодей сделал шаг по направлению ко мне, от чего я инстинктивно отступила, прижимаясь к столешнице. — Я никогда не был твоим врагом. Ты рядом так долго, и я просто не могу причинить тебе боль. Понимаю, что прошу слишком много, но, пожалуйста, не отталкивай меня.

— Ты бросил меня Велиалу, — я не узнала своего голоса. Он стал хриплым, каким-то чужим. — Бросил и даже не стал пытаться меня защитить.

Станиславский сделал ещё один шаг по направлению ко мне и теперь практически нависал надо мной, упершись руками в деревянную поверхность.

— Это лучшее, что я мог сделать, — шептал он, видимо боясь, что нас могут услышать посторонние. — Он мог издеваться над тобой, а попытайся я вырвать из его рук тебя силой, так пощады не было ни мне, ни тебе. Я не знаю, зачем ты заключила договор, но может, оно и к лучшему, что всё так обернулась. Я счастлив, что ты жива, пусть и связана с королём.

— Струсил. Ты просто струсил, — я не смотрела ему в глаза, хотелось отстраниться от него, но не могла понять из-за чего. Не могла понять, боюсь я его или мне противна та правда о нём и его делах, что всплывает каждый раз.

Возможно, Асмодей прав, и я слишком часто влезаю туда, куда не следовало. Иногда лучше жить в счастливом неведении. Он поддерживал вокруг меня светлый и добрый мир, такой, каким его хотели видеть мой отец и Маргарет, позволил вырасти человеком. Ведь мог же в первые минуты ворваться в мою жизнь и представить всё как есть. Я завидую Анне. Она кажется счастливой. Мне самой было бы куда проще, не будь у меня хотя бы этой проклятой крови.

— Нозоми, я многим обязан Велиалу. Он спас меня когда-то, и он был моим учителем. Но ты просто не знаешь, как сильно он ненавидит твой род. Понимаю, что это звучит просто дико, но твоя быстрая и безболезненная смерть казалось наиболее благополучным исходом событий той ночью.

Я молчала. Меня раздражали его попытки оправдаться. Что это за дружба, когда ты при первой же опасности кидаешь того, кто тебе доверяет, на растерзанию зверю, пусть этот зверь даже с человеческим лицом?

— Он не простил вас за то, что вы отняли у него самое дорогое ему существо, — Асмодей взял меня за подбородок и заставил наконец посмотреть ему в глаза. — И никогда не простит. Может быть, внутри затаится ненависть, но однажды он нанесёт последний удар и отомстит сполна.

— О ком ты?

— Я говорю о Набериусе, Нозоми. Его убил его же сын, твой пра-чёрт-его-знает-какой-дед, а потом пропал. Велиал поклялся убить всех его потомков, но тщетно. Он нашёл только тебя. Нозоми! — библиотекарь схватился за голову. — Ты думаешь, что я тебя обманываю?

— Нет, но я не вижу оснований для доверия тебе. Ты оставил меня раз, сейчас пытаешься убедить, что я хоть что-то для тебя значу, что ты мой друг. Где гарантия, что этого не повторится? Где гарантия, что ты снова не сделаешь что-то ради Велиала и остальных?

— Понимаю. Понимаю, что слишком о многом, но я прошу довериться мне!

— Чёрта-с два я тебе поверю в этот раз! Думаешь, рассказал мне, что было тогда, и я кинусь тебе на шею с радостным визгом «о, мой спаситель!»? — я не выдержала и толкнула падшего в грудь, от чего он сделал шаг назад и теперь держался рукой за место толчка, словно я принесла ему тем самым ужасную боль.

— Я не смогу тебе помочь, если ты не будешь мне доверять, Нозоми.

— Мне не нужна твоя помощь, чудовище. Я уже по уши в дерьме. Мне никто не может помочь, я уже мертва. Мертва, и в этом так же есть твоя вина. Не надо изображать святошу. Все моё доверие закончилось ровно тогда, когда всё это началось.