День без конца и без края

По еле заметной тропинке Аржакон пошел вперед, в лесную чащобу. Муся за ним. Вскоре они вышли на просторную поляну. Здесь было поле необычно низкорослой, по локоть, желтеющей пшеницы. Муся как увидела эту маленькую пшеницу с большим колосом, так и припала на колени.

– Это же карликовая пшеница! Карликовая! Загадка веков... Понимаешь, Аржакон?

– Конечно.

– И колос цветет вовсю. Она созреет, непременно созреет.

– А почему нет?

Муся сорвала один колосок, положила на ладонь.

– Ну, пошли к хозяину.

На другом краю этого обширного поля, возле самого облесья, стоял добротный крестовый дом из потемневшей коричневой лиственницы, а за ним двор, амбар, поленницы и, наконец, на отшибе молотильный сарай. Все здесь сделано прочно, экономно.

Когда Муся и Аржакон подходили к дому, залились собаки, и сам хозяин вышел на крыльцо. Это был еще относительно молодой мужик без шапки, с кудлатой рыжей головой, в оленьей безрукавке, в бахилах из сохатиного камуса, он высился горой на крыльце.

– Цыц!
– зычным окриком унял он собак.
– Проходите, они не тронут, прогудел и, не здороваясь, сам прошел в избу.

В чистой передней комнате, с большой русской печью, с божницей в красном углу, он поздоровался легким поклоном:

– Здравствуйте! Проходите к столу.

На лавке у стола сидела миловидная женщина в длинной поневе и в белой полотняной кофте с красным шитьем на рукавах. Рядом с ней сидели и смирно глядели на вошедших два мальчика.

– Пантелей, я тебе привозил ученый. Его Москва ездил, - указал Аржакон на Мусю.
– Теперь у нас на станции работай.

– Меня зовут Мария Ивановна...

– Милости просим, - повторил Пантелей, приглашая гостей к столу. Авдотья, собери на стол!

Хозяйка встала из-за стола, прошла к печке.

– Может, молочка топленого испробуете? С кашей. Может, мясца? спросила она Мусю.

– Спасибо, мы не хотим.

– Тебе не хочет, моя хочет. Тебе лодка сиди, моя шестом толкай. Не одинаково, понимаешь.

Все засмеялись. Стало как-то проще. Хозяйка накрыла на стол, беседовали, рассевшись по лавкам.

– У вас всегда вызревает пшеница?
– спросила Муся.

– Всегда, - ответил хозяин.

– А сколько же лет вы здесь сеете?

– Не знаю. Еще дед мой раскорчевал эту заимку. Мне она досталась при семейном разделе.

– Значит, это заимка? А где же ваш основной дом был?

– В Вознесенском. Там отец проживал.

– А где же он теперь?

– Сослали в Сибирь.

– В Сибирь?! Куда уж еще из Якутии?

– Лес заготовлять. Говорят, кулак.

– Что значит - говорят?

– Значит, так определили. А какой же кулак отец мой? Вон Рындин был кулак! Рыбный завод держал... Работников имел. А отец мой сам всю жизнь хрип гнул, не токмо что работников нанимать. Дак мы сами плотники, сами все и смастерили. Какие же мы кулаки?

– И вас с Авдотьей притесняют?

– Покамест нет. Мы в середняках числимся.

– А вы жалобу писали насчет отца?

– Писал, да что толку? Может, отца бы и не тронули, да нужда случилась. Артель охотничью создали, а конторы не было. Вот и заняли дом моего отца под контору да под пушной склад.

– Кто же так распорядился? Это ж нечестно!

– Судейкин.

– Сидор Иванович?

– Он эту артель создавал. А потом ушел на станцию. Теперь и спрашивать не с кого.

– Нет, это дело нельзя так оставить. Я мужа попрошу - пусть съездит в Якутск.

– Где уж там...

Хозяйка меж тем накрыла на стол и даже поставку медовухи налила.

– Кушайте на здоровье, кушайте!

Хозяин налил медку себе и Аржакону. Муся пить отказалась.

– Як вам с большой просьбой: нельзя ли у вас выкроить небольшую деляну? Для моих опытов. Мы все это оплатим вам, по договору.

– Какие же вы опыты хотите провесть?
– спросил хозяин.

– Я хочу вывести такой сорт пшеницы, чтобы он созревал и здесь, и в Вознесенском... Повсюду в Якутии.

– Хорошее дело! Ну что ж, столкуемся.

– Ваше дело толковать, мое дело выпивать, - сказал Аржакон, поднимая кружку.

– На здоровье!
– сказал хозяин.

Контора опытной станции. За столом сидит Василий. Рядом на стульях Муся и Судейкин.

– Как же так случилось, Сидор Иванович, что вы отобрали дом у Филата Одинцова?
– спросил Василий.

– Очень просто - экспроприация экспроприаторов, - ответил бойко Судейкин.

– Какой же он экспроприатор, если у него не было батраков?
– спросила Муся.

– Все равно - жил на широкую ногу. То есть паразитически-буржуазный образ вел.

– Он плотник... Середняк! Я проверяла!
– крикнула Муся.

– За счет кого же он паразитировал?
– спросил Василий.
– За счет вас?

– Ну, это не обязательно, чтобы лично кто ему прислуживал. Он всех обирал.

– Каким образом?
– спросил Василий.

– Больше всех наживался за счет продажи хлеба, - ответил Судейкин.

– Чей же он хлеб продавал?
– спросила Муся.

– Свой.

– Ну и вы свой продавали бы, - сказал Василий.

– А у меня его сроду не было, - с гордостью ответил Судейкин.

– Почему? Земля-то у вас по едокам была поделена.

– Потому что у него скота много было, навозу то есть. Две лошади, две коровы да свинья с поросятами. Опять для наживы...

– И вы бы развели скот. Что в том плохого?
– спросил Василий.

– А то, что я артель создавал, а он в сторону глядел.

– Мало ли кто куда глядел. Это еще не основание для репрессии. И я бы вам советовал написать письмо в РИК, чтобы пересмотрели дело Филата Одинцова.

– И не подумаю. И вам не советую связываться с его сыном. Это как же, оказывается, поддержка всяким элементам?

– А вы читали статью товарища Сталина насчет головокружения от успехов?
– спросил Василий.

– Читал. Но я теперь не занимаюсь коллективизацией, значит, она меня не касается.