День без конца и без края
Шрифт:
Он подъезжает к пакгаузу возле реки; здесь грузчики насыпают мешки. На каждом мешке крупное табло: "Госсортиспытание" и чуть ниже, крупно: "Якутянка-241". Мешки несут на катер. Здесь Муся что-то говорит приемщику и расписывается в накладных. Приемщик тоже подписывается.
На очередной машине подъезжает Василий, подходит к Мусе, спрашивает:
– Нагрузились?
– Да, - отвечает счастливая Муся.
– Ну, поздравляю! С первым рейсом нашей "Якутянки", - Василий жмет ей крепко руку.
– Разрешите и мне присоединиться, - жмет руку Мусе приемщик.
–
– Не знаю, как "Якутянка", а вот автор ее далеко поедет... Это уж точно!
– Василий вынимает из папки отпускной билет и подает Мусе.
Муся читает, сначала не понимая:
– Отпускной билет...
– И взрывается от радости: - В Москву едем? На восемь месяцев! Вася, милый!
И она, забывшись, целует его при всех.
Опытная станция. Длинный северный день клонится к концу. Еще в кровавом отсвете заходящего солнца полыхает закат, еще в синей дымке хорошо просматриваются восточные дали, а природа уже спит: затихла до зеркального блеска река, не видно птиц в воздухе, бормочут спросонья куры на поветях, тяжко вздыхают жующие сено лошади, спят на подушках дети - Володя и Наташа, и где-то далеко на лесной опушке монотонно и протяжно кричит полярная совка-сплюшка:
– Сплю-у-у... Сплю-у... Сплю-у-у...
Василий и Муся сидят в селекционной лаборатории. На столах целые вороха отборного зерна. И они утомились: Василий курит, Муся сидит, устало опустив руки.
– На сегодня хватит, - говорит Василий.
– Спать пора. Завтра с рассветом в путь.
– Да, пора, - отзывается Муся...
Они шли от реки. Их было трое: один в военной форме с пистолетом, второй в сапогах, черном плаще и широкой кепке, третьим был Судейкин. Они подошли уверенно к дверям Силантьевых и постучали.
– Кто там?
– отозвался Василий.
– Василий Никанорович, откройте!
– сказал Судейкин.
– К вам уполномоченные.
Василий открыл дверь и те вошли, оттеснив его плечом.
– Спокойно!
– сказал человек в кепке.
– Мы из Якутска.
Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:
– Собирайтесь!
Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:
– Куда?
– Вас это не касается, - ответил тот, в кепке.
Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.
– Где ваши бумаги?
– спросил старший, что был в кепке.
– Какие бумаги?
– Ну, записи, книги, тетради.
– Все в лабораториях, - услужливо сказал Судейкин.
– А вы помолчите, - оборвал его старший.
– Есть!
– вытянулся Судейкин.
– Попрошу в лабораторию!
Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.
– Это ваши записки?
– указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.
– Да, - сказал Василий.
– Забери!
– коротко кивнул лейтенанту старший.
Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.
– Вы, может быть, ответите
мне, что это значит?– опять спросила Муся.
– Ваш муж обвиняется в антисоветской деятельности, - холодно ответил человек в кепке.
– В чем она заключается?
– спросил Василий.
Тот даже не обернулся к нему.
– Он еще удивляется!
– сказал Судейкин.
– То кулаков покрывал... То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал...
– А вы помолчите!
– оборвал его старший, и - Василию: - Пошли!
Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.
– Не волнуйся, - произнес Василий.
– Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.
– Прощай, Вася!
– она поцеловала его и сказала спокойно: - Вещи необходимые пришлю.
– Прощай, Муся!
– Я буду ждать тебя.
Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.
Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.
Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.
– Где Василий?
– сухо спросила Муся.
– Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.
– Это какое-то недоразумение, - машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.
– Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.
– Ну что ж, зато теперь вы довольны, - сказала Муся.
– Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь.
– Он повернулся уходить и через плечо бросил: - Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, - и ушел.
Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно - по всему видно, что она и в руки ничего не брала.
– Мама, а где папа?
– спрашивает Володя.
– Папа заболел. Его увезли в Якутск.
– В больницу?
– удивляется Наташа, приподняв голову.
– Да, в больницу.
Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:
– Мама, что-нибудь серьезное?
– Пока еще трудно сказать, - отвечает, помедлив, Муся.
– А вам придется в Москву ехать, к бабушке.
– Ой, в Москву!
– закричала Наташа, вставая с кровати.
– Да здравствует Москва! Ура-а!