День да ночь

Солдаты расхватали лежавшие в окопе автоматы. Двоим не хватило.

– Личное оружие побросали!
– завелся Кречетов.
– Бери, кто хочет! А вам его вручили врага бить! А вам его вручили Родину защищать! Защитнички липовые! Надежда и опора! Голуби вы мои сизокрылые! Похоронная команда! Сапоги малиновые! Вас голыми руками взять можно!

Старший лейтенант отбомбился, передохнул и пошел на второй заход. Он мог бы загнуть и другими словами, но не делал этого. Считал, что мат скользит по поверхности, а ему надо было достать до самых глубин души своих орлов.

– Надежда и опора! Сундуки замедленного действия! Лопухи левого вращения! Дубы мореные в уксусе! Орлы сизокрылые! Таких орлов ощипанных на каждом базаре за рупь двадцать дюжину купить можно, а сушеных - две дюжины. Самим жить надоело, так еще и товарищей подводите!

Второй раз отбомбился старший лейтенант и пошел на третий заход, пригласил участвовать в нем и Хаустова.

– Посмотри, лейтенант, как они к своим похоронам приготовились!
– обратился он к Хаустову, не то с жалобой, не то за поддержкой.
– Все сделали, только что свечи не зажгли. Это же не окоп. Братская могила на забытом кладбище! Соколы мои гордые! Надежда и опора! Исаев! Я тебя за умного держал. Больее того, доверял тебе. А ты что делаешь?!
– третий раз отбомбился Кречетов.

Исаев с тоской ждал четвертого захода. Кто знает, на сколько хватит старшему лейтенанту пороха?.. Но Кречетов рассудил, что выдал достаточно, и теперь остывал для делового разговора.

– Слушай мою команду!
– умел Кречетов отдать приказ. Голос не повысил, но достал всех. Что о солдатах говорить, если лейтенант Хаустов вытянулся в струнку.
– Разбить отделение на пары. Каждая пара наблюдает час. Потом на пост заступает следующая. Командир отделения через каждый час - личная у меня к тебе просьба, Исаев!
– меняет часовых. Обзор вести круговой. Оружие иметь наготове, из рук не выпускать. При приближении врага огонь открывать без предупреждения. И повторяю - особое внимание берегу реки. Если попытаются обойти под обрывом, забросать гранатами. Гранаты иметь наготове. Понятно?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!
– отрапортовал Исаев.

– Всем понятно, орлы сизокрылые?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!
– постарались орлы.

– Берите...
– отдал Кречетов автоматы.
– Автомат - личное оружие. Личное! И беречь его должен каждый - лично! Из рук не выпускать! Пошли лейтенант. Этим, кажется, поняли. Пойдем к другим.

И они пошли дальше вдоль линии обороны.

– Посмотрим, как твой хваленый Ракитин, - предложил Кречетов.
– Орудие у него не утащишь, как автоматы у этих раззяв, но посмотрим.

– Там порядок. Солдаты, может, и дремлют, но часового выставили. Не бывает, чтобы часового орудия не поставили.

– Посмотрим, - не стал спорить Кречетов.

Хаустову очень хотелось, чтобы у Ракитина все было в порядке. Но четвертый час ночи. В это время и артиллеристам спать хочется.

– Стой! Кто идет?!
– вполголоса окликнули их метрах в двадцати от орудийного "пятачка".

Кречетов не ответил. Шел вперед. Хаустов - рядом.

– Стой!
– так же тихо повторил голос.
– Стрелять буду!

Щелкнул затвор автомата. Потом раздался еще один щелчок взводимого затвора и еще...

– Старший лейтенант Кречетов и лейтенант Хаустов, - поспешил с ответом Кречетов.

Хаустов был доволен. Артиллеристы не подвели. Это вам не пехота какая-нибудь. Пусть старший лейтенант почувствует, что такое артиллеристы.

Кречетов ни радости, ни удивления не проявил. Встретили, как положено. Нормально. Чего хвалить. Спросил:

– Кто часовой?

– Два часовых, - ответил Ракитин, который, оказывается, тоже не спал.
– Дрозд и Бабочкин.

– Почему два?

– Сложная обстановка. Ведем круговое наблюдение.

– Так-так... Остальные спят?

– Разве тут уснешь, - пожаловался Лихачев.
– Опарин рассказывает, как он в ресторан ходил. Это, скажу я вам, кино...

– Опарин в ресторан?
– заинтересовался Кречетов.
– И часто ты по ресторанам хаживал?

– Один раз, товарищ старший лейтенант.

– Понравилось?

– Как вам сказать... Чисто, конечно, скатерти белые, на каждом столе по цветочку. Только народ там сидит чудной. Морды у всех толстые, рубашки белые, галстуки разноцветные и шампанское хлещут. А бабы с ними... Спереди на платье вырез - во!
– Опарин показал на своей серой суконной, какой у тех баб спереди вырез.
– Сиськи наружу. И спина голая. Чудно... У нас на Форштате такое не носят.

– Чего тебя туда понесло?

– А так, для интереса. Были мы тогда немного поддатые. Вот и решили в ресторане пивка попить.

– Попили?

– Попили... "Пиво кончилось, молодые люди, - произнес он, каким только смог противным голосом.
– Вы бы лучше в пивную сходили. Пойдемте, я вам выход покажу". Это официант такой у них. А швейцару, который нас пропустил, выговор сделал, и опять противным голосом: "Зачем ты всяких пускаешь!" Хотел я им в окно кирпич послать, так ребята отсоветовали. Милиция прибежит, канитель начнется. Так и ушли.

– И правильно сделал. Ну их. Не по-нашему там карману, Опарин, и кажется мне, не по твоему характеру. Я тоже однажды с друзьями в ресторан завалился, так почти всю получку оставил. Черт с ними. Не в ресторанах, Опарин, счастье. Ты давай, расскажи им еще что-нибудь, чтобы не спали, а мы дальше пойдем.

Кречетов с удовольствием посидел бы здесь, потрепался с ребятами. Но надо пройти по всей линии обороны. Такова доля командира, и обязанность, и честь.

– Заглянем, что ли, к Афонину с Бакурским?
– предложил он.

– Вы там поосторожней, - предупредил Ракитин.
– Сразу голос подайте, а то можно и пулю схлопотать.

– Не спят, думаешь?

– Тут думать нечего. К ним тишком не подойдете.

– Ладно, посмотрим.

Офицеры пошли туда, где располагались Афонин и Бакурский. Не по самой траншейке, конечно, а поверху, по полю...

– Если вы к нам, то мимо идете, - раздался вдруг из темноты негромкий голос Афонина.

Офицеры повернули, подошли к траншее и только тогда увидели солдата.

– Спускайтесь, чтобы не маячить, - попросил он.

Офицеры спустились в неглубокий окоп.

– Почему не окликнул, не остановил?
– спросил Кречетов.

– Что мне вас останавливать? Вы мое начальство.

– А, может быть, фрицы шли?

– Какие там фрицы, я же понял, что вы идете.

– Как это понял?

– Первое, - стал перечислять Афонин, - открыто шли. Фрицы сюда открыто не пойдут: - ползком или пригнувшись. Второе - вы рядком шли. В разведку так не ходят. Ни наши, ни они. В разведку гуськом надо, или цепью, подальше друг от друга. А вы рядком. Третье - фрицы бы потихоньку пробирались. А вы громко шли, каждый шаг слышен.