День да ночь

– Тяжелая, кирпичи таскать надо.

– Повар - эта легкая, - подбросил Ракитин.

– Слишком жарко. Давайте что-нибудь прохладней.

– Лесоруб, - подсказал Афонин.

– Нашел блатную работенку. Спустился с гор и нашел.
– Лихачев с укором посмотрел на Афонина.
– Он пальцы себе отрубит в первый же день.

– Электромонтер, - вспомнил Опарин.

– Опасно. Может током шарахнуть, костей не соберешь.

– Продавец...
– включился в разговор Бакурский.

– Опасно, - возразил Опарин.

– Почему... За прилавком...

– А деньги. Это сколько у продавца денег в руках бывает. Не выдержит душа и загребет. Посадят. Так что опасно.

Дрозд слушал их, пытался представить профессии, которые они называли, но обсуждение шло в таком темпе, что подумать он не успевал. Когда Лихачев сказал, что Дрозд деньги загребет и его посадят, решил вмешаться.

– Я считаю...
– начал он.

– Тебе сейчас лучше помолчать, - посоветовал Лихачев.
– Чтобы обеспечить твое будущее, лучшие умы думают. Благодарить будешь потом.

– Бухгалтер, - сказал Бабочкин.

– Тоже опасно.

Никто не спросил, почему опасно. И так понятно.

– Сталевар.

– Жарко.

– Шахтер.

– Страшно.

– Может ему в артисты податься, - предложил Бабочкин.

– Не получится, - отмел Лихачев.
– На сцене артист должен характер показывать. А как его покажешь с таким носиком? Чтобы характер показать, хороший рубильник нужен. Не такой, конечно, как у Опарина, но рубильник. А у Дрозда что? Кнопка. Не пойдет.

– Пусть на инженера учится, - рассудил Опарин.
– Работа чистая, уважаемая.

– Нет!
– Лихачев был непреклонен.
– Такой козел нам не ко двору.

– Чем тебе работа инженера не нравится?
– удивился Опарин.

– Опасно!

– Чего тут опасного? Сидит инженер в просторном кабинете, машину какую-нибудь изобретает. Я видел у нас на заводе.

– Ага, сидит, - загадочно улыбнулся Лихачев.
– Придумал он машину, а та сломалась. Что тогда будет? Прикиньте, дорогие товарищи.

Дорогие товарищи прикинули. Но молчали.

– Вредительство будет, - исчерпывающе ясно ответил на свой же вопрос Лихачев.
– И не будет он тогда сидеть в просторном кабинете. А где он тогда будет сидеть?

Это все знали. Кроме Афонина. Он в своих горах многого не знал и потому попросил, чтобы ему объяснили, где будет сидеть инженер. Объяснять Афонину не стали, а профессию инженера отменили, как опасную.

– Врачом?
– осторожно спросил Бабочкин.

– Врачом?..
– Лихачев задумался.
– А в этом что-то есть. В белом халате... Работа физически не тяжелая... Все уважают, платят, наверно, неплохо... А если больной и умрет, никто не скажет, что вредительство. Умер себе и умер. Это нам подходит.

– Тогда лучше зубным врачом, зубы дергать, - стал развивать идею Бабочкин.
– Там и умереть никто не может.

– Совершенно безопасная профессия, - согласился Лихачев.

– Спирт у него есть, - вспомнил Опарин.
– Я однажды ходил к зубодеру, в запасном полку. У него в стеклянном шкафчике бутылочка со спиртом. Он мне на ватку накапал и на зуб положил. Чистый спирт. Иди, Дрозд, зубным врачом. Не пожалеешь

– А куда он денется?
– решил за Дрозда Лихачев.
– Человеку всем расчетом профессию выбрали. Чего ему отказываться...

– Я что, я согласен, - подтвердил Дрозд.

Ему понравилась профессия зубного врача. В белом халате, работа не тяжелая и спирт в стеклянном шкафчике.

Пристроили Дрозда к делу. Как бы трудно ни было, а пристроили. И чувствовали себя уверенно, будто теперь все пойдет так, как они решили: останется Дрозд в расчете, покроет себя славой, после войны станет зубным врачом. И в стеклянном шкафчике у него всегда будет стоять бутылочка с чистым спиртом.

– Я теперь только к тебе буду ходить зубы рвать!
– чему-то радовался Лихачев.
– Как зуб заболит, сразу к тебе. Но чтобы принимал меня без очереди. Как?

– Вырву без очереди, - солидно обещал Дрозд.
– Всем нашим без очереди вырывать буду. Ты, Опарин, приходи. Все дела брошу, буду тебе зубы рвать. Хоть весь день.

– Нет, - отказался Опарин.
– Если зуб заболит, так, чем к тебе идти, я лучше терпеть буду. Ты мне, по вредности, здоровый зуб вырвешь. Я к тебе за спиртом приходить буду. Дашь?

– Накапаю на ватку, - добродушно согласился Дрозд.

– Какая там ватка. Я тебя как человека прошу. Мне всего и нужно будет полстакана.

– Зачем тебе спирт? И целых полстакана?
– спросил Дрозд, как будто сейчас и должен был отдать.

– В лечебных целях, - ухмыльнулся Опарин.

– Ну да?..
– недоверчиво протянул Дрозд.

– Не пить же я его буду, - заявил Опарин.
– Видит бог, не пить, а лечиться. От простуды.

– Если лечиться, тогда дам, - Дрозд сделал вид, что поверил.
– Только со своим стаканом приходи.

– Стакан достану. Стакан у меня дома есть...

Вот так разговаривали они полушутя, полусерьезно, прикидывали, кто кем будет, кто что станет делать, как будто не было этой страшной войны, которая еще неизвестно сколько продлится и до окончания которой еще надо дожить. Как надо дожить до окончания предстоящего им боя и еще многих боев, которые ждали впереди тех, кто доживет до утра.

Опарин случайно глянул на Бакурского. Тот сидел неподвижно, словно спал с открытыми глазами.

– Костя, а ты как?
– спросил он.

Бакурский не слышал. Бакурский был в это время далеко. Он думал о том, что если бы, как положено, все время следил за небом, то увидел бы "фоккер" вовремя. Он был виноват, что атака "фоккера" оказалась неожиданной. Никто не обвинял его в этом. И сам он гнал от себя эту мысль. А она грызла его душу и не давала думать ни о чем другом. Командира спас... Не спас он никого. Умер командир. И штурман погиб. Если бы он не зазевался, были бы они живы и машина цела. Отбились бы. Теперь их нет. А он жив. Кому нужна такая жизнь? И почувствовал, что пытается обмануть самого себя. Пусть такой, пусть обгорелый, но жить хочется...

– Костя, ты что, уснул?
– оторвал его от размышлений Опарин.

– Задумался...

– Чего тут думать. Ты скажи - после войны кем будешь?

– Никем...
– прохрипел Бакурский.

– Как это никем?
– Возразил Лихачев.
– Так не бывает. Каждый должен кем-то быть.

– Никем...
– повторил Бакурский.
– У-у-убьют... меня.
– Он, когда нервничал, еще и заикался.

– Это ты брось!
– рассердился Ракитин.
– Ты эти разговорчики прекрати! Перед боем такое говорить нельзя.