День последний
Шрифт:
— А вступили ли царские войска в крепость, храбрый воевода? — осведомился толстый византиец, делая вид, будто не понял Момчилова намека.
— Вступили! Вступил только начальник их, боярин Витомир; пробует теперь вина кастрофилакта и около жены его увивается.
Это сообщение, видимо, пришлось по вкусу послам. Лица у них посветлели. Они снова переглянулись, и скопец опять отвесил поклон.
— Не будем больше отнимать у тебя время, воевода, — промолвил он прежним сладким голосом. — Мы поняли и запомнили одно: что ты не будешь помогать Кантакузену против нас.
И он заглянул Момчилу в глаза. Момчил не ответил ни да, ни нет, но византиец, видимо, остался доволен.
— А если ты все-таки нападешь на димотикского бунтовщика, отправь пленных в Царьград. Император
Момчил опять ничего не ответил, а византиец и это молчание принял как добрый знак.
— Мы явились в Меропу под видом купцов. Так же и удалимся, — сказал он. — Прикажи твоим людям не чинить нам обид и помех в пути.
Момчил сверкнул глазами.
— Вы видели виселицу, когда шли сюда, византийцы? — сурово промолвил он. — И на ней двух повешенных? Когда пойдете обратно, поглядите еще раз. И знайте: в Меропе нет ни воров, ни убийц. Поезжайте спокойно! На вас пылинка не упадет. А нынешний вечер вы — наши гости, — прибавил он. — Переночуете в селе. Никто не узнает, кто вы и откуда.
— Спасибо, воевода, — ответили греки и, поклонившись Момчилу, начали выходить по одному. Последним вышел Райко, которому Момчил что-то шепнул.
В°^в°да встал с места и сделал несколько шагов, задев ногой один из оставленных греками тюков. Тюк раскрылся, и оттуда, наряду с драгоценными разноцветными высыпалась целая пригоршня золотых.
Момчил наклонился, посмотрел на монеты, похожие на золотые пуговицы, пришитые к аксамитным плащам. Потом поспешно выпрямился и повернулся к двери, словно собираясь кого-то позвать. Но промолчал и с улыбкой махнул рукой.
1Ку?цы забыли свой товар, — весело пробормотал оН Побратим раденко, — обратился он к сербу,— убери эти тюки. А потом, вместе с Войхной, раздай то, что в них, нашим. Золотые — крестьянам: по золотому на избу. Пускай и крестьяне порадуются византийским по-даркам^ Себе выберите что понравится. Мне ниЧего не
оставляйте. С меня довольно обещания назначить меня деспотом.
Момчил опять весело засмеялся и, пнув тюк ногой, быстро вошел в ту маленькую дверь, за которой незадолго перед тем скрылся его побратим чуйпетлевец.
4. БОГДАН
С тем же веселым, задорным смехом на устах Момчил вошел в маленькую полутемную оружейную, заваленную до потолка всевозможными копьями, дротами, короткими и длинными мечами, похожими на грибы чешуйчатыми панцырями. Железные шлемы с подбородником и науша– ми стояли аккуратными рядами на полках, словно черепа в монастырском склепе. Щиты были навалены грудой, по большеи части новые, крепкие, а если попадались старые, то начищенные до блеска, будто на продажу.
М°жешь меня поздравить со званием деспота, побратим Богдан! — крикнул Момчил с порога, глядя на стоящего возле узкой бойницы и к чему-то прислушивающегося парня.
Тот обернулся к воеводе.
— Послушай, как поют! — сказал он.
Момчил медленно приблизился к отверстию. Звонкий молодой голос пел весело, беззаботно:
Что мне теперь делать, посоветуй, мама!
Конь мой в лес умчался, улетел мой сокол,
Убежал куда-то пес, товарищ верный. *
, Мне идти за ними или за девицей?
Поющий остановился, немного помолчал, потом, повторив последние слова, продолжал на другой мотив: Отыщи девицу, мой сыночек милый!
Вновь коня ты купишь, сокола поймаешь,
Сокола поймаешь, верный пес найдется.
А ее упустишь — больше не увидишь.
— Песня лжет, — взволнованно воскликнул Момчил.
Он стал ходить взад и вперед по узкому свободному
пространству, что-то отрывисто бормоча и все более волнуясь. «Пьяница, забулдыга!» — сердито повторил он несколько раз, потом вдруг остановился, поднял откатившуюся от общей груды палицу и с такой силой швырнул ее в шлемы, что несколько штук упало на пол.
— Завтра же пошлю его в Тырново. Слышишь? — крикнул он, кидая злой взгляд на Богдана.
— Кого и за чем? — тихо спросил богомил и, отойдя от бойницы, сел на груду щитов.
— Да пьяницу этого, Райко. За Еленой.
— Ежели Елена — та боярышня, которую ты увез с царского пира, — так же тихо, спокойно ответил Богдан, — то она уже не в Тырнове, а в Цепине.
Момчил вытаращил глаза.
— Ты мне не веришь, побратим? — продолжал парень. — 5I сам своими глазами видел. Все сидит наверху башни и глядит на лес, на дорогу. Видно, кого-то ждет.
_ КоГот0 ждет, — повторил Момчил, улыбнувшись
детской улыбкой. — Ну?
_ Ну, а как только стемнеет, велит жечь на башне
сосновые ветви и посылает в лес псарей с г°нчими. Костер трещит и светит, гончие лают в лесу. А иной раз ...
— Иной раз, — в восторге повторил воевода.
— Иной раз целый день молится, с колен не встает, говорят. А то возьмет, в Цепино, в монастырь уеде^ который сама в память отца и матери построила, где сестра твоя Евфросина — игуменьей. Видно, постричься задумала.
— Песня лжет, и ты лжешь, побратим, — воскликнул Момчил, выпрямившись. — Откуда ты знаешь боярышню Елену и мою сестру Евфросину? Кто ты такой? Старческий вид принимаешь, богомильские басни искусно и сладко рассказываешь, все тебе известно, — с досадой промолвил воевода. — Я тебя в Чуй-Петлеве побратимом назвал, оттого что и меня когда-то один из твоих дуксов и севастов разукрасил. Но тенью своей я тебя не делал.
С этими словами Момчил направился к двери и уже взялся за щеколду.
— Погоди, воевода! — сказал Богдан, вставая с груды щитов. — Ежели не веришь словам моим, пошли Райко или кого другого из хусар в Цепино. Боярышня там, с тех пор как болгарские войска в крепость вошли.