День последний
Шрифт:
— Что молчишь? Или забыл? — сурово прикрикнул воевода.
— Прости меня, братец. Загулял я в корчме одной, забыл и время и то, что мне поручено, — смущенно ответил Райко.
— Ты забыл, — с горечью в голосе тихо промолвил Момчил. — А как же я не забываю о том, что проклял сестру, сказал ей, что у нее нет брата, чтоб она не думала о нем? Что теперь с ней, что с ...
Он не договорил. Перед ним как молния сверкнул образ гордой боярышни, стоящей возле тонкой монастырской лозы с устремленными на него большими черными глазами.
Воевода режим жестом раздвинул низкие ветви и зашагал к своему стану. В конце тропинки весело, приветливо блестел
S. в иодвисской БАШНЕ
На горе, возвышающейся над крепостью Подвис, два дротосека рубили молодые буки. Удары их тяжелых топоров громко отдавались в покрытом первой зеленью лесу, где стояла такая тишина, что было слышно даже тяжелое дыхание запыхавшихся, усталых людей. Несколько деревьев уже лежали на 'земле с обломанными сучьями и ободранной корой. Над открытой поляной сияло раннее весеннее солнце, но лучи его не могли еще растопить потемневших ноздреватых сугробов, наполнявших не доступные солнцу места или ютившихся под густыми кронами старых деревьев. Но в низких ложбинах, поросших молодой травкой, и под стволами поваленных деревьев уже журчали ручьи, блестя на солнце, как сброшенная и оставленная на припеке змеиная кожа.
Дровосеки были люди пожилые, рослые и крепкие, как срубаемые ими стволы. Не говоря друг другу ни слова, они поочередно взмахивали каждый своим топором, останавливаясь лишь затем, чтобы получше засучить рукава холщовой рубахи да плюнуть разок-другой себе на широкие покрасневшие ладони. Кроме них, на нижнем краю лесосеки сидел на камне, строгая какую-то палочку, худенький мальчик; он глядел то на ведущую в лес тропинку, то на вздымающуюся над долиной крепость. На тропинке никого не было, а вокруг крепости и ниже ее кишели люди, кони, крытые повозки. Люди говорили и пели так громко, что стоило дувшему с покрытых снегом горных вершин свежему ветерку на мгновенье затихнуть, как гомон доходил и сюда, наверх. Иногда слышались звуки гуслы *, сопровождаемые протяжным пиоком волынки. С противоположного холма спускались еще люди; черные вереницы их катились вниз, словно мутные потоки, стекающие в Подвисскую реку.
Зазевавшись на веселую толпу внизу, мальчик уже не сводил глаз с крепости, даже перестал строгать палочку и встал на камень, чтобы лучше видеть. Он не заметил, как из лесу вдруг выехали три всадника, по внешнему виду и одежде не похожие на горцев-крестьян. За ними потянулся маленький караван навьюченных мулов под охраной стрелков. Поровнявшись с лесосекой, трое всадников остановили коней, заговорили о чем-то, указывая на крепость, потом повернулись к мальчику и дровосекам. Один из них, с морщинистым безбородым лицом скопца, в высокой шапке на голове, замахал мальчику руками. Тот, наконец, заметил всадников, но вместо того чтобы подойти к ним, сполз с камня и, спрятавшись за ним, стал недоверчиво рассматривать их оттуда. Скопец перестал махать руками, опять поговорил о чем-то со своими спутниками и, съехав с дороги, направил коня к лесосеке. Остальные двое последовали за ним; на дороге остались одни стрелки. Мальчик вскочил и со всех ног кинулся к дровосекам.
Добежав до них раньше, чем подъехали всадники, он 44 схватил за руку более молодого — как раз в тот момент, когда последний старался вытащить застрявший в дереве топор. Это ему не удалось, топор сидел крепко, и дрова-сек сердито повернул потное лицо к мальчику.
— Отстань, а то вот дам топором! — крикнул он. — Что впился, как пиявка?
— Бу-бу-бу, — забормотал мальчик, не выпуская руки взрослого и с испугом глядя назад.
Наконец он поднял
руку и показал на приближающихся.— Что там такое, Панко? — уже ласково спросил дровосек и, дернув изо всех сил конец топорища, вырвал защемленное лезвие.
Зажав топор между колен, он обернулся.
Всадники, запутавшись в сучьях поваленных деревьев, безуспешно искали тропинки или какого-нибудь прохода. Безусый, махавший мальчику, теперь замахал дровосеку. Тот, что-то проворчав себе под нос, поднял топор на плечо и медленно пошел вниз. Взгляд его из-под нависших, как подмытый берег, бровей был злобен и недоверчив. Ребенок, успокоившийся и полный любопытства, побежал за ним, как собачонка.
В десяти шагах от всадников дровосек остановился. Их отделял от него толстый развесистый бук. Дровосек смотрел на незнакомца, не говоря ни слова.
— Здраст, Христос помогай! — промолвил безусый на ломаном болгарском языке.
— Вы греки? — спросил дровосек и снял с плеча топор. — Коли греки, сейчас же уезжайте. Чего вам здесь надо? — прибавил он, и желтые глаза его вспыхнули злым огнем.
— Сто? Сто? — громко крикнул грек.
' — Ни сто, ни двести. Ступайте прочь! Не нужно нам
греков. Греки — волки, — еще грубее продолжал горец, приподнимая топор. — Тут ваше царство кончилось.
Сухое морщинистое лицо скопца раздулось и покраснело.
Один из его спутников, пожилой, толстый, с маленькими, глядящими снизу вверх, хитрыми глазками, вмешался начальническим тоном:
— Где кефалия Момцил?
— Момчил не кефалия, так и знай! — закричал на него дровосек и сделал даже несколько шагов вперед. — Момчил — царь Меропы. Он здесь царствует, слышишь?
Проваливайте подобру-поздорову! Чтоб плевка вашего не было на этой земле! Убирайтесь!
И, скрипнув на них зубами, он снова вскинул топор на плечо, Чтоб идти, но столкнулся с другим дровосеком. У того был и взгляд похитрей и вид старше: седая борода, длинные волосы, покрывавшие всю голову, как паутина покрывает кустарник.
— Погоди, Черньо! Чего ты раскричался? — тихо сказал он. — Разве не видишь? Ведь это купцы, товар везут ... Давай вытрясем из них м ал енько, а потом пускай катят, откуда пришли . ..
И тотчас повернулся к грекам:
— А вам зачем Момчил? Воевода нынче веселится. Ему не до греков и не до купцов.
— Ты водис в Повисдос, Момцил пустит, — возразил скопец, видимо обрадованный вмешательством другого, более мирно настроенного горца.
Дровосек почесал себе затылок и подмигнул:
— Я вас отведу, а только вы мне чего-нибудь дайте. Коли воевода рассердится, мне первому попадет.
— Кало, кало 1 На, возьми!
Скопец достал из-за пазухи серебряную монету. Она упала за буком, у ног дровосека. Старший поднял ее и стал рассматривать.
— Одной мало. Мне с братом надо поделиться, — сказал он, снова подмигнув, на этот раз другим глазом.— Дай еще одну!
Вторая монета перелетела через поваленный бук. Горец поднял и принялся рассматривать и ее.
— Ладно, сведу вас, — промолвил он. — Только внизу вы мне еще золотой дадите. А то скажу всем, что вы приехали убить Момчила. Тогда вам живым из Подвиса не уйти. Слышите, какой там шум вино подняло.
В самом деле, шум стоял ужасный. Греки прислушались, даже поглядели в ту сторон у.
— Кало, — сердито бросил акопец и кивнул.
Дровосек сунул одну монету в руку Черньо, глядевшему на чужаков все так же хмуро и зло, другую спрятал себе за пазуху и, положив топор на плечо, обошел вокруг ствола. Немой побежал за ним.