Деревянные кресты

„Приличный“ солдатъ это тотъ, который покупаетъ консервированное молока, пирожныя, хорошій шоколадъ и вино бутылками. Въ ея глазахъ это все деликатессы, покупка которыхъ указываетъ на „приличные“ вкусы молодого человка „изъ хорошей семьи“. Демаши купилъ одеколонъ и бутылку шампанскаго, и Люси относится къ нему почти, какъ къ лейтенанту, называя его: „господинъ“.

Около насъ товарищи пьютъ красное вино, литръ за литромъ. Раньше за литръ платили франкъ двадцать сантимовъ. Но полковникъ приказомъ запретилъ продавать обыкновенное вино дороже, чмъ за восемьдесятъ сантимовъ. Тогда тетка Букэ закупорила и запечатала бутылки, и теперь мы платимъ за литръ франкъ пятьдесятъ сантимомъ, какъ за закупоренное вино.

Вьеблэ, солдатъ нашей роты, прислуживаетъ въ одномъ жилет. Во всхъ деревняхъ, куда мы приходимъ на отдыхъ, онъ находитъ себ службу въ какомъ-нибудь ресторанчик. Онъ прислуживаетъ въ зал, спускается въ погребъ, моетъ стаканы, получаетъ на-чаи и каждый вечеръ ложится спать пьяный.

Онъ подходить къ нашему столу съ довольной улыбкой хозяина, дла котораго процвтаютъ. Засунувъ салфетку подъ мышку, онъ возмущается:

— А Мораша-то произвели въ подпрапорщики. Ну, эта во всякомъ случа не за то, какъ онъ велъ себя во время наступленія.

— Можешь быть увренъ, что если бы полковникъ его видлъ такъ, какъ мы его видли, его не произвели бы. Знаешь, онъ посадилъ Брука на четверо сутокъ неизвстно за что.

— Не бойся, — предсказываетъ Сюльфаръ, подходя съ новымъ запасомъ вина, — за все это мы отплатимъ оптомъ и въ розницу.

— Встртимся съ ними посл войны.

Вчно одна и та же псня: сведемъ счеты посл войны. Откладывая отплату на такой неопредленный срокъ, они чувствуютъ себя уже наполовину удовлетворенными.

Въ казармахъ, на дйствительной служб, въ случа какой-нибудь несправедливости со стороны фельдфебеля или сержанта, они, взбшенные, шептали таинственныя угрозы:

— Вотъ будетъ война, мы имъ покажемъ… Мы съ ними расквитаемся…

Вспыхнула война; они, дйствительно, встртились съ тмъ же фельдфебелемъ и съ тмъ же сержантомъ, и живо повели угощать въ кантину „старыхъ пріятелей“. Затмъ они снова возненавидли ихъ, или другихъ такихъ же. И теперь, когда идутъ бои, они откладываютъ свои планы мщенія уже не до войны, а до мира.

— Только бы уйти съ военной службы, увидишь тогда…

И Демаши, сомнваясь, удастся ли ему что-нибудь увидть, скептически улыбается, играя виномъ на дн стакана, гд переливается лучъ свта.

Съ улицы входятъ и шумно разсаживаются новые постители.

— Эй, старикъ, литръ краснаго.

Толстый капралъ тщетно старается уговорить презрительную и несговорчивую Люси.

— Только два маленькихъ стаканчика, барышня, мы быстро выпьемъ. Все-равно что, лишь бы что-нибудь крпкое.

— Оставьте меня въ поко, здсь продается только вино, здсь не мсто для пьяницъ.

Опершись локтями на столъ или сидя верхомъ на табуретахъ, солдаты пьютъ и бесдуютъ среди шума голосовъ, шарканья ногъ, криковъ и чоканья стаканами.

Внезапно я услышалъ чей-то голосъ, похожій на тягучій голосъ Верона, и вспомнилъ его. Мн кажется, что я слышу, какъ онъ ругается утромъ въ день наступленія, потому что его заставили вести большую доску, которую онъ долженъ былъ перебросить черезъ нмецкій окопъ въ качеств мостковъ. Бдняга! Брукъ говорилъ намъ, что прошелъ мимо него при отступленіи, и что онъ еще шевелился. Теперь, четыре дня спустя, конечно, все кончено.

А вдругъ…

За столомъ, придвинутымъ къ нашему, солдаты нашей роты ведутъ бесду о мельниц и о семь фермера Монпуа, и посматриваютъ на насъ, какъ будто говорятъ они съ намреніемъ привлечь наше вниманіе. Все кажется имъ подозрительнымъ на ферм: голуби, которые летаютъ въ опредленные часы, дымъ, блый песъ, скачущій на лугу на виду у нмцевъ, а особенно старикъ, который каждый вечеръ выходить одинъ погулять и выкурить трубку.

— Увряю тебя, онъ больше десяти разъ зажигалъ свою зажигалку.

— Но нкоторымъ наплевать, понимаешь; лишь бы им: хорошо нажраться… — намекаетъ маленькій худой солдатъ съ вздернутымъ носомъ.

Демаши не слышитъ ихъ словъ. Уткнувъ подбородокъ въ ладони, ничего не видя, онъ замечтался.

— О чемъ ты думаешь, Жильберъ? Тоска?

— Нтъ, воспоминанья…

И онъ говоритъ очень тихо, весь погрузившись въ прошлое:

— Годъ тому назадъ, день въ день, я пріхалъ въ Агэ. Было утро. Я помню, какъ около вокзала жгли костерь изъ великолпнаго зеленаго эвкалипта или сосны, и терпкій дымъ наполнялъ воздухъ острымъ запахомъ. Она мн говорила, что кашляетъ отъ этого дыма. На ней было голубое платье…

Затмъ онъ сдлалъ усиліе надъ собой и пошутилъ:

— А теперь ношу я голубую форму. На то и война…

Наши сосди говорятъ громче, съ непріятнымъ смхомъ и шуточками по нашему адресу. Какъ-то вечеромъ, возвращаясь въ свои землянки, навшись только тарелкой риса, даже безъ вина, они, вроятно, слыхали нашъ смхъ въ хорошо натопленномъ дом, и это вызвало въ нихъ зависть. Они видятъ, что я не склоненъ отвчать, и потому настойчиво продолжаютъ:

— Говорю теб, что они подлили другъ съ другомъ двчонку. Съ деньгами это всегда можно устроить шито-крыто… Эхъ! хотлъ бы и я такъ воевать.

Жильберъ едва поворачиваетъ голову и смотритъ на нихъ. Онъ странно улыбается — не то горько, не то насмшливо — я, не понижая голоса, говоритъ мн:

— Слышишь, что они говорятъ?

Затмъ онъ пожимаетъ плечами, задумывается на мгновеніе и съ разочарованной улыбкой на губахъ продолжаетъ:

— Посл войны намъ нельзя будетъ показаться даже съ деревянной ногой. Если вы на видъ человкъ зажиточный, значить, вы не были въ бояхъ. Если на васъ будетъ крахмальный воротничокъ и перчатки, то вамъ никогда не поврятъ, что вы были въ окопахъ, и вс, даже бывшая обозная прислуга, поваръ полковника, механикъ, получившій отсрочку, вс будутъ осыпать васъ ругательствами на улиц и спрашивать, гд вы прятались во время войны.

Лавки должны закрываться въ часъ, и потому мы расплачиваемся съ Люси, которая, сдавая сдачи, расточаетъ намъ улыбки, и выходимъ. Сюльфаръ хочетъ повести насъ въ кафэ Кюльдо, гд, по его словамъ, можно достать абсентъ, если придти отъ имени фурьера третьей роты. Лемуанъ по привычк увряетъ, что это неправда. Мы идемъ прогуливаясь. Деревня теперь почти опустла. Запрещено покидать мста расквартированія до пяти часовъ, и нсколько запоздалыхъ звакъ крадутся вдоль стнъ и на каждомъ углу вытягиваютъ шеи, боясь попасться жандармамъ.

Люди должны находиться въ отведенныхъ для нихъ сараяхъ и отъ бездлья сидятъ на окнахъ, свсивъ ноги. Они наслаждаются пріятной праздностью, глядя, какъ проходятъ мимо роты, отправляющіяся на ученье.

Чтобы миновать площадь, надо красться вдоль стнъ, проходить по одиночк за кучами бревенъ, выгадывать удобные проходы.

— Смотри, — говоритъ Лемуанъ, — Брукъ здоровается съ нами.

Брукъ сидитъ въ подвал мэріи, гд устроили тюрьму. Онъ просунулъ голову сквозь ршетку небольшого окошка и, вдыхая свжій воздухъ, не произнося ни слова, чтобы мы не попались, улыбается намъ.