Деревянные кресты

— Слушайте!

Наступило внезапное молчаніе. Бурланъ остановился съ приподнятымъ смычкомъ. Лица удивленно вытянулись… Мы тревожно прислушиваемся.

Что это такое?

Опять такой же ударъ кулакомъ въ дверь, и чей-то голосъ раздается въ ночи.

— Раненый!

Быстро открываютъ дверь; онъ входитъ, и глаза его начинаютъ мигать.

Онъ блденъ, подъ большими глазами у него огромные круги. Лвая рука лежитъ на перевязи изъ большого грязнаго платка, на которомъ расплывается красное пятно, и, когда онъ идетъ, кровь, просочившись до его неподвижной кисти, капаетъ на землю.

— Нтъ, не надо рома. Я предпочитаю вино.

Рука Монпуа дрожитъ, когда онъ подноситъ ему вино. Молча, чувствуя неловкость, мы окружаемъ товарища. Энергія его упала, онъ тяжело опустился на стулъ. Слышно только бульканье вина въ его засохшемъ горл.

Собака проснулась. Она встаетъ, нюхаетъ слдъ и каплю за каплей вылизываетъ съ пола еще теплую кровь.

* * *

Еще шесть дней, шесть дождливыхъ дней въ окопахъ, и вотъ мы снова на ферм.

Я пишу. Монпуа, съежившись, согнувъ спину, сидитъ у самой печки, трубка его потухла. Слышно только, какъ закипаетъ супъ, и какъ тяжело дышитъ старикъ.

Я нахожу, что онъ измнился со времени наступленія. Онъ не шутитъ съ нами, какъ бывало раньше. Цлыми часами онъ молча сидитъ на своемъ низкомъ стул и, когда мы говоримъ между собою, онъ поворачиваетъ голову и слушаетъ насъ съ такимъ видомъ, какъ будто опасается какой-нибудь грубой выходки.

Жена его говоритъ, что онъ боленъ. Однако, онъ не жалуется. Она ворчитъ, что онъ не хочетъ обращаться къ врачу, и самъ лечитъ себя какими-то отварами изъ травъ.

Что съ нимъ? Я часто думаю объ этомъ. Конечно, но его осунувшимся чертамъ, по лихорадк, отъ которой онъ дрожитъ по вечерамъ, видно, что онъ боленъ, но мн этого недостаточно. Мн кажется, что подъ этимъ убитымъ видомъ скрывается что-то другое; не только недомоганіе заставило его такъ сгорбиться и сидть цлый день, молча, передъ печкой. Не видно, чтобы онъ страдалъ. Онъ погруженъ въ раздумье, вотъ и все.

Онъ уже больше не разспрашиваетъ насъ, какъ бывало, о новыхъ окопахъ, о нашихъ работахъ, о патруляхъ, обо всемъ, что такъ интересовало его. Наоборотъ, когда мы заговариваемъ объ этомъ, у него всегда находится предлогъ, чтобы удалиться, или онъ опускаетъ голову и полузакрываетъ глаза, какъ бы стараясь забыться. Не я одинъ замтилъ это.

— Бдняга, кажется, ему тяжело слушать, когда говорятъ о наступленіи, — сказалъ мн, сжалившись надъ нимъ, Жильберъ.

Это правда. Ни разу онъ не говорилъ съ нами о наступленіи, ни разу онъ не подошелъ къ намъ послушать разсказы о немъ. Когда говорятъ о наступленіи, онъ не поведетъ даже глазомъ. Только замтно, какъ спина его еще сильне сгибается и ниже склоняется голова… Я вижу только его спину, его широкую круглую спину, за которой, мн чудится, таится какое-то суровое вниманіе. Можно поклясться, что онъ дремлетъ, но, однако, онъ слушаетъ, я увренъ, что онъ слушаетъ.

Однажды вечеромъ Бертье разсказывалъ сержанту изъ обоза, какъ имъ пришлось отступать по изгибу траншеи. Онъ съ нсколькими солдатами прикрывалъ движеніе, стрляя по срымъ спинамъ нмцевъ, перескавшихъ поле, и забрасывая траншею обломками рогатокъ, бревнами и всмъ, что попадалось. По прямымъ же линіямъ онъ заставлялъ своихъ людей бжать, боясь продольнаго огня, и такъ какъ они оглядывались, то спотыкались о трупы и съ проклятіями падали. Къ счастью, раненыхъ уже вынесли, иначе было бы уже слишкомъ поздно. По дорог до самой первой линіи они наткнулись только на одного раненаго. Онъ сидлъ на бруствер, спустивъ ноги, какъ на краю канавы, не опасаясь уже пуль, и кричалъ жалобно, долго, упорно: „Я ничего не вижу… Не оставляйте меня… Я ничего не вижу!..“ Съ виска у него текла вдоль щеки широкая красная струйка. Онъ слыхалъ, какъ бгутъ мимо и, догадавшись, конечно, что отступаютъ, онъ побжалъ за отступающими, сначала согнувшись, почти на четверенькахъ, затмъ выпрямившись, спотыкаясь, нащупывая темноту своими неврными руками. Минуту ихъ преслдовала его мольба: „Не оставляйте меня, товарищи, клянусь вамъ, я не буду кричать“… Затмъ, шагнувъ въ яму въ транше, слпой, вытянувъ руки, камнемъ свалился въ свою могилу. Поворачивая за уступъ, они услышали сухой трескъ маузера. Конечно, кто-то изъ состраданія пристрлилъ его.

Я случайно взглянулъ на Монпуа во время разсказа Бертье. Онъ слегка приподнялъ голову и слушалъ, странно расширивъ глаза, большіе неподвижные глаза. Но онъ увидлъ меня и тотчасъ опустилъ голову, снова погрузившись въ дремоту.

Этотъ подмченный мною взглядъ не иметъ значенія, а все-таки съ того вечера странныя мысли приходятъ мн въ голову. Инстинктивно, противъ воли, я слжу за старикомъ.

О чемъ думаетъ онъ цлыми днями? Мн кажется, теперь я знаю о чемъ. Это даже не догадка, это только неясная тревога, необоснованное безпокойство, начинающее принимать какую-то форму. Но умъ мой сопоставляетъ маленькіе факты, обыкновенныя совпаденія. Я слжу теперь за его малйшими жестами, какъ будто я долженъ раскрыть что-то.

Иногда я стараюсь разсять это настроеніе. Но, вдь, это же глупо, зачмъ искать чего-то романическаго и необыкновеннаго въ этомъ больномъ старик? Однако… Сомнніе принимаетъ боле опредленныя формы, это какъ будто какое-то предчувствіе, съ которымъ разумъ не можетъ бороться. Онъ, должно быть, чувствуетъ преслдующее его напряженное вниманіе и не любитъ оставаться со мной наедин. Онъ, кажется, боится, какъ бы я не заговорилъ съ нимъ.

Почему я вбилъ себ въ голову, что онъ боится проходить мимо сарая, гд сложены пожитки убитыхъ? Однажды, когда онъ проходилъ мимо, я догналъ его. Блье высыпалось изъ мшковъ и валялось чуть не на самой дорог.

— Смотрите, — сказалъ я ему, — вотъ сумка длиннаго Верона. Это высыпались оттуда письма его матери. Она была въ больниц. Бдная старушка морила себя голодомъ, чтобы высылать ему нсколько грошей, вязаное блье… Тутъ однимъ выстрломъ убиты двое: и онъ и его мать.

Онъ обернулся весь блдный.

— Не слдовало бы мн это разсказывать, парень. Мой сынъ тоже солдатъ.

Не зная, что сказать, я далъ ему уйти, не ршаясь слдовать за нимъ. Вечеромъ я колебался, толкнуть ли мн дверь столовой, откуда доносился его задыхающійся голосъ. Я вошелъ вмст съ Бурланомъ. Старикъ спрашивалъ у Жильбера:

— Правда ли, что длинный Веронъ, раненый, звалъ на помощь еще на другой день посл боя, лежа на пол?

Увидвъ насъ, онъ замолчалъ и быстро отвелъ глаза въ сторону. Въ тотъ вечеръ онъ больше не говорилъ и ушелъ спать раньше, чмъ сли за столъ. Я вспоминаю все ото и перестаю писать. Я смотрю на старика, онъ прерывисто дышитъ, плечи его поднимаются и опускаются. У него плохой видъ сегодня вечеромъ. Онъ давно не бритъ, щеки его посрли и ввалились. Я нахожу, что онъ еще боле опустился, чмъ во время послдняго нашего пребыванія. Онъ приросъ къ своему низкому стулу и погруженъ въ тяжелую думу.

* * *

Монпуа хоронятъ. Онъ умеръ прошлой ночью безъ агоніи, безъ единой жалобы. Утромъ жена нашла въ кровати его холодный трупъ.

Только-что вынесли на рукахъ его гробъ по направленію къ полю въ сопровожденіи жены и дочери въ черныхъ платьяхъ, нсколькихъ крестьянъ и солдатъ. Я съ трудомъ хожу и потому остался на ферм. Она мн кажется пустынной и тоскливой. Слышно только, какъ подпрыгиваютъ голуби на чердак. Вотъ стоятъ дв сдвинутыя скамьи, он какъ будто ждутъ, что гробъ снова вернется сюда, какъ онъ уже вернулся разъ… Въ ту минуту это въ общемъ самое обыкновенное происшествіе не произвело на меня никакого впечатлнія, но теперь непріятное чувство охватываетъ меня.

Когда похоронная процессія миновала лугъ и подходила къ дорог, нмцы замтили насъ и начали стрлять. Первый снарядъ упалъ далеко, второй въ пятидесяти шагахъ, и процессія тотчасъ разсялась. Четверо носильщиковъ въ замшательств остановились, затмъ, видя, какъ убгаютъ крестьяне, они опустили носилки, съ которыхъ свалился гробъ, и попрыгали вс въ канаву за нами. И какъ разъ вовремя: третій снарядъ взорвался именно на откос, задвъ гробъ. Гуськомъ, согнувшись, мы удрали, и мертвый остался одинъ посреди тропинки, а гробъ выскользнулъ изъ-подъ чернаго покрывала и опрокинулся. Мать и дочь, всегда безстрашныя, тутъ съ крикомъ убжали, и когда товарищи снова принесли гробъ на ферму, Эмма лишилась чувствъ.