Desiderata. Созвездие судеб

– Это верно: зачастую, «цель оправдывает средства». И все равно – «этикет» надо соблюдать до последнего: первого, кто оступится, всегда делают виноватым.

Наслушавшись таких пояснений, Достий лишь головой покачал, когда узнал – скоро во дворец к Императору пожалуют господа из Конгломерата, на важную встречу. Более того, речь на этой встрече пойдет об окончательном выведении войск с территории графств и передаче управления тамошним властям. Достий, всякий раз думая об этих визитерах, ёжился чуток – никак не мог забыть бледного, будто покойник, Императора, его заикание, и разрушенное крыло дворца. Может, приезжие дипломаты и не имели ничего общего с генералом Пансой, но настороженность вызывали. Да и если послушать Бальзака, они хоть на святых книгах клясться могли, эти дипломаты, – и врать при этом беззастенчиво. Про себя юноша решил, что раз уж приедут к ним гостить бывшие враги – он будет держать ухо востро, никаких непотребств не допустит! Оно и без него, конечно, хватало наблюдателей да охраны, но мало ли…

Так же, все не покидала его и недоуменная оторопь: как же так, уроженец этого самого Конгломерата тут пол-дворца с землей сравнял, едва не развязав новой войны, а Его Величество собирается войска с территории выводить?.. Бальзак и на этот вопрос ему ответ дал – услыхав, о чем толкует собеседник, отложил утреннюю газету, и спокойно разъяснил, что решения в таких переговорах – что-то вроде фигур на доске, их переставляют, в надежде получить самый выгодный результат. Ради долгожданного мира, пускай и установленного из-под палки, под угрозой учинить из самовольства отставного генерала настоящее светопреставление, и ославить соседей на весь белый свет, Наполеон готов был пожертвовать не только половиной своего дворца, но и еще очень многим. Переговоры же нужно свести к тому, чтобы империя осталась той стороной, кто выставляет условия, и чей голос будет иметь наибольший вес. Это, сказал Бальзак, все равно, что иметь за спиной увесистую палку, разговаривая со злым псом – пусть рычит и скалит зубы сколько влезет, лишь бы делал, что ему велено.

И еще одна истина, теперь уже авторства миледи Георгины, была неоспорима: в столице, и конкретно в императорской резиденции, развлекаться не умели. Если уж на свадьбе все словно не могли оторваться от своих обязанностей, то на вечернем приеме в честь визитеров и вовсе никто расслабляться не собирался. Господин Советник неоднократно упоминал, сколь важные политические дела решаются за бокалом шампанского.

Памятуя об этом, Достий окончательно заробел, входя знаменательным вечером в парадную залу – одну из тех, что пострадали от взрыва менее. В считанные дни здесь навели всяческий лоск, стены, «украсившиеся» выщерблинами, задрапировали кремовым атласом, свет искусно приглушили, чтобы скрыть трещины в куполообразном потолке – и вот, зала вполне была готова встречать сановитых визитеров.

Вообще же с самим выбором ее, этой залы, было изрядно мороки. Бальзак настаивал на том, чтобы дорогих гостей провести таки по местам «боевой славы», да дать почувствовать всю тяжесть ответственности, однако Наполеон только отмахнулся.

– Скажут еще, что запугиваю, – неприязненно буркнул он. – Ну их в качель, не желаю связываться. Найди что-нибудь попристойнее… Все равно что. Лишь бы они у меня в передней не топтались, а так мне без разницы.

И Советник нашел. Скрупулезно обошел все пригодные помещения, придирчиво изучив каждое – Достий знал это доподлинно, так как сопровождал его, посильно помогая. Попутно они составили новую опись, и теперь можно было сравнить, за какой срок какие работы были проведены. Конечно, обломки уже вынесли, однако так скоро восстановить бреши в стенах, и паче того – украсить их – было невозможно.

Достий видел списки материалов, каковые вменялось в обязанность закупить и использовать для восстановительных работ. Впервые он прочитал о таких дивных вещах, как черлень, гашеная валльская известь, иберийская мумия, келлерская земля, железный сурик и прочие. Бальзак вкратце о них поведал, пока черкал в своей копии перечня.

В конце концов, выбор пал на Гербовый зал. К нему вела пышная лестница, украшенная вереницей аллегорических скульптур, исполненных в эллинском стиле. Достия она смущала – несмотря на то, что, казалось бы, струящиеся одежды облекали Истину или Справедливость с голову до пят, хитрец-ваятель все же умудрялся расположить складки таким образом, чтобы оставить на виду все изгибы тела. К тому же то и дело норовил излишне заголить руки, а то и обнажить грудь какой-нибудь фигуры, что уж было совсем смутительно. Впрочем, должен был сам себе признаться молодой человек, уж пускай лучше так – эллинская древняя культура чтила телесную красоту – чем салонные потуги употреблять мифических героев в своих целях. Многие художники пользовались умозрительной вседозволенностью чужой культуры. До чего же смущали Достия все эти игривые наяды, зефиры, картины праздничных плясок, открывающие нескромным взглядам чересчур, на его вкус, много…

В Гербовом зале, хвала Отцу Небесному, ничего подобного не водилось. Он был подчеркнуто строг и выверен, выдержан в едином стиле. Здесь царствовала сдержано-багровая гамма, глухая и основательная. Половицы паркета и панели на стенах, к сожалению, были оцарапаны,что изрядно портило всю картину. И если на счет пола еще можно было предпринять маскирующие шаги при помощи мастики, то стены пришлось прятать под драпировками: три из них затянули кремовой атласной тканью, выписанной, ради такого случая, из Ливона – города, славящегося мануфактурной промышленностью (такая пастельно-нежная гамма была выбрана не случайно, ведь пришлось приглушить свет, отчего стены насыщенного оттенка смотрелись бы мрачными и совсем темными) – а четвертую скрыло под собой колоссальное государственное знамя. То ли своеобразный жест в сторону гостей, то ли очередной способ экономии, чтобы приобрести на полсотни ярдов сукна меньше. Как бы там ни было, а бело-золотое полотно моментально притягивало к себе взгляды, стоило лишь переступить порог. Над входом так же были расположены штандарты, но уже поменьше – такие же маленькие копии огромного стяга. Поле цвета слоновой кости и золотой лавровый венок – Достию эта символика попадалась довольно-таки часто во дворце.

В назначенный день она была полна нарядных людей: и гостей и лакеев в праздничных ливреях. Совсем не к месту тут смотрелся маленький, сутулый от робости монашек в сутане, затравленно прижимающий к груди тубус – Бальзак еще до начала банкета попросил его найти в библиотеке определенную карту и принести. Чем-то она, эта конкретная карта, была Советнику важна, и появиться должна была в строго определенное время – ни раньше, ни позже. Пробираясь к Высочайшему Советнику, лавируя между сегодняшних посетителей дворца, Достий напряг и применил все свои навыки по деликатности и незаметности – очень уж важные господа и дамы разгуливали вокруг. Не приведи Отец Небесный кого задеть, наступить на ногу или подол платья!

Бальзак просмотрел надписи на тубусе и кивнул, а затем добавил, просительно и едва слышно:

– Не уходи покуда, она мне ненадолго нужна. Потом сразу же обратно отнесешь.

Достий смиренно кивнул и отошел к стенке, всей душой желая с ней слиться цветом. Увы, это было совсем невозможно, потому как стена была, как уж было говорено, забрана атласом кремового цвета, и черная Достиева сутана на этом фоне была как парусник на закате.

Бальзак тем временем расстелил карту на столе, подвинув блюда с закусками, и принялся что-то пояснять, указывая бледным и тонким пальцем то на один географический объект, то на другой. Прибывшие гости взирали на эти советничьи манипуляции без радости, хотя и удерживали на лицах вежливые улыбки, следя за каждым жестом оратора. Бальзак скользил по ветхой карте кончиками пальцев, будто слепой. Другая рука его занята была бокалом с мальвазией – все присутствующие держали точно такие же, и невежливо было, как понял Достий, отказываться от угощения будто в пику гостям. Достий невольно залюбовался игрой света в розоватом напитке, когда всю картину заслонила чья-то спина в черном фраке – а жаль, так красиво было… Впрочем, спина скоро исчезла, но что-то с напитком стало не так. Он помутнел, из нежно-розового сделался каким-то бледно-свекольным, да еще и с препротивными пузырьками, поднимающимися к поверхности. Достий склонил было голову на бок, дивясь на эту метаморфозу, как вдруг его осенило. В бокал что-то подсыпали! Не иначе! Вон тот, с черной спиной, он затем обзор и закрывал! И подгадал, когда Высочайший Советник будет занят разговором. Достий, зная, насколько Бальзак иногда бывает увлечен своими измышлениями, только головой покачал – не замечает Советник иной раз и того, что под боком происходит…

Однако злополучную мальвазию надо было удалить немедленно, но только как? Достий нехотя отделился от стенки, потянул руки к бокалу и попытался просто вынуть его из советничьих пальцев.

– Я подержу, – пояснил свои действия он, и Бальзак не возражал – кажется, едва ли даже заметил, что лишился своего напитка – тут же оперся освободившейся рукой о край стола, продолжая обсуждать что-то там найденное на карте. Ему этот злополучный бокал нужен была лишь для того, чтобы не отличаться ничем от прочих принимающих в беседе участие людей – к выпивке он всегда был более, чем равнодушен. Что, как говаривал Наполеон, пил, что язык намочил… Но кто же знает, что за отраву подсыпали, может статься, и крошечной ее толики довольно?..

Сжав бокал в кулаке (оттого что попросту не умел держать его как положено – изящно и за ножку), Достий стал по стеночке пробираться к выходу. Ох и смотрелся он, должно быть – и смех, и грех. Как будто украл себе вина и хочет втихомолку выпить. Какой-то господин в черном фраке даже посмотрел на него с подозрением. Юноша под чужим этим пристальным взглядом встал как вкопанный – ему показалось, что именно этот господин и попортил вино Советнику, и теперь гневается на то, что планы его сорвал какой-то пройдоха в сутанке. Наверное, предпримет сейчас еще что-нибудь! Ох, Отец Небесный, да что же сделать такого?! Надо бы, пожалуй, притворится, что бокал это его, чтобы отвести подозрения – вот что!.. Все так же, не отрывая взгляда от несостоявшегося отравителя, Достий поднял бокал, будто говоря «ваше здоровье», и в три затяжных глотка осушил его. Улыбнулся через силу совсем опешившему носителю фрака и кинулся вон из зала.

Мальвазия неприятно горчила и на языке и в горле, хотя пахла сладко и, следуя логике, вкус должна была бы иметь соответствующий (Достий не пробовал никогда, но предполагал, что все обстоит именно так). Юноша несся по дворцовому коридору, лихорадочно соображая, где находится к нему ближайшая уборная, в которой можно уединиться и поскорее вытошнить отраву. Но видно, в распоряжении у Достия времени было совсем мало: он скоро почувствовал, что дрожит и покрывается под одеждой испариной, а суставы в ногах у него слабеют. «Вот и все» – подумал он и всхлипнул. Яд уже пробрался в кровь, и может, совсем немного ему осталось. Экая нелепость – жил себе жил, да за секунду и обрек себя на смерть. Достий прислонился к стене и сполз по ней вниз. Ему хотелось плакать и совсем не хотелось умирать. Господин Советник теперь останется жив, и сегодняшние переговоры, наверное, пройдут хорошо, да только сам Достий теперь об этом не узнает. Ну, или узнает в самые последние секунды своего существования…