Desiderata. Созвездие судеб

– Ты это брось, – неожиданно сурово оборвал говорившего святой отец, наливая воды в стакан из стоящего тут же на столе графина. – Хоть и волнует меня состояние Достия, но тревожит и само происшествие. Как это изволить понимать?!

– Ты бываешь наивен, как дитя, – покачал головой Наполеон. – Ох, Теодор, Теодор, это же придворный люд, который ради своей цели на что угодно способен… Погоди, не торопись. Дай-ка растолкую…

Монарх на мгновение задумался, будто выбирая пример как можно понятнее.

– Вот, – наконец определился он, – от шести различных государств, по общему счету, вчера собрались посланцы. Сам понимаешь, на родине они будут важными шишками, если добьются за один вечер перевеса для своей страны. Ставки в игре такого рода слишком высоки. Даже самые из них, послов этих, порядочные рассуждают примерно так: пусть один человек пострадает, зато сколько их будет жить лучше!..

– За счет других, – не удержался духовник.

– Все живут за счет кого-то, – покачал головой Бальзак. Он вдруг поднялся со своего места, отобрал у Теодора только что наполненный стакан и принялся добавлять что-то из принесенных им же склянок. Лишившийся его общества Наполеон с явным удовольствием рассматривал открывшуюся ему картину, и глаза его поблескивали. Достия всегда смущала эта страстность Его Величества, его откровенная непристойная жаркая похоть к своему Советнику, всегдашняя готовность предаться плотским утехам. И хоть Бальзак и сдерживал его, гася это желание, при ближайшем рассмотрении начинало казаться, что пламя это он гасит не иначе как керосином. Этого Достий тоже понять не умел: отчего же манить любимого обещанием сладости, чтобы в последний момент отказывать, заставляя того едва ли не силой добиваться к себе внимания?..

– У тебя есть подозрения о том, кто бы это мог быть?.. – поинтересовался тем часом Император.

– Тут и думать нечего, – Советник вернул стакан святому отцу, а тот уже поднес Достию. Молодой человек жадно припал к воде – во рту все словно ссохлось, и живительная влага казалась настоящей небесной росой. Терялся даже противный лекарственный привкус. Духовник тем временем осторожно, чтобы не помешать, потрогал ему лоб и внимательно осмотрел лицо. Наверное, проверял, не начал ли снова кровить нос.

– Важнейшее, что мы почерпнули из этого инцидента, тем не менее, – продолжил Бальзак, – является соображением относительно Конгломерата.

– Причем тут опять политика? – нахмурился Теодор. – Чем и кому мог помешать Достий?

– Не Достий, – Бальзак обернулся к говорившему, заложив по привычке руки за спину. – Он отобрал мой бокал, а мне в ту минуту было, откровенно говоря, не до всяческих отвлеченных происшествий. Тут бы в оба глядеть, как бы кто не сделал хода, на который мы после повлиять не сможем, какое уж тут вино…

– На что же его подают?!

– Чтобы приличие соблюсти. Если бы собрали какую-нибудь ассамблею, да принялись заседать, как официальное собрание, то и документы были бы такие же официальные. От них после так запросто не отмахнешься. А никто рисковать не желает – и мы в том числе, ведь никогда не знаешь, какой туз у кого в рукаве припрятан… Вот и обставляется все под видом беседы за легким ужином, вроде бы, ни к чему не обязывающей, а тем не менее крайне важной. Что же касается высказанного мной соображения о важнейшем нашем преимуществе, то позвольте вас обрадовать: генерал Панса действовал не заодно со своим правительством.

– Вот как?

– Разумеется. «Жемчужину» сыпали в мой бокал с совершенно очевидной целью – удалить меня с обсуждения. Судя по всему, им было известно, какую роль я играю в управленческом механизме. Однако если бы их знания протирались еще дальше, в ту область отношений, которую принято звать личной жизнью, то наши гости бы знали и то, что вслед за моим внезапным с переговоров исчезновением их покинул бы и Его Величество.

– Еще бы!.. – ввернул тот.

– Тем не менее, они рассчитывали лишить вас помощи вашего доверенного лица, и провести диспут только с вами, уповая, вероятно, на эмоциональность и на то также, что не все факты вы припомните самостоятельно. Это в свою очередь неопровержимо свидетельствует о том, что послы Конгломерата не имеют представления о характере связывающих нас отношений. Что, следовательно, доказывает: генерал Панса не уведомил их о той сцене, свидетелем которой вы, мой Император, его сделали.

Достий, слушая монотонный голос оратора – он не давал снова уплыть в собственные не слишком до сих пор приятные ощущения, – поневоле качал головой. Он прекрасно помнил, о какой сцене шла речь. Воистину, предай отставной генерал огласке то, что развернулось у него на глазах – и Конгломерат нашел бы применение этим сведениям. Однако Санчо молчал… Это внушало противоречивые чувства: с одной стороны, безусловно, успокаивающие, зато с другой... Достий, единожды увидев генерала, отчего-то сразу решил, что тот не из тех людей, кто отступает от своей цели.

– Доза в бокале, – между тем, вел далее Советник, – была рассчитана на взрослого человека моего веса, и…

– Можно подумать, что ты сильно Достия тяжелее, – фыркнул Наполеон. – Еще померяйтесь давайте…

– …И вступая в реакцию с этиловым спиртом, – как ни в чем не бывало продолжил Бальзак, – должна была обеспечить беспроигрышный результат.

– На что они рассчитывали? Неужели думали, что их не поймают?!

– Они, Теодор, как раз все очень хорошо продумали. Наверняка им известно, что я дружен с Его Величеством с младых лет, и предполагают, что уж коли удается мне удерживаться на своем месте, то наверняка не обходится тут без личного товарищеского участия монарха ко мне. А стало быть, когда впоследствии оный монарх потребует ответа о том, куда так внезапно я пропал и оставил его на политическом поприще в одиночестве, мой ответ бы вполне был понятен, и, скорее всего, происшествие было бы списано на некую шутку природы: бывает с людьми еще и не то. К тому же, яд с собой через границу не провезешь, а к «жемчужине» не придраться: для собственных целей везет человек, что ж теперь?

Лицо у Достия вытянулось. Он поглядел неверяще на Бальзака, затем на Его Величество – быть может, он чего-то не понял, и это шутка?.. Но Наполеон был серьезен, следя за нитью повествования. Советник его тоже вещал монотонно. Вряд ли бы он стал шутить в такой момент – хотя, зачастую из-за невыразительного лица и голоса сложно было понять, где Бальзак серьезен, а где ерничает. Юноша растеряно потеребил себя за прядь волос. Неужели же есть на свете люди, которые эдакую дрянь глотают добровольно?.. Значит, у кого-то любовь настолько не ладится? Вот ведь не свезло им…

– Ты многое об этом знаешь, – покачал головой отец Теодор тем часом.

– О веществе я читал, – был ответ, – как и о многих других подобных. Отравление до смерти с рук бы не сошло, это неминуемо привело бы к разбирательству. А о происшествии такого рода и говорить нечего: замяли бы, рукой махнули.

– Что же, стало быть, это распространенный прием?.. – продолжал допытываться духовник.

– Нет, – ответил ему Император. – Слишком большое количество случайностей и совпадений всегда наводит на подозрения. В моей практике это четвертый случай, с которым я сталкиваюсь.

– Что же, и тебя, стало быть, травили? – ушам своим не поверил святой отец.

– Нет. Это всегда были сопровождающие меня люди, которых я мог наблюдать. Сегодня меня бессмысленно было подпаивать таким зельем: что бы это дало? Без моей подписи все равно с места ничего не стронется. А подпись Баля на бумагах теперь не обязательна: министры мои некогда на этом особенно настаивали. Вот теперь и расплачиваются.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что они не позаботились о дополнительных каналах влияния, – вместо Императора ответил Советник. – Если бы они были с Его Величеством в добрых отношениях, он бы с радостью к министрам своим прислушивался, ибо всегда ценит чужие опыт и знания. Но эти господа вбили себе в голову, что человек вроде меня не может советовать что-то путное, пригодное для общего блага.