Desiderata. Созвездие судеб

Достий, хотевший, было, подобрать оброненную книжку, позабыл про нее совсем. У него в голове не укладывалось то, о чем любимый рассказывал. Вроде детской потешной игры, «путаницы», в которой всякие небылицы выдумываются. Невероятно было себе вообразить эдакие страсти наяву…

Того же мнения, очевидно, был и Наполеон – слушал, едва рот не открыв, и кажется, уж готов был себя ущипнуть, чтобы проверить – спит он или нет. Именно этот момент Высочайший Советник выбрал, чтобы войти в комнату.

– О, – произнес он. – Что за консилиум в моей спальне…

– Это правда? – с живостью обернулся, чуть поморщившись от боли, Его Величество. – То, что рассказывает Теодор – правда?

Лицо его ближайшего соратника моментально будто бы окаменело и лишилось любых выражений – было ясно, как божий день, что отвечать Бальзаку не хочется.

– Ну так, – поторопил монарх. – Ты и правда наорал на кабинет министров, мой тихий и сдержанный друг?

По лицу Бальзака пробежала тень, наподобие нервной судороги, и он выдавил:

– Это было логично.

Окончание его ответа потонуло в дружном смехе.

====== Глава 10 ======

До конца дня во дворце было тихо. Даже слуги переговаривались шепотом – они всей истории не знали, но чувствовали, что происходит нечто неординарное.

– Министры это так просто не забудут, – заметил Бальзак, когда кормил раненого – из его рук тот согласился принять несколько кусков, хотя было заметно, что это дается Наполеону через силу. – Я ведь всегда твердил – надобно держать себя в руках… Думал, уж со мной-то такой оказии не приключится.

– Но приключилось, – с удовольствием подытожил Император. Он явственно наслаждался этой историей.

– Да, приключилось, – с отнюдь не счастливым вздохом подтвердил его Советник. – Но такие люди обиды не прощают. Затаят, да будут носить камень за пазухой, ожидая, когда можно будет отомстить обидчику…

– Им уж недолго в игре быть, – пожал плечами правитель, и снова поморщился – он все время забывал, что нездоров. Впрочем, силы быстро возвращались к нему.

– Это-то и худо: они же не первый день как на свет родились, – продолжал сетовать Бальзак. – И понимают, что к чему. Чувствуют, что от власти их оттирают… Да и нехорошо это, – внезапно добавил он, – министры ваши люди почтенных лет, в отцы мне годятся, а я с ними так…

– Как же эдак вышло? – внезапно мягко поинтересовался духовник, обычно к чужой несдержанности на язык бывший весьма строгим.

– Испугался, – просто пояснил Бальзак. – Мне нужно было сделать дело, а я не мог, потому как вел его совсем не так, как ведет Его Величество.

– Ты решил, что его методами у тебя получится больше? – поднял брови святой отец.

– Никаким чудом, Теодор, у меня не получилось бы применить то, что ты именуешь «его методами», – вздохнул Бальзак.

– Но эффект ты произвел, – усмехнулся раненый. – И выиграл мне время. Это сейчас важнее. Я завтра уже встану. И все решу.

– Ну конечно…

– Что?!

– Завтра?

– Что-о?!

– Начинается, – махнул на спорщиков святой отец рукой, а сквозь его голос отчетливо на заднем фоне прозвучало что-то про то, что «я с империей управляюсь, а какая-то мелочь мне не по зубам будет?!» и ответное ворчание. Достий лишь поднял книжку повыше, пряча улыбку.

Присматривая за раненым и не давая ему по возможности скучать, они втроем сменяли друг друга. Наполеон вставал изредка с постели, но Советник строго-настрого запретил ему прогулки дальше, чем до ванной комнаты и обратно: хоть лезвие кинжала чудом и обошло жизненно важные органы и крупные кровеносные сосуды, но проникло глубоко. Рана была коварной и болезненной. Наполеон по этому поводу со знанием дела сообщил, что ему свезло – нападающий не был профессионалом, пырнул, видимо, не глядя, а не то бы уж было кое-кому небо с овчинку. Хоть и не причинили Императору столько вреда, сколько намеревались, ему все же стоило себя поберечь и провести несколько дней в покое. Только вот как раз покой и был Наполеону невыносим. Причем невыносим настолько, что Его Величество готов был бороться с ним самым изощренным способом.

В один из дней Достий направился к нему в опочивальню с целью сменить Бальзака, чтобы тот мог вернуться к насущным государственным делам. Едва переступив порог, Достий услышал его монотонный голос. Судя по непрерывному потоку слов, лишенных хоть малейшей эмоциональной окраски, он пытался развлечь чтением Наполеона. Достий пожал плечами и шагнул в спальню.

И верно – Бальзак, пристроившись поверх одеяла, читал вслух какую-то книгу, держа ее на коленях, а Император хмуро рассматривал полог над кроватью. Достий шепотом поздоровался и хотел, было, пройти к карверу, который успел облюбовать за время своих дежурств у монаршей постели, как услышанное заставило его застыть на месте, открыть изумленно рот и залиться густым и жгучим румянцем.

– После подобного любовного акта, – неторопливо вещал Высочайший Советник, прилежно водя пальцем по строчкам, – требующего от возлюбленных опыта и известной ловкости членов, следует предаться отдохновению. Возлюбленные ложатся на постель, не разрывая связи своих тел, и сплетают руки в объятиях. Отдохновение длится до тех пор, пока нефритовый молот мужчины снова не обретет… Здравствуй, Достий… твердости и…

– Довольно, – махнул рукой Император. Выражение лица у него было совершенно кислым и безрадостным. – С выражением ты читать так и не научился, я понял.

– Мой удел – занятия совершенно иного характера, – не стал ему перечить Бальзак, оторвав взгляд от страниц. Достий узнал тот самый злосчастный бхаратский трактат. Некоторое время назад этот почтенный пухлый том в яркой обложке находился у Достия в шкафу для ученических принадлежностей и этим причинял немалые мучения. Прочесть что-то кроме оглавления юноша был не в силах, а отдать трактат Наполеону было неловко. В конце концов Достий отдал книгу Бальзаку, который совершенно спокойно, всего лишь пожав плечами, отнес ее куда-то туда, где ей полагалось находиться.

Высочайший Советник тем временем прощался, собираясь уходить по делам.

– Я вернусь вечером и обеспечу вас ужином, а пока Достий побудет здесь. Брат Достий, проходи и располагайся. Смущаться уже нечего. Просто Его Величество, не имея пока возможности уделить время практике, решил удариться в теорию…

– И никуда я не ударился, мне просто скучно!

– О чем я и говорю, – Бальзак то ли кивнул, то ли поклонился. – Однако попытка вызвать у меня смущение почему-то провалилась. С чего бы это…

Баль…

предупреждающе сузил глаза раненый.

– А между тем, – и не думал умолкать тот, – это необходимость – провести некоторое время без резких движений и каких-либо активных занятий.

– Мне надоело лежать! Если я умру, то от скуки, как пить дать! Да и вы все ходите с таким видом, как будто я уже умер, и вы даже успели предать меня земле, а теперь обсуждаете, что станете делать через сорок дней и чем поить гостей на тризне...

Достий издал тихий испуганный возглас и прижал к груди принесенную с собой книгу. Видно, от той же скуки монарх в своем поведении и суждениях бросался из крайности в крайность.